Ольга Койнова - Silentium

• Название: Silentium
• Автор: Ольга Койнова
• Жанр: Короткие истории

Книга, состоит из четырех рассказов. Следую от одного к другому можно проследить градацию настроения, но самым важным в каждом рассказе, каким бы странным, пошлым, непонятным и по-детски эксцентричным не был остается Silentium. Тревожная тишина и молчание, читаемое между строк. Первый рассказ о падениях и срывах, о жизни тогда, когда и жить уже не хочется. Анорексия. Искусственный плен разрушенного медикаментами подсознания. "Двадцать восемь". Второй рассказ это новелла. Часть подростковой жизни. Ничего глубокого, все на поверхности, предсказуемо, но так ли это на самом деле? У каждого есть своя история о событиях, происходящих в обычном загородном лагере. Вот же одна из них. "Дорогая тушь". Третий рассказ полон несправедливости и боли. Гомосексуализм и как с ним бороться. Нужно ли убивать то, что не должно быть заложено природой? "Error: 404 not found" Четвертый рассказ – ничего необычного. Чего может стоить одна проигранная карточная игра. Чего может стоить брак по расчету."Как быстро развестись"

---

Двадцать восемь

Ночь 28 июля 1998 года, 02:37 утра.

Она сидит в своей однокомнатной квартире на окраине города совершенно одна. Почему? Потому что никого больше не осталось.

Отсутствующий взгляд делает выражение её полноватого лица почти кукольным.

Громкость старого черно-белого телевизора на пределе. Вычурная молодая особа рассказывает о процессе приготовления рататуя. Окно открыто нараспашку. Прохладный летний ночной ветер колышет прожженный сигаретными бычками тюль. Она сидит развалившись в большом, мягком кресле и занимает его почти полностью. В комнате нет никаких источников света, кроме телевизора, только со двора пробивается фонарный луч.

Где-то в соседнем микрорайоне проезжает наряд милиции и скорой помощи, звук их сирен слабо доносится до квартиры, шумная компания гуляет под окнами и горланит попсовые песни. Их голоса смешиваются с голосом дамы из телевизора, с сиренами и раздражение нарастает.

Она резко вскакивает с кресла и с силой хлопает дверцей оконной форточки. Осколки рассыпаются по подоконнику. В одном из них она мельком замечает свое отражение. Глаза краснеют, она пытается не потерять оставшиеся капли самообладания, не дать волю слезам и сжимает в руке битое стекло. Она задерживает дыхание на пять секунд и выдыхает.

Осколки с капельками крови падают на пол и звон этот в ее голове равен сотне колоколов. Она тяжело дышит, хватает крупный осколок режет запястья. И становится легче, легче, легче…Она вытирает кровь с сотни маленьких порезов на руках об белую футболку с яркой надписью "Be positive", садится обратно в кресло и снова отсутствующий кукольный взгляд, с блестящими от приблизившихся слёз глазами.

28 августа, 1998 год, 4:57 утра.

Она сидит в большом мягком кресле и занимает чуть меньше его половины. Минус 23 килограмма за месяц. Разбитое стекло форточки заклеено скотчем и газетами. Семьдесят три мелких, раздробленных осколка в крови лежат на полу рядом с подоконником, креслом, холодильником. Возле зеркала свои осколки, крупные, еще не тронутые. Она подтягивает к себе колени, обхватывает их руками и смотрит в треснутый экран старого черно-белого телевизора. Быстро сменяются картинки мультфильма. Действия незамысловатых героев вызывают у нее смех. Он не помогает, но ненадолго сдерживает истерические слезы. Она резко вскакивает и бежит к зеркалу, спотыкается об опрокинутый шкаф с одеждой, которая велика больше, чем на 3 размера, и падает в осколки лицом. Она снова заливается истерическим смехом, не вставая с пола, и осколки глубже впиваются в побледневшую кожу; кажется, треснула кость в ноге…Стало легче, легче, легче…

28 сентября 1998 года, 00:08 утра.

В однокомнатной квартире на окраине города все так же темно и прохладно. Вся мебель покрылась толстым слоем пыли. Окно разбито полностью, осколки по всей квартире. Рама закрыта сломанной задней стенкой шкафа, остальные части которого служат преградой для прохода на кухню. Минус 16 килограмм за этот месяц. Но она не довольна, слишком, слишком жирные ноги, до отвращения толстая талия, складки. Она сидит в кресле и занимает одну четвертую его часть, но ей тесно, как будто она перестала вмещаться туда. Она ерзает, обхватив тощие колени руками. Рядом десять пачек сигарет, шесть из них пустые. Трясущейся серой рукой она открывает пачку, достает сигарету и оглядывается вокруг в поисках зажигалки, но не находит. Она вскакивает, топает опухшей посиневшей правой ногой, запускает руки в поредевшие каштановые волосы, впиваясь сломанными грязными ногтями в кожу головы и издает непонятный звук, отдаленно напоминающий человеческий всхлип. В ярости она хватает уже отломанную ножку журнального столика и бросает её в треснутый, лежавший экраном вниз на полу, телевизор. Она отбрасывает ножку в сторону, садится на колени, среди кучи осколков битой посуды, всей, которую только можно было разбить. Она переворачивает их руками, сжимает крепко в ладонях, проводит острыми концами по бедрам и вытирает кровь о футболку, заметно порозовевшую. Наконец, она откапывает зажигалку и постоянно трясущимися изрезанными руками, поджигает сигарету. Она делает большой вдох и чувствует, как легкие частично заполняются дымом. Она садится на пол, облокачиваясь на спинку кресла и вытягивает ноги. Толстые, толстые ноги. Она выкуривает сигарету почти до фильтра и тушит бычок о кисть руки, покрытую волдырями от подобных ожогов. И становится легче, легче, легче…

28 октября, 1998 год 06:16 утра.

Она сидит в пустой квартире с разбитыми стеклами. Под окнами на улице валяются сломанные ножки журнального столика и разбитая напополам столешница, части большого хрупкого шкафа, разломанные найденным топором. На крепких ветках большого клена, растущего напротив окон лежит спинка старого уютного кресла, ниже его подлокотники. Её слабые костлявые руки ломали и били все предметы, которые только попадались на глаза, она била их насколько хватало сил, выбрасывала в давно уже пустые рамы, рыдала и не могла остановиться. Сил уже не осталось, ноги подкашивались, изрезанные руки тряслись и отказывались слушаться, да и мебели в комнате не осталось. Она резко замолчала, рухнула на пол, по щекам катились слезы и снова отсутствующий кукольный взгляд блестящих зеленых глаз в потолок. На улице пошел дождь, лужи появлялись и в квартире. Только старый клен, оставшийся почти без листьев прикрывал окна от настойчивого ливня. Её оголенные ноги и руки посинели от холода, грязные волосы падали на лоб. На ней была только фиолетовая кофта на четыре размера больше. Она смотрит в дальний угол, там стоит недопитая бутылка рома, а рядом…весы. Она заставляет себя встать и плетется в тот самый угол, трижды за восемь мелких шагов падая на израненные колени. Она упирается руками в стену и встает на весы, опускает руки и смотрит вниз, перед глазами все плывет и она еле разбирает цифры…Сорок, сорок пять показывают подкрученные весы. На самом деле она весит тридцать пять. Минус десять килограмм за месяц. Она не может больше стоять на ногах и падает назад, ударившись затылком об дверной косяк. "Неет, неет, много…почему так много",-всхлипывая выдавливает она. Злится, кричит и снова рыдает. Она дотягивается рукой до бутылки с ромом, приподнимая голову выпивает залпом полбутылки. Снова кричит и разбивает вдребезги бутылку об ни в чем не повинные весы и стену с рваными обоями. Она еле заставляет себя перевернуться и ложится животом на осколки от бутылки рома, часть сжимает в левой руке, осколки не поддаются бессильному давлению ослабевших рук и она засовывает их в рот. Осколки дробятся, мелкие части вонзаются в десна, нёбо, щеки, она глотает и крупные осколки царапают горло, она чувствует, как они проходят по трахее, отхаркивается кровью, вытаскивает застрявшие в языке осколки и жует снова. Переворачивается на спину, вытаскивает осколки с живота, режет ими ноги. Она смеется, смеется, как сумасшедший злой гений и осколки вонзаются в пухлые когда-то губы, еще больше окрашивая уже окровавленные зубы. Она хохочет, заливается смехом. Больно, но ей становится легче, легче, легче…

28 ноября 1998 года, 20:45 вечера.

Она лежит на больничной койке одна в палате. Её соседка умерла три дня назад на ее глазах. Такая хрупкая, маленькая, весила совсем немного, отказывалась есть, но не могла сопротивляться насильственному кормлению. После очередного отказа её сердце остановилось. Хрупкая девочка не чувствовала страха, боли, отчаяния, но сердце замерло.

Сама она не отказывается от еды и чувствует, как поправляется с каждой ложкой. Ей запретили курить, когда в третий раз сработала пожарная сигнализация. Она больше не пытается достать сигареты. Из нее вытащили все осколки, вправили сломанное ребро и голеностоп, заставляют глотать кучу разных таблеток. Она "хорошая девочка" по словам врачей, идет на поправку. Медсестра делает вечерний обход, выключает свет, объявляет отбой. В темноте она нащупывает под матрасом крышку от ржавой консервной банки, достает ее под одеялом и вонзает каждый зазубренный краешек во внутреннюю сторону левого бедра – там почти незаметно. Она хочет кричать, но не от боли, по щекам снова катятся слезы, она проводит крышкой по рукам, оставляя глубокие кровоточащие точки и срабатывает выключатель, она устремляет взгляд кукольных зеленых глаз в серый больничный потолок. Но ей становится только хуже…Она глубже уходит в осознанный сон.

Никто не навещает ее в больнице. Нет никого. Уже 5 месяцев, как нет. Мама, папа, братик…Ему было всего лишь три года. Водителю грузовика, из под колес которого вытаскивали их тела, было тридцать восемь. Он прожил на тридцать пять лет больше. Сам вылетел через лобовое стекло, резко затормозив. Нужно было пристегнуться. Кровоизлияние в мозг и все тридцать восемь лет канули в небытие. Он приходит каждый день к ней в палату и просто смотрит. Она кричит, говорит убираться, бросает в него вещи, дрыгает ногами и руками, все еще не имея сил встать самостоятельно, зовет на помощь медсестру, но когда та приходит, его уже нет, она снова кричит, и медсестра, сердито покачивая головой, что-то вкалывает в вену. Накатывает волна необъяснимого спокойствия, веки тяжелеют, она засыпает и видит тот самый грузовик. В голове проецируются образы изувеченных тел, и она не может выбраться из закольцованного кошмара под действием лекарства. Одна из самых изощренных пыток собственного сознания. Она просыпается, как будто резко вынырнув из воды, и плачет, плачет, плачет. Руки и ноги лежат неподвижно. Входит медсестра, ругается который раз, но она не понимает ее слов, не придает им смысла, не слышит. Она чувствует костлявые, шершавые руки, пальцы, закрывающие ей уши. Кто-то пытается пробраться внутрь, кто-то крадет ее мысли. Это не медсестра, хотя в палате только двое. Это что-то не хочет, чтобы она понимала происходящее. Хриплым сдавленным голосом она просит это убрать, убрать руки с ушей. Медсестра меняет капельницу, ее состояние резко меняется, жар растекается по всему телу, но голова остается холодной. Руки, прежде закрывающие уши забираются внутрь все глубже. Теперь что-то внутри. Она в искусственном плену разрушенного медикаментами и отчаянием подсознания.