Наталья Топоркова - Водонапорная башня

• Название: Водонапорная башня
• Автор: Наталья Топоркова
• Жанр: Современные любовные романы

Кате пятнадцать, и ее лето с бабушкой проходит беззаботно и неспешно, пока в дом напротив не приезжает семнадцатилетний юноша. Первое чувство приносит в ее жизнь новую радость, но вместе с тем и разочарование. Старшая сестра Кати Элен – красавица и большая модница – встает на пути их с Антоном отношений. На первый взгляд, все трое оказываются вовлеченными в какой-то сериал с банальным любовным треугольником в сюжете, но в истории появляется новый участник, и финал начинает звучать неожиданно трагично.

---

– “Я выгляжу сейчас так же смешно, как и моя бабушка, которая, дойдя до комнаты, никак не может вспомнить, зачем она туда шла”.

Представив всю нелепость своего положения, я начала смеяться. Мой нежный друг, глядя на меня, тоже раскатился задушевным смехом. Мы переглядывались и смеялись, а когда уже судорогами начинало подводить живот, перегибались пополам и приседали на корточки.

– Как тебя зовут? – наконец спросил он.

– Катя, – ответила я и почувствовала, как нижнюю челюсть сводит судорогой.

– А я – Антон.

– Мне нужен велосипедный насос… Антон!

– Зачем он тебе? – удивился он.

– Шину накачать, – ничуть не меньше удивилась я.

– Сама будешь накачивать?

– Нет, соседа позову.

– С сегодняшнего дня я и есть твой сосед, – очень кстати добавил Антон.

– Ну, вот и договорились. Приходи после обеда, часа в два.

– Приду.

Мы распрощались, и я направилась к своему дому.

– “Как легко было просто так с ним болтать и смеяться. То самое “просто так”, ничего не означающее, не ведущее ни к каким болезням и несчастьям. Надеюсь, моей бедной бабушке довелось испытать подобное хоть раз в жизни. Как-нибудь я расспрошу ее об этом”, – думала я, переходя дорогу.

Просто Мария

На ходу выпрыгнув из своих стоптанных пыльных сандалий, я с легкостью олимпийского прыгуна взяла крутую высоту крыльца в десять ступенек и вбежала в дом. Бабушка, как всегда, была на кухне. Втиснутая между газовой плитой слева и стеклянным шкафом справа она “выдумывала что-то к обеду”. Справедливо будет заметить, что границы ее фантазии в отношении, например, картошки пролегали далеко за пределами человеческих возможностей в земных условиях. Буквально из ничего у нее получались кулинарные шедевры. Помню, когда Алиса Михайловна диктовала нам под запись непреложные физические законы массы, я рисовала на полях лошадиные морды и думала о бабушкином картофельно-морковном пироге с начинкой из свекольной ботвы.

Она стояла ко мне спиной, и ее большие руки что-то массажировали на кухонном столе. То ли от радостного предчувствия того, что на обед будет пирог – один из тех, мастерство приготовления которых у нее было доведено до совершенства – то ли из-за приятного утреннего знакомства, но неожиданно мне захотелось обнять бабушку и почему-то попросить прощения. Я налетела на нее сзади.

– Ты че? – прогремела она. – Че случилось?

– “Ну вот, опять она за свое”, – расстроилась я, но героически, как альпинист, всем телом продолжала прижиматься к ней, как к отвесной скале.

Зажмурившись, я старалась не смотреть вниз и не думать о позорном падении.

– Ничего, просто так, – ответила я тихо и почувствовала, как слезы подступили к моему горлу.

Я открыла глаза, мои руки отпустили холодный камень, и я сорвалась вниз. Я упала на стул возле стола. Бабушка молчала и не двигалась, но мне хотелось верить, что где-то в глубине ее души, загрубевшей от тяжестей и лишений жизни, она тоже сейчас плачет. Без единого слова она опять продолжила раскатывать пышное тесто. Я сидела возле нее и выводила пальцем на присыпанном мукой столе цветы и змеевидные узоры. Молча она подала мне пакет с желтыми обсыпанными сахаром конфетами и прохлопала в ладоши, стрясая с них муку. Эти ее аплодисменты всегда были как приглашение и означали мой выход на сцену кулинарного действия. Беря одну конфету за другой, я утапливала их в рыхлой мякоти теста, а они непослушно пружинили под моими пальцами. Я настойчивей топила их и думала, что, наверно, права была Алиса Михайловна, и что есть в мире какая-то непреодолимая сила, которая, выбросив тебя в эту жизнь, все время лупит по голове, не давая всплыть, пока совсем не утягивает на дно.

– Как его зовут? – вдруг прервала мои мысли бабушка.

– “Как это у нее получается?” – удивилась я про себя.

– Антон.

– Они надолго сюда?

– Не знаю, я не спросила.

– Ты зачем велосипед разобрала? – продолжила бабушка свой допрос.

– Починить хочу, опять хочу кататься.

– Чет серьезное там?

Я взяла паузу на обдумывание. Спущенное и восьмеркой изогнутое колесо было не просто серьезно, это была катастрофа. И, если бы не любезно предложенная Антоном помощь, можно было бы забыть о поездках с ним к пруду, к старому кладбищу за стадионом или еще интересней – на дальние пашни к водонапорной башне.

– Да, пустяки – спущенное колесо, – бросила я тоном профессионала, как говорят перемазанные машинным маслом парни, выходя из гаража перекурить.

Бабушка ничего не ответила а только, видимо, дивясь моим незаурядным способностям, покачала головой. Повсюду в кухне уже витал хлебный дух, знаменующий собой грядущее блаженство. Она протерла от муки стол и водрузила на него трехлитровую банку, полную молока. Маленькие росинки струйками побежали по ее стеклянным стенкам. Я взяла стакан и, для баланса встав со стула, налила себе молока.

– Холодное! Сразу не пей! – успела сказать бабушка в ту самую секунду, когда мои губы коснулись стакана.

Я отставила стакан, и мы в полной тишине стали дожидаться того момента, когда сработает ее внутренний будильник, оповещающий о готовности пирога.

– Обожди пять минут – ему отдохнуть надо, – сказала она, вынимая из печи противень с пирогом и с материнской заботой накрывая его полотенцем.

Еда для бабушки представляла собой особую ценность. Она часто рассказывала одну историю. Одиннадцатилетней девочкой, возвращаясь из магазина с хлебом, чтобы сократить дорогу до дома, она решила перелезть через изгородь соседских огородов. Перекинув через изгородь сумку, она отправилась следом за ней. Дальше повествование ее становилось очень эмоциональным. “И вот влезаю я на этот забор, – рассказывала она, – и в это время раздается заводской гудок. И так гудит и гудит, минуту, вторую! – зажмуривая глаза, продолжала она свой рассказ. – Я шлепнулась с этого забора и бежать. И вот помню – бегу я до дома, бегу, а гудок все гудит и гудит.” Здесь она обычно прерывалась, чтобы перевести дух, и продолжала уже спокойно. “Дома мать говорит: “Война началась!” Я тогда ничего не поняла, только вспомнила, что оставила сумку с хлебом возле забора. Конечно, я ее там не нашла. Потом я испытала, что такое война и голод, и всю войну эта сумка стояла у меня перед глазами, – понижая голос, заканчивала свой рассказ бабушка и добавляла в конце: “Как сейчас помню”.

Через несколько минут я уже уплетала пирог, запивая его холодным молоком. Бабушка же под предлогом мытья посуды оставалась на кухне и терпеливо ждала заветные слова похвалы.

– Ба, вкусно очень! Спасибо!

– На здоровье, – тихо ответила она и довольная с еще большим усердием продолжила тереть тарелки.

В любой другой день в это послеобеденное время я бы свернула к себе в комнату и, устроившись на кровати, стала бы поджидать сон, но только не сегодня. Времени до того, когда придет Антон, оставалось всего ничего, а мне еще предстояло вытащить велосипед на улицу.

К двум часам все было готово, и я, уставшая и все еще тяжелая после плотного обеда, полулежа расположилась у дома на лавке. Солнце жгло открытые плечи и запрокинутое лицо, плавило асфальт под моими ступнями и делало ремешки моих сандалий мягкими и горячими.

– “Главное – не уснуть, – думала я, борясь с очередной волной накатывающей дремоты. – Усну – сгорю заживо”.

Это была последняя вразумительная мысль, которая храбро, изо всех сил держалась в моей голове, пока не капитулировала под натиском крепкого сна.

Когда сознание вернулось ко мне, я еще какое-то время оставалась неподвижной. Нестерпимая палящая боль во всем теле парализовала не только мою способность двигаться, но и думать. Я никак не могла вспомнить, что было со мной до того, как случилось все это.

– “Он не пришел!” – как молнией ударило меня так, что я позабыла о своих солнечных ожогах.

Я открыла глаза. Солнце сменило свой полуденный гнев на предвечернюю милость. Приподняв себя на руках, я села на лавку. Первое, что я увидела, были мои ноги, которые напоминали по цвету две сваренные сосиски. Я сняла сандалии и обнаружила чудно инкрустированные узоры в местах, где ремешки особо плотно прилегали к коже. Все это доставляло жуткий дискомфорт, но не шло ни в какое сравнение с горечью неоправданных ожиданий. Я встала и, не обращая никакого внимания на велосипед, поплелась домой.

В доме все было готово к вечернему сеансу просмотра “Просто Марии”. Ужин был сготовлен и оставлен на плите. Сковороды, тарелки, вилки и ложки, выдраенные до блеска, как военные трофеи, были свалены в груду на столе на полотенце. Из комнаты доносилось знакомое “Мария эслафлор кваэленкампо седа.” Я на цыпочках подошла ближе и просунула голову в дверь.

Занавески были плотно задернуты, и предзакатные желтые лучи солнца подсвечивали их, проектируя на стены и мебель принты в виде замысловатых японских огурцов. Бабушка, словно позируя невидимому Рембрандту, заложив одну руку за голову, с выражением удовольствия на лице лежала на диване и смотрела в телевизор, где просто Мария строчила на своей швейной машинке. Вдохнув полной грудью и прищурившись, как за мгновение до оплеухи, я шагнула в комнату.