Гай Гэвриел Кей - Дорога в Сарантий

• Название: Дорога в Сарантий
• Автор: Гай Гэвриел Кей
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-06970-4

Шутка демонов полумира или воля светоносного Джада заставили мозаичника из Батиары Кая Криспина назваться именем своего учителя и друга и отправиться вместо него в далекую столицу Империи, чтобы принять участие в отделке купола нового Святилища, кто теперь знает? Ясно одно, ехать ему не хотелось, но события словно сковали его по рукам и ногам и повели по дороге, проложенной через смертельные опасности, таинственные видения, страх и боль. Во имя чего? Что ему предстояло совершить? Какой след оставить после себя на земле и в людской памяти?

---

Он силился вычленить отдельные элементы этой работы, чтобы утвердить свое мастерство перед лицом этой мозаики и перед самим собой. Темно-коричневый и блестящий черный цвета смальты в глазах заставляли их выделяться на фоне обрамляющих каштановых волос до плеч. Удлиненное лицо еще больше удлиняли прямые волосы и борода. Морщины бороздили щеки, а кожа между бородой и волосами была такой бледной, что казалась почти серой. Ниже начинался насыщенный, роскошный синий цвет одежды бога под наброшенным плащом, и Криспин видел, что он состоит из бесчисленного количества контрастных цветов, чтобы создать ощущение ткани и намек на игру и силу света для изображения бога, могуществом которого и был свет.

А потом руки. Руки просто потрясали. Искривленные, удлиненные пальцы намекали на духовный аскетизм, но было и нечто большее: то не были руки священнослужителя, который привык к праздности и медитации, обе они были покрыты шрамами. Один палец на левой руке явно сломан — скрюченный, с распухшим суставом: красная и коричневая смальта на фоне белой и серой. Эти руки держали оружие, страдали от ран, мерзли, вели жестокую войну со льдом и черной пустотой, без конца защищая смертных детей, которые понимали… не больше детей.

Скорбь и осуждение в этих черных глазах были связаны с тем, что случилось с этими руками. Подбор цветов — тут мастер в Криспине пришел в восхищение — неизбежно объединял зрительно эти руки и глаза. Яркие, неестественно выпуклые вены на кистях обеих бледных рук были выложены из той же коричневой и черной смальты, что и глаза. Глаза говорили о скорби и осуждении, руки — о страдании и войне. Бог, который стоит между своими недостойными детьми и тьмой и каждое утро в их короткой жизни дарит им солнечный свет, а потом, самым достойным, — свой собственный чистый Свет.

Криспин подумал об Иландре, о девочках, о чуме, опустошающей весь мир, подобно взбесившемуся хищнику. Лежа на холодном камне под этим образом Джада, он понимал, что бог говорит ему и всем остальным здесь, внизу, что победа света над тьмой не была бесспорной, ее нельзя принимать как нечто само собой разумеющееся. Именно об этом, понял он, неизвестные мастера из давних времен хотели сказать своим братьям, изобразив этого огромного, усталого бога на мягком золотом фоне его солнца.

— Что с тобой? Господин мой! С тобой все в порядке?

До него дошло, что Варгос зовет его настойчиво и тревожно, и это было почти забавным после всего, что они пережили сегодня. Ему не было так уж неудобно лежать на камнях, только холодно. Он неопределенно махнул рукой. Ему все еще было немного трудно дышать. Ему стало лучше, когда он перестал смотреть вверх. Он повернул голову и увидел, что Касия стоит поодаль и смотрит на купол.

Глядя на нее, Криспин понял еще кое-что: Варгос знал это место. Он ходил по этой дороге, взад и вперед, много лет. А девушка тоже никогда не видела этого изображения Джада и, вероятнее всего, никогда о нем не слышала. Она явилась с севера всего год назад, насильно проданная в рабство и обращенная в веру в Джада. Она раньше видела Джада только в образе юного, светловолосого, голубоглазого бога, прямого потомка — хотя этого она знать не могла — солнечного божества, существовавшего в пантеоне тракезийцев много столетий назад.

— Что ты видишь? — спросил Крисп у нее. Голос его звучал хрипло. Варгос обернулся к девушке, следуя за его взглядом. Касия тревожно взглянула на него, потом отвела глаза. Она была очень бледна.

— Я… он… — Она заколебалась. Она услышала шаги. Криспин с трудом сел и увидел священника в белых одеждах ордена Неспящих. Теперь он понял, почему здесь так тихо. Это священнослужители, которые бодрствуют всю ночь и молятся, пока бог сражается с демонами внизу, под миром. Долг человечества, говорила фигура наверху, вести нескончаемую войну. Эти люди верили в это и воплощали в своих обрядах. Этот лик наверху и орден священнослужителей, которые молятся долгими ночами, соответствуют друг другу. Люди, которые очень давно сделали эту мозаику, должны были это понимать.

— Скажи нам, — тихо попросил он Касию, когда к ним приблизился священник в белом, невысокий, круглолицый, с густой бородой.

— Он… он не думает, что победит, — наконец, произнесла она. — В этой битве.

Услышав это, священник остановился. Он серьезно смотрел на всех троих, явно не удивляясь тому, что человек сидит на полу.

— Он не уверен, что победит, — сказал священник Касии на сарантийском языке, на котором говорила она. — У него есть враги, а человек творит зло и содействует им. Нельзя быть ни в чем уверенным в этой битве. Вот почему мы должны в ней участвовать.

— Известно, кому удалось это сделать? — тихо спросил Криспин.

Священник казался удивленным.

— Их имена? Ремесленников? — Он покачал головой. — Нет. Полагаю, их было много. Они были художниками… и на время святой дух вселился в них.

— Да, конечно, — сказал Криспин и встал. Он колебался. — Сегодня здесь День Мертвых, — пробормотал он, не зная, зачем он это говорит. Варгос поддержал его рукой под локоть, потом сделал шаг назад.

— Это я понимаю, — мягко ответил священник. У него было доброе, лишенное морщин лицо. — Мы окружены языческими ересями. Они наносят вред богу.

— И это все, что ты в них видишь? — спросил Криспин. В его голове звучал голос — молодой женщины, искусственной птички, голос души: «Я твоя, господин, как была твоей всегда, с того времени, как меня привели сюда».

— А что еще я должен в них видеть? — спросил человек в белом, поднимая брови.

«Наверное, это справедливый вопрос», — подумал Криспин. Он поймал встревоженный взгляд Варгоса и не стал продолжать.

— Я должен извиниться за то, в каком виде ты меня застал, — сказал он. — На меня так подействовало это изображение.

Священник улыбнулся.

— Ты не первый. Как я догадываюсь, ты с запада, из Батиары?

Криспин кивнул. Нетрудно было сделать такой вывод. Его выдавал акцент.

— Там у вас бог светловолосый и миловидный, с голубыми глазами, и безмятежный, как летние небеса? — Человек в белых одеждах благодушно улыбался.

— Я знаю, как изображают Джада на западе. — Криспин никогда и никому не позволял читать себе лекции.

— И позволю себе еще одну догадку: ты тоже в некотором роде художник?

Касия казалась изумленной, Варгос насторожился. Криспин холодно посмотрел на священника.

— Верная догадка, — сказал он. — Откуда ты узнал? Священник сложил руки на животе.

— Как я сказал, ты не первый человек с запада, который так среагировал. И часто сильнее всего этот образ действует на тех, кто сам пытается сделать нечто подобное.

Криспин заморгал. Пусть изображение на куполе заставило его почувствовать смирение, но он не мог пропустить мимо ушей замечание насчет «попыток сделать нечто подобное».

— Ты очень проницателен. Работа тут действительно великолепная. После того как я выполню кое-какие поручения императора в Сарантии, я, возможно, соглашусь вернуться и заняться необходимой реставрацией грунта на этом куполе.

Теперь в свою очередь заморгал священник.

— Эту работу делали святые люди, одаренные божественным предвидением, — возмущенно ответил он.

— Не сомневаюсь в этом. Жаль только, что нам неизвестны их имена, чтобы почтить их, это, во-первых, а во-вторых, им не хватало владения техникой, равной их предвидению. Ты ведь знаешь, что смальта начала сползать к правой стороне купола, если стоять лицом к алтарю. Часть плаща бога и левое предплечье, кажется, собираются отделиться от его величественного тела.

Священник неохотно поднял глаза.

— Конечно, вероятно, ты найдешь этому объяснение в какой-нибудь притче или обрядах, — прибавил Криспин. Каким-то странным образом перепалка с этим человеком возвращала ему равновесие. Возможно, подумал он, ему не следовало так поступать, но именно сейчас он в этом нуждался.

— Ты собираешься изменить фигуру бога? — Священник казался искренне испуганным.

Криспин вздохнул.

— Она уже изменилась, добрый клирик. Когда ваши необычайно набожные ремесленники много веков назад создавали эту мозаику, у Джада была одежда и левая рука. — Он указал на нужное место. — А не остатки высохшей грунтовки.

Священник покачал головой. Лицо его покраснело.

— Каким надо быть человеком, чтобы смотреть на эту красоту и говорить о том, что он осмелится приложить к ней собственные руки?

Теперь Криспин уже вернул себе хладнокровие.

— Потомком тех мастеров, которые ее сотворили, прежде всего. Возможно, не осененным их благочестием, но зато лучше понимающим технику мозаики. Я бы добавил, что купол также вот-вот потеряет часть золотого солнца слева. Мне необходимо подняться на леса, чтобы убедиться, но мне кажется, некоторые кусочки смальты уже выкрошились. Если так будет продолжаться, то боюсь, волосы бога скоро начнут выпадать. Ты готов к тому, что Джад обрушится на тебя, но не громовым обвалом, а осколками стекла и камней?