Виктор Бирюков - Две повести о войне

• Название: Две повести о войне
• Автор: Виктор Бирюков
• Жанр: Русское современное

В повести «Шутка гауптмана Лутца» рассказывается, как в июле 1941 г. жена командира Красной армии с грудным ребенком из г. Барановичи (Белоруссия) добирается по территории, занятой немцами, до Москвы. Это было хождение по мукам. По дороге было всё: и смех, и слезы, и беззаветная любовь к малышу. В повести «Лето 1941 г.: во сне и наяву» группировка Красной армии оказывается в окружении. На ее примере исследуются причины крупных поражений СССР в начале войны.

---

Две повести о войне Виктор Бирюков

© Виктор Бирюков, 2017

ISBN 978-5-4485-5335-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

В этой книге Виктора Бирюкова читателю предлагаются две повести о войне – Великой Отечественной.

В повести «Шутка гауптмана Лутца» жена старшего лейтенанта Красной Армии Мария Петрова, 20 лет, обратилась к коменданту г. Барановичи (Белоруссия) с просьбой дать ей письменное разрешение покинуть нынешнее место пребывание с целью добраться до Москвы – через оккупированную немцами территорию. Мотив такого рискованного путешествия – после ухода мужа на фронт она осталась одна в незнакомом городе, без средств существования, с грудным двухмесячным ребенком. Да, она может погибнуть по дороге, но здесь, в Барановичах, ее тоже ждет смерть от голода. А на пути к Москве, где живет ее мать, ей может и повезти. Комендант Лутц, пораженный безрассудством молодой матери, дает ей необходимые документы и в шутку заявляет, что, если она дойдет до Москвы быстрее войск вермахта, то он съест портянки своего денщика. И далее в повести описываются хождения по мукам Маши. По пути на восток встречаются всё: и смех, и слезы, и любовь – беззаветная материнская любовь к своему малышу. Дошла ли Петрова до Москвы по военным дорогам, заполненным наступающими немцами? Съел ли гауптман Лутц портянки воего денщика? Об этом вы узнаете, если прочтете повесть.

В повести «Лето 1941 года: во сне и наяву» другая история, но тоже трагикомичная. Крупная группировка Красной Армии оказывается в окружении. На ее примере исследуются причины катастрофических поражений советских войск в начале Великой Отечественной войны и истоки будущих побед СССР. В этом произведении без прикрас называются вещи своими именами, изображается бездарность и тупость сталинской военной доктрины, показывается гнилостность советского строя. Книга служит предупреждением будущим политикам России об опасности несменяемости политических режимов, о бесперспективности возможных грядущих притязаний на территории соедних государств..

Виктор Бирюков

Шутка гауптмана Лутца Повесть

В июле 1941 года военный комендант г. Барановичи, что в Белоруссии, гауптман Курт Лутц выдал следующую справку. «Я, военный комендант г. Барановичи гауптман Лутц, разрешаю женестаршего лейтенанта Красной Армии Марии Петровой, 20 лет, вместе с ее двухмесячным сыном покинуть г. Барановичи в направлении на восток с целью добраться до г. Москвы, где живут ее родители. Я обращаюсь ко всем германским частям, которые встретятся на пути следования фрау Петровой, оказывать ей всяческое содействие в продвижении ее в сторону столицы России. Такая просьба вызвана тем, что жена красного командира всерьез убеждена, будто доберется до своей мамы быстрее, чем доблестные войска вермахта захватят Москву. Но я ей поставил условие: если мы, немцы, возьмем большевистское логово раньше, чем она придет в свой родной город, фрау обязана будет публично поцеловать взасос германского коменданта Кремля, независимо от его возраста, чина и внешности, с его, разумеется, разрешения. Если же она опередит немецкие части, то есть раньше нас появится в столице России (что можно допускать теоретически), то я, Курт Лутц, германский офицер, обещаю съесть обе портянки моего адъютанта Франца. В связи с вышеизложенным еще раз прошу всех солдат и командиров частей вермахта, в расположении которых окажется указанная молодая мать с грудным ребенком, не препятствовать и даже по возможности помогать ей двигаться вперед. Иначе говоря, обеспечить честное соревнование на пути продвижения в Москву: ее – к своим родителям, а победоносных германских войск – для захвата сердца России. Хайль Гитлер!»

Визит к коменданту

Решение обратиться в военную комендатуру с просьбой получить разрешение на выезд пришло не сразу. Вообще появление немцев в Барановичах было совершенно неожиданным. Война только началась, а они уже захватили город. Новая власть повсюду расклеила устрашающие объявления: то нельзя, это запрещено, за нарушения расстрел. То, что фашисты слов на ветер не бросают, подтверждалось ежедневно: одних расстреливали, других вешали, а евреев, всех евреев, обнаруженных в Барановичах, вывезли и убили. И на весь этот всеобщий ужас у многих накладывалось свое личное горе: гибель близких людей, полная неизвестность о тех, кто находился в армии, банальный грабеж солдатни, изнасилования женщин…

У Маши была своя большая беда. Ее Вася, который служил в части, дислоцированной в Барановичах, на второй день войны ушел вместе со своей ротой, как он сказал, «навстречу врагу». Примчался домой, схватил какие-то бумаги, поцеловал ее и сына и побежал, лишь раз обернувшись, чтобы прокричать: «Мы их обязательно победим!» С тех пор от него ни слуху, ни духу. Как только через город стали проходить нескончаемые колонны наших пленных, Маша чуть ли не целыми днями вместе с другими женщинами стояла на обочине, не отходила в сторону, даже когда кормила грудью сына, всматривалась в лица несчастных, не отрываясь. Но через несколько дней она поняла, что зря искала своего мужа: он пошел воевать, как сам сказал, навстречу врагу, значит на запад, а пленных гнали с востока. И она вообще перестала выходить из дома.

Когда сын спал, Маша ложилась на старенький диван, закрывала глаза и вспоминала, как они познакомились с Васей, как гуляли вместе, как сыграли свадьбу, и слезы катились из глаз. Тогда Вася только заканчивал одно из московских военных училищ, а она была уже самостоятельной: после семилетки поступила в медицинское училище, окончила его и работала медсестрой, получала зарплату. Когда мужа направили в Барановичи, она приехала к нему. Здесь родился и их Мишка. Господи, как же они были счастливы! Где же ты теперь, родной ты мой? Жив ли ты?

Еще одна забота изводила ее. Она не находила выхода из положения. На что жить! Из предвоенных запасов осталось всего ничего: по несколько килограммов муки, макарон, гречки, перловки, гороха, сала, сахара-рафинада, три банки говяжьей тушёнки и четыре банки кильки в томатном соусе. Всё! Да и то такой резерв был накоплен благодаря ее неустанным стараниям: при малейшей возможности она пыталась пополнить запасы продуктов. Эта страсть ее частенько была предметом шуток Васи. Но Маша пропускала их мимо ушей. Сам он родился и вырос в Рязани, в семье плотника. Судя по его рассказам, им жилось не сладко, вполсыта. Но они и не голодали, а она такое пережила в своей деревне во время коллективизации да и после нее, когда ее родители вместе с ними, детьми, вынуждены были бежать из колхоза в Москву, что одно только воспоминание о тех голодных днях вызывало смятение. И что ей самой очень не нравилось, она не могла обо всем этом рассказать мужу: побег из села пахло тюрьмой. Поэтому Маша объясняла Васе переезд ее родителей вместе с детьми в Москву как ответ отца на приглашение его старшего брата – москвича, то есть ее родного дяди, поработать на метрострое, где требовалась рабочая сила в большом количестве.

С тех пор прошло десять лет, и вот с приходом войны угроза голода снова нависла над нею. Но уже в придачу с ребенком. Правда, сейчас можно пока не паниковать. Хозяева дома, у кого они снимали комнату, по—прежнему дают ей козье молоко, яйца, зелень с огорода. Раньше Маша доплачивала им за эту снедь. А сейчас кому нужны советские деньги? Оккупационных марок же у нее нет. Городской больнице, где она до беременности трудилась медсестрой, превращенный ныне в немецкий госпиталь, требовался персонал ее профиля. Но как быть с Мишкой? Его нужно кормить несколько раз на день. А жили они на окраине города, до места работы было далековато. Мать с грудным ребенком никто не возьмет.

Хозяева, дядя Петя и тетя Дуся, очень хорошие люди. Нет, не то слово – распрекрасные. Как говорил Вася, им, молодоженам, здорово повезло. За полтора года жизни между квартирантами и стариками не было ни одного, даже пустячного конфликта. Петр Дормидонтович Перемёт работал машинистом паровоза. Он рассказывал, что, когда Барановичи находились в Польше, он никак не мог получить эту должность, хотя окончил специальные курсы по этой части. Пришлось водить поезда в качестве помощника машиниста. И всё потому, по его мнению, что он был белорусом, а не поляком. «Нас малость подзажимали тогда, было дело», – вздыхал он. Его даже однажды вообще сняли с поезда и перевели в ремонтную бригаду. «Было за что, – соглашался дядя Петя. – Мы с другими мужиками пытались побузить, побастовать, требуя повышения зарплаты. Но нас быстренько прижали к ногтю.» Когда же Барановичи перешли к Советам, новые власти каким-то образом дознались о том эпизоде. «Меня чуть было не сделали революционером, борцом с панской Польшей, как они говорили» – улыбался Петр Дормидонтович. И предложили ему должность машиниста паровоза. Немцы приказали ему выполнять ту же работу. На вопросы молодых постояльцев, когда им лучше жилось – в Польше или при советской власти, и дядя Петя и тетя Дуся уклонялись от прямого ответа, отделывались общими фразами. Лишь хозяйка, Евдокия Пантелеевна, иногда ворчала, пеняя на то, что в магазинах стало пустовато. Особенно огорчала нехватка, а чаще всего полное отсутствие мануфактуры – от ситца до ниток и иголок. У нее была старенькая швейная машинка «Зингер», и она обшивала себя с мужем и семью замужней дочери, которая жила там же, в Барановичах, выполняла заказы соседей, правда, изредка: много времени отнимали у нее другие домашние дела.