Александр Образцов - Это Фивы. Роман со стихами в полстолетия

• Название: Это Фивы. Роман со стихами в полстолетия
• Автор: Александр Образцов
• Жанр: Поэзия

«Стихи – форма Хаоса.

Да, хаос бесформен. Здесь якобы нет систем. Кто, куда и зачем никого не должно интересовать.

Более того, нет понятий кто, куда и зачем и чей-то интерес.

Однако хаос спокойно и чинно ожидает оформления в нужное качество.

И всегда это происходит. Это волнует, как сегодняшний привет от мамы, умершей полвека назад…»

---

Александр Образцов Это Фивы. Роман со стихами в полстолетия

От автора. Новая конфигурация литературы

Стихи – форма Хаоса.

Да, хаос бесформен. Здесь якобы нет систем. Кто, куда и зачем никого не должно интересовать.

Более того, нет понятий кто, куда и зачем и чей-то интерес.

Однако хаос спокойно и чинно ожидает оформления в нужное качество.

И всегда это происходит. Это волнует, как сегодняшний привет от мамы, умершей полвека назад.

Старое отмирает роскошно. Напоследок оно радует нас вычурными и бессмысленными излишествами, в глубине которых опилки и скрипучие пружины прежних мышц. Вслед за Фолкнером пришел Генри Миллер. Вслед за Платоновым – Сорокин. Все правильно – могильщик должен похоронить эпоху и застрелиться.

Нас волнует один вопрос: будет ли и на этот раз новое? Потому что конец света – любимая игрушка псевдолюдей. Они-то знают свои начала мусорного бака.

Новое давно рвет асфальт, настилаемый псевдолюдьми теперь уже в Интернете по всей площади континентов. Асфальт герметизма, самодостаточности собственного пупа и ниже.

Мучительно скучно читать художественную литературу. И не только современную. Все литературные жанры вдруг облетели как деревья в ноябре. Разве только в клиповом сознании дело? И в нем, и в нем. Но основная причина гибели вчерашней моды в другом. Слушайте.

Мое общение с Министерством культуры РСФСР в Китай-городе происходило в двух плоскостях: или меня приглашали на драматургические семинары во всевозможные курортные места – от Пицунды до Дуболтов, или покупали пьесы. Приятно вспомнить. Вот только каждый раз я не укладывался в норму. Нормой были 61 страница машинописного текста через два интервала и обязательные два акта. Все старались соответствовать – пьеса стоила 2200 рублей, что в пересчете на нынешние – половина квартиры.

Теперь, когда цены упали в двести раз (четырежды вынужден был продать пьесы за 300 долларов в ведущие театры страны), можно и нужно говорить о причинах такого свинства. Оказалось, что падение и гибель старой литературы не случайны. Читатель стал не то чтобы умнее и разборчивей, а – себя стал уважать. Это раньше литжурнал давал отмашку и легионы интеллигентов бросались наперегонки читать свеженькое. Свеженькое могло быть хорошо забытым стареньким. Неважно. Важно, что оно было облечено в стальную форму романа, повести, рассказа, пьесы, сонета, поэмы. Вот там, внутри этого судка автор мог кипеть, брызгаться, даже блевать. И желательно издохнуть намного раньше срока. И уж затем начинались приторные вечера в Политехническом, причитания о Васильевском острове и заработки на Черной речке и Дантесе.

То есть, если считать художественное произведение живым и цельным существом (а иначе увлекаться литературой можно лишь на уровне крестиков-ноликов), то каждое такое произведение должно иметь свой размер и собственную жизнь. Оно ни в коем случае не вмещается ни в какие рамки, установленные Министерством ли, Президентом или Папой Римским.

Современный читатель сегодня сам может написать любой роман или повесть и опубликоваться в интернете. Поэтому он смотрит на то, что ему предъявляют, очень критически. В этом нет ничего сверхъестественного. Весь фокус манипулирования общественным сознанием состоит в стадном чувстве. Можно под это чувство провернуть любую мерзость: заставить любить, например, голубых. Я наблюдал в Нью-Йорке всеобщий восторг сотен тысяч горожан, когда перед ними два часа шли затянутые в кожу батальоны геев, громя при этом главный католический храм.

Чувство стадности позволяет в революционном порыве рвать и резать всех несимпатичных. Оно же в телепередаче Комеди-клаб порождает угрюмый хохот золотой молодежи, которую надувают рыночные шарлатаны.

Так вот: новая конфигурация литературы неизбежна в связи с небывалым развитием коммуникаций. Интернет, мобильная связь порождает не только безымянное хамство участников общения, но и одинокий трезвый анализ представляемых текстов и видео. Отбросим тут же американскую полиэтиленовую дешевку для дошкольников – и мы получим упоительные горизонты массовых творений безбрежного творчества. Иди в любую сторону – нигде нет надзирателей и оценщиков. И лишь выдающиеся тексты, ничем не напоминающие друг друга кроме общего чувства меры.

Александр Образцов

200. Девять лет

Георгины почернели и ботва повяла.
В бочке хрупким ярусом виснет лед.
Мягкой солью инея, будто одеялом,
Облепило мокрые грядки и заплот.

На груди, под мышками теплые остатки
Детской, тихой томности – томности белья.
Ночью кто-то ласковый, играя в прятки,
Все кружил, шушукался, снился и увял.

Ранец и пенальчик. Новые ботинки.
Пятерка по диктанту. Нарушений – нет.
С днем рожденья, мальчик! Сопки, школа, мама.
И всего-то навсего – девять лет.

Только стой, не думая, на крыльце, над двориком,
Над поселком, площадью, солнцем, сентябрем!
Знай себе помахивай золотым топориком
Первых, пряных, ласковых влюбленностей и дрем.

10 сентября 1970

201.

Поздней осени наименования –
Отрешенность и очарование.

Чуткость пауз, как чуткость кроны,
Ветра, тропок, прудов и склонов.

И упавшие навзничь здания,
И придуманное «до свидания».

Ах, придуманное «до свидания»,
Растворенное в мироздании!

Восхитительное бесчувствие,
От которого шаг до грусти,

Шаг до радости, воскресения,
До бессонницы, отупения,

Шаг до святости, до бесчестия,
До любого души предместия.

19 сентября 1970

203. Песенка

А-ах! Душа растянулась гармоникой…
Вразнобой, вразнобой – голоса! Голоса-а…
По ладам, по басам! По баса-ам…
А-ах!

Тихонько на крыльцо
Под вечер.
Горящее лицо
И речи.
Ах!

То часики стучат,
Не сердце.
Березыньки скрипят,
Не дверца…

Ах…

По ладам, по басам, по ладам…

1 октября 1970

204. Бабушка

Над иконкою бумажные цветы,
А лампадки уж в помине нет.
Рядом ходики качают с высоты
Медный счет лет, зим, лет…

Время ткет и не торопится давно.
Ни морщинки не прибавить, не отнять.
Только вот середь привычных снов
Вдруг приснится убиенный зять.

Только вот приедет в гости внук,
Громким смехом тени содрогнет.
Молоточком в сенцах – тюк, тюк, тюк –
Подобьет рассохшийся комод.

Залатает крышу у трубы.
Сухостой порубит на дрова.
Обрисует в шутку ход борьбы
На чемпионате, в классе «А».

Будет мыться, фыркать и стонать
У кадушки с дождевой водой.
Будет так светло напоминать
Год, бог память, девятьсот шестой!..

И, отведав водочки и щей,
Захмелеет, заплетет глаза…
Ох, какое множество вещей
Можно и проплакать и сказать!

И сквозь дымку заблестевших глаз
Комната повыше и людней,
Будто бы и впрямь в урочный час
Прошлое вдруг поселится в ней.

Внук уедет и опять без суеты
На ущербе крошечный просвет…
Тихо ходики качают с высоты
Медный счет лет, зим, лет…

2 октября 1970

205.

Клеймит, клеймит заборы
Скучающий октябрь.
И норовит за ворот,
За пазуху, к локтям!

Запястья и лодыжки
В браслетах октября.
Румяных щек ледышки
Не пропадают зря.

Весь город в поцелуях
И пламени листов.
Ладонями протру я
Перила всех мостов!

2 октября 1970

206.

Память, как старая нянька,
Все подает нараспев:
Злобу – не меньше, чем гнев.
Горечь – не больше, чем вспышку.
Вовремя снимет крышку,
Старая, старая нянька.

16 сентября 1970

207. Строевой смотр

Генералу «ура!» прокричали.
Враз пропели в снегу каблуки.
Не от радости, не от печали –
Покраснели глаза от пурги.

Алость губ в сизой меди проснулась.
Что-то мерно твердил барабан.
Бодрость марша ушла и вернулась
Сквозь сплошной снеговой туман.

И печатая шаг. Печатая.
На минуту сомкнув сердца,
Шла четвертая рота. Пятая.
Огранив силуэт лица.

И мерещится в снежном вареве
Незнакомая та игра:
Уходящего боя зарево,
Бередящее кровь «ура».

Октябрь 1970

212. Сугроб

Су – это пение вьюги,
Пьяных и злых затей.
Гроб – на веселом досуге
Мастер ночных фонарей.

Гребень повит первобытностью,
Вьется поземкою в ночь.
ЭЛЬ по шампанскому слитно с Ю –
Тройки хмельная дочь.

Лю, лю, лю – по-гусарски, по-саночьи.
Эй – заклинанья короче.
Зимней, зеленой, русалочьей,
Лунно-собольей ночью!

Надо ли, надо ли, надо ли?
Мах коренной под звоны.
Рада ли, рада ли, рада ли?
Жаркой, безвольной, сонной…

Сон серебра пустынного.
Явь голубеющей стужи.
Очи, как бред, былинные,
Ближе, ближе… уже…

Ноябрь 1970

215. Апрель