Лусиа Берлин - Руководство для домработниц (сборник)

• Название: Руководство для домработниц (сборник)
• Автор: Лусиа Берлин
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-086286-3

Лусия Берлин (1936–2004) опубликовала при жизни несколько сборников рассказов. Но настоящее признание пришло к ней только после смерти, в 2015 году, когда она стала литературной сенсацией года и ее книги вошли в списки бестселлеров. И критики, и читатели оценили порой мрачный юмор, открытость и наблюдательность, легкость и естественность стиля. И трезвое, едкое, иногда суровое, но всегда внимательное отношение к миру, где живут медсестры, алкоголики, учителя, наркоманы, онкобольные, и каждый из них интересен Берлин, она готова прислушаться ко всем.

---

Но к нам поступают и пациенты в критическом состоянии: сердце, травма – мы за считаные минуты их стабилизируем потрясающе умело и эффективно, – и их тут же отправляют на операционный стол или в реанимацию.

Пьяницы и самоубийцы отнимают у нас по несколько часов драгоценного времени: занимают места в палатах, отвлекают на себя медсестер. У моего стола человека четыре или пять ждут записи к врачам. Перелом голени, острый фарингит, кривошея и тому подобное.

Мод, поддатая, помятая, раскинулась на каталке, ее пальцы ритмично теребят мой локоть – так кошки-невротички “топчут” лапами хозяев.

– Какая вы добрая… прелесть вы моя… это все головокружение, дорогая.

– Ваша фамилия, адрес? Где ваша страховка?

– Пропало, все пропало… Я так несчастна, так одинока. Меня тут примут? У меня определенно что-то неладно с внутренним ухом. Мой сын Вилли никогда не звонит. Ну, конечно, из Дейли-Сити звонки платные. А у вас есть дети?

– Распишитесь вот здесь.

В ее сумочке, набитой черт знает чем, я не нашла почти ничего информативного. Чтобы промокнуть помаду, она прикладывает к губам листки бумаги для самокруток “Зиг-Заг”. Огромные размазанные поцелуи рассыпались по сумочке – все равно что попкорн.

– Как фамилия и телефон Вилли?

Она начинает всхлипывать, тянет руки к моей шее:

– Не надо ему звонить. Он говорит, я противная. И вы думаете, что я противная. Обнимите меня!

– Мод, я подойду к вам попозже. Отпустите мою шею и распишитесь на этой бумаге. Отпустите меня.

Пьяниц неизменно привозят в одиночестве. Самоубийц – в сопровождении минимум одного человека, а обычно нескольких. Вероятно, того-то им и надо. Чтобы с ними были хотя бы двое полицейских. Наконец-то я поняла, почему самоубийство считается преступлением.

Хуже всего – передозировки. Повторяются бессчетно. Медсестрам обычно некогда. Они дают пациенту какие-то лекарства, но главное – сразу же выпить десять стаканов воды (это если передозировка не критическая и не требует промывания желудка). Мне страшно хочется просто засунуть пациенту два пальца в рот. Икота и слезы. “Ну давайте, еще стаканчик”.

Бывают самоубийства “по основательным причинам”. Во многих случаях причины действительно основательные: смертельная болезнь, невыносимая боль. Но меня больше впечатляет, если я примечаю основательный подход к делу. Пуля в лоб, вскрытые, как надо, вены, качественные барбитураты. Тогда, даже если попытка не удается, человек словно бы излучает умиротворенность и силу: наверно, потому, что принял продуманное решение.

Что меня бесит, так это повторники: сорок капсул пенициллина, двадцать штук валиума и пузырек микстуры от кашля. Да, я в курсе, что по статистике те, кто грозится или действительно пытается покончить с собой, рано или поздно лишают себя жизни. Но я уверена: это всегда роковая случайность. Обычно Джон возвращается домой в пять, но в тот день у него лопнула покрышка, и он не успел спасти жену. Подозреваю, иногда это разновидность неумышленного убийства: мужу или какому-то другому постоянному спасателю наконец-то надоело подоспевать вовремя, как раз к угрызениям совести.

– Где Марвин? Как же он, наверно, переживает.

– Пошел позвонить.

Мне совершенно не хочется говорить ей, что он в буфете: ему полюбились сэндвичи “Рубен” от наших поваров.

В университетах сейчас сессия. Самоубийц порядком, некоторые – в основном ребята азиатского происхождения – достигают своего. А приз за самое дурацкое самоубийство недели я бы присудила Отису.

Жена Отиса, Лу Берта, ушла к другому. Отис выпил две упаковки соминекса, но сна у него – ни в одном глазу. Наоборот, раздухарился.

– Позовите Лу Берту, пусть приедет, пока еще не поздно!

Только и делает, что выкрикивает указания из-за двери травматологического кабинета:

– Мэри Брочар – так мамку мою зовут – 849–0917… А Лу Берту поищите в баре “Адам и Ева”.

Лу Берта только что направилась из “Адама и Евы” в “Шалимар”. В “Шалимаре” телефон долго был занят. Потом кто-то снял трубку. Стиви Уандер: сингл “Не волнуйся ни о чем” прозвучал с начала до конца.

– Милочка, расскажите мне все еще раз по порядку… Чем-чем он передознулся?

Я ответила.

– Тьфу. Идите скажите этому дармоеду чернозадому, этому павиану беззубому, что, если он хочет меня отсюда выманить, пусть ужрется чем покрепче да побольше.

Я пошла сказать ему… что ему сказать? Может: она рада, что он оклемался? А нашла я его в шестом кабинете, у телефона. Он уже натянул свои брюки, а больничный халат – белый в горошек – пока не снял. Оказалось, он нашел у себя в куртке полпинты “Королевских ворот”[67]. И теперь расселся вальяжно, ну прямо гендиректор.

– Джонни? Привет, это Отис. Я тут в приемном в Оклендской городской. Ну знаешь, поворот с Бродвея. Как делишки? Ништяк! А Лу Берта, шалава, с Дэррилом замутила… [Молчание]. Без балды.

Заходит старшая сестра смены:

– Он еще тут?! Гони его в шею! Везут четверых кодовых. ДТП, у всех код три, будут через десять минут.

Спешу зарегистрировать пациентов, пока не подъехали скорые. Кого не успею оформить, пусть подождут, примерно половина не выдержит и уйдет, а пока все нервничают и возмущаются.

Вот черт… перед ней еще трое, но ее лучше зарегистрировать без очереди. Марлен-Мигрень, постоянная клиентка приемного. Настоящая красавица, совсем молодая. Она прерывает разговор с двумя баскетболистами из колледжа Лейни (у одного травма правого колена) и ковыляет к моему столу. Спектакль начинается.

Она стонет, как Орнетт Коулман раннего периода, времен “Одинокой женщины”[68]. Коронный номер: для начала биться головой об стену прямо у моего стола и одним махом сбросить со стола все, что там лежало.

Следующая сцена – рыдания. Страдальческий визг, переходящий в надсадный коклюшный кашель, напоминает мне мексиканские корриды да техасские песни про любовь: “Ай-яй-яй-яй, зря не ищи ты…”

Она оседает на пол, мне видна только ее рука с модным маникюром, протягивающая через стол страховку.

– Вы что, не видите, я умираю! Вот-вот ослепну, будьте вы прокляты!

– Рассказывай! Марлен, как ты умудрилась наклеить себе фальшивые ресницы?

– Шлюха вонючая!

– Марлен, сядь на стул и распишись. Сейчас подъедут скорые, тебе придется обождать. Сядь!

Она садится на стул, достает было зажигалку и сигарету “Кул”.

– Ты не кури, ты расписывайся давай, – говорю я.

Она ставит подпись. Приходит Зефф – проводить ее до палаты:

– О-о, какие люди! Марлен, наша подружка-злючка.

– Катись со своими комплиментами, санитар безмозглый.

Приезжают скорые. Да, случаи по-настоящему экстренные. Двое скончались. Битый час все медсестры, дежурные врачи, специально вызванные врачи, хирурги – все до единого работают в шестом кабинете с двумя маленькими детьми, которые выжили.

Марлен натягивает одной рукой свой бархатный жакет, другой красит губы в цвет фуксии:

– Не стану ж я прохлаждаться всю ночь в вашем вшивом отеле?! До скорого, птичка моя.

– До скорого, Марлен.

Temps Perdu[69]

В больницах я работаю уже много лет и, если извлекла для себя какой-то урок, то вот какой: чем хуже пациенту, тем меньше от него шума. Вот почему, когда пациенты вызывают меня по громкой связи, я – ноль внимания. Я – сестра-хозяйка, моя первоочередная задача – заказать медикаменты и капельницы, доставить пациентов в операционную или на рентген. Естественно, в конце концов я все-таки отвечаю, обычно говорю им: “Ваша медсестра скоро зайдет!” Она же все равно зайдет, рано или поздно. К медсестрам я теперь отношусь совсем по-другому. Раньше думала, они все упертые и бессердечные. Но истинное зло – не в них, а в болезни. Теперь-то я понимаю: равнодушие медсестер – оружие против хворей. Болезнь надо побороть, растоптать. Задавить безразличием, если вам так больше нравится. А если пляшешь вокруг больного на задних лапках, то просто поощряешь в нем желание подольше не выздоравливать. Правда-правда.

Когда я только начала работать, услышав из динамика: “Сестра! Скорее!”, я спрашивала: “В чем дело?” Это отнимало слишком много времени, и вообще, в девяти случаях из десяти оказывается, что на телевизоре просто сбились цвета.

И только за теми, кто не может говорить, я приглядываю внимательно. Вот загорелась лампочка, нажимаю кнопку: молчание. Значит, человеку определенно есть что сказать. Как правило, что-то и впрямь не в порядке – допустим, калоприемник переполнился. Вот еще один урок, который я для себя вынесла (а больше, пожалуй, ничего): люди зачарованно следят за своими калоприемниками. Не только психи и маразматики – те забавляются с ними, как с игрушками, серьезно; всякий, кому поставили калоприемник, начинает благоговейно созерцать наглядность жизненных процессов. А если бы наши тела были прозрачными, как окошечко стиральной машины? Вот было бы здорово за собой наблюдать. Те, кто бегает трусцой, бегали бы еще усерднее, накачивая кровь в жилы. Влюбленные проводили бы еще больше времени в постели. Черт, ты только посмотри, как сперматозоиды ломанулись! А еще мы бы лучше питались: киви и клубникой, борщом со сметаной.