Игорь Смирнов - Маньяки выходят из подполья, или супериор. Фантастический роман

• Название: Маньяки выходят из подполья, или супериор. Фантастический роман
• Автор: Игорь Смирнов
• Жанр: Киберпанк

Действие романа происходит в недалёком будущем, примерно в середине нынешнего века. Максим Коюров, тридцатилетний москвич, в поисках странным образом исчезнувшей возлюбленной приезжает в Милоровск, заштатный провинциальный городок, пользующийся репутацией заповедника различных НИИ, и попадает в водоворот таинственных и опасных событий. В жанровом отношении роман можно назвать пограничным: он сочетает в себе элементы фантасмагории, исповедальной прозы, киберпанка и «weird tale».

---

Маньяки выходят из подполья, или супериор Фантастический роман Игорь Смирнов

© Игорь Смирнов, 2017

ISBN 978-5-4485-5017-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Автор полагает нелишним заметить, что его работа является вымыслом, и потому не только персонажи здесь плод воображения, но и сама действительность, в которую они помещены. Все совпадения с существующими или когда-либо существовавшими людьми следует считать ненамеренными и случайными.

Пролог

К исходу ночи воздух сгустился до пронзительной синевы; дворы, улицы, парки и площади напустили на себя таинственность, распрощались с природными очертаниями и красками. Дома выдвинули одни свои изломы напоказ, попрятали во мрак другие, потяжелели, затаили неясную угрозу. Деревья налились угольной чернотой, сплющились как театральные декорации и заважничали от взятой ими космической красоты. Машины по обочинам мостовых превратились в продрогших, скрюченных осенним ревматизмом зверюг – собак громадного размера, лошадей, верблюдов и бегемотов, прикорнувших на ночь прямо под открытым небом. Газели попадались тоже – да, затесались в эту разношерстную и разнопородную колёсную братию и допотопные, изъеденные ржавчиной древние «газели»… Зябкая седина закурчавилась на загривках и мордах временно обездвиженных монстров; ранний сентябрьский холодок просочился в их плотно закупоренное нутро и выпал серебристой испариной на стёклах.

Милоровск, опрятный, подтянутый, разумно организованный, в основном беловоротничковый городок с населением тысяч в двадцать, с рассветом начал понемногу просыпаться. Опустившийся на улицы туман притуплял и без того ещё робко брезжащий свет, глушил звуки, коварно уводил их в сторону, – всячески перевирал расстояния и вообще картину зарождающегося дня. Должно быть оттого квартал, в пределах которого располагался НИИ сельхозмашин (если уж совсем точно – у перекрёстка улиц Курбского и Урицкого), выглядел не только безлюдным, но и уединённым, отделённым от всего остального мира ватною стеною тишины. Ни то, ни другое, ни третье не соответствовало действительности. Общее пробуждение добралось уже и сюда. Отдельные сотрудники подкатывали к месту работы на личных мобилях – значит, пусть и не долго, но шуршали шины, потом – хлопали закрываемые дверцы. То были одинокие звуки, едва они замирали, всё окрест снова будто впадало в летаргию. Не много было мобилистов, фанатиков личного транспорта. Пепелацы свои, по неписанному правилу, они оставляли на той стороны дороги, что была ближе к институту; и по другому, такому же неписанному правилу выстраивали их наискосок – плотно, компактно; шеренга разномастных легковушек никогда не вылезала за пределы той тени, что мог бы отбросить на дорогу профнастильный забор, высокий ярко и густо-синий забор, которым обнесён был институт (после мартовского указа 20.. года «О новых мерах борьбы с терроризмом и экстремизмом» все подобные учреждения по возможности защищены были такими заборами). Хотя вообще-то тень на дорогу этот забор не наводил никогда – ибо обращён был на юг. По другую сторону улицы тянулась практически такая же металлическая стена, столь же высокая, и всё же недостаточно высокая, чтобы тень от неё и в час своего максимума достигала крайнего предела мостовой. Ну разве, что на закате, но тогда здесь уже не оставалось машин.

За этим параллельным профнастилом, покрытым опять-таки ярким, но зелёным полимером, размещался механический завод. Его сотрудники, если прибывали на мобилях, на дороге не парковались, а заезжали прямо на территорию. В этом смысле им больше повезло. Зато рабочий день на заводе начинался раньше. Сейчас все, кому положено, там уже трудились. К проходной же НИИ, продолжал стекаться научный люд. Сторонников ходьбы среди создателей сельхозтехники было значительно больше, чем водителей, однако их прибытие производило меньше шума (отсюда – опять-таки тройная иллюзия безлюдности, уединённости и тишины). Они приближались к проходной большей частью по одиночке, кто размашистым шагом, а кто семеня – каждый навёрстывал секунды: время поджимало. Проходная, компактная чистенькая будочка светло-бежевого цвета, узеньким фасадом чуть выдавалась за периметр забора. Подошедшие распахивали бесшумную, подпружиненную медлительным доводчиком дверь, переступали порог и – будочка КПП их поглощала. Точно в немом кино. Только лишь дробный перестук женских каблучков порой пробивал обложившую всё кругом вату безмолвия; мужские шаги можно было услышать чаще, однако звучали они глухо.

А помимо сотрудников института на улице Урицкого сейчас не было чужих и посторонних. Неподходящее место для оздоровительных моционов и пробежек трусцой. Индустриально-научная часть Милоровска, почти окраина. Городок не велик, так может потому, у каждого квартала, не то что микрорайона, своё предназначение.

И вот очередной пешеход, мужчина лет тридцати, долговязый, нескладный, не шёл, а просто летел, и тоже в направлении КПП. Сотрудник института? Прогульщик какой-то, опаздывал уже. Куртка с отвислым капюшоном, яркая, дикого лилового цвета, длинная, просторная – раздувалась точно колокол; полы, чуть не заворачивались кверху, а казалось, что путник разгоняется для подъёма в небо, сейчас взмоет. Картинка, завихрение чёрных пятен и линий на спине, складывалась то в китайского дракона, то – в голливудского Хищника со жвалами. Так шевелил лопатками! А что выделывал ногами! Выворачивал ступни, приседал в раскорячку, слегка подпрыгивал; просто приплясывал на ходу. Ботинки тоже диковинные, на шнуровке, высокие, жёлтые (цвета младенческой неожиданности – ну и цвет!) и – на толстой платформе. Шлёпали об асфальт; в такт этим негромким, но внятным шлепкам мужчина выкрикивал ритмичную монотонную песенку. Что-то вроде унылых речитативов, какими подхлёстывают себя на физподготовке американские солдаты. Только у нашего физкультурника слов было не разобрать, и не из-за пресловутого тумана, а просто – исполнитель не утруждал себя артикуляцией звуков. Да, можно смело даже сказать, мычал что-то в такт собственным шагам, – ни больше, ни меньше. Мелькали под колоколом куртки ярко-алые штанины-«бананы». А на голове тряслась, однако не слетала пронзительного, ядовито-зелёного цвета бейсболка с чудовищным, выступавшим чуть не на полметра вперёд козырьком и клапанами по бокам – они были опущены; видно, уши мёрзли.

Вот чудак уже подскочил к проходной на расстояние последних двух-трёх шагов и прекратил своё пение, не перестал, впрочем, сучить руками. В очередном махе правой поймал ручку двери КПП, рванул её на себя и ловко запрыгнул внутрь. Всё на одном дыхании, без потери ритма, будто заранее отрепетировал прибытие.

Проходная поглотила его, как перед тем поглощала всех других, не сделав исключенья. Но дальше что-то пошло неправильно; внутренняя реакция КПП – если у проходных могут быть реакции – дала сбой.

Из-за двери послышались сначала возбужденные голоса, разобрать слова было не возможно, только лишь то, что разговор происходил на очень повышенных тонах. Затем последовал какой-то механический шум – будто кто-то с трудом перетаскивал некий очень тяжёлый предмет, скажем, пытался протиснуть мешок песка в очень узкие двери и не отрывая от пола. Можно было различить даже надсадное кряхтение и – о, неужели?! – нецензурную брань… Однако на улице Урицкого просто некому было вслушиваться в эти звуки – в ту минуту не случилось на тротуаре перед проходной ни праздношатающихся пешеходов, ни совсем уж опоздавших на работу прогульщиков. И на их счастье! Потому что все эти невнятные и не совсем понятные шумы вдруг перекрыл резкий и плотный удар взрыва… Выхваченная из рамы дверь хлестко припечатала машину напротив, горбато приникшую к асфальту древнюю, одиннадцатую «ладу». Брызнули осколки стекла, очумело зашлась сигналка – лишь на долю секунды опередив сыгранно вскинувшийся хор соседних машин…

Из жутко зиявшего чернотой дверного проёма валил белесый дым. Какие-то слоёные, будто волокнистые потоки жаркой, едкой вони змеились, разрывая туман, точно щупальца кракена; рассеивались в утреннем мглистом пространстве. А в ободранном, грязно закопченном кубе КПП стыло мёртвое молчание – больше не слышно было ни криков перебранки, ни шума борьбы.

Вахтёр – или кажется, это всё-таки был «чоповец», тот, что дежурил непосредственно в корпусе института – сунуться в одиночку, без поддержки, на место происшествия не рискнул. Первыми туда подоспели пузатый вэн «скорой» и юркий броневичок МЧС. Шугая округу мигалками, ревуном и крякалкой, подскочили, как на учениях, одновременно, со встречных направлений, прямо через минуту-другую. Наряд полиции, как водится, в лучшем случае, был ещё в пути (он в самом деле прибудет пятью минутами позднее). Экипаж броневичка, синхронно выпрыгнул из всех четырёх боковых его дверей, на ходу оправляя на головах шлемы с прозрачными забралами. Бригада «скорой» выбралась из своей машины не столь спортивно, скорее опасливо, впрочем, сразу прихватив чемоданчики с необходимым инструментарием, – дюжий санитар и молоденькая фельдшерица. Шофёр вообще предпочёл пока остаться за баранкой.