Крис Вормвуд - По дорожкам битого стекла. Private Hell

• Название: По дорожкам битого стекла. Private Hell
• Автор: Крис Вормвуд
• Жанр: Русское современное

Это история двух молодых парней, решивших сколотить самую крутую рок-группу в мире, воплощая пугающие и мистические образы собственной вселенной, разбавленные грязью нынешней реальности. На их пути встаёт серая действительность, личностные проблемы, наркотики, гибель друзей. И даже если приблизиться к своей мечте, записать парочку платиновых альбомов, уехать в солнечный Лос-Анджелес, тебе никогда не убежать от себя самого.

---

По дорожкам битого стекла Private Hell Крис Вормвуд

© Крис Вормвуд, 2017

ISBN 978-5-4485-4800-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Посвящается всем рок-музыкантам и прочим, решившим ступить на этот безнадёжный путь. Спасибо всем, кто помогал и особенно тем, кто не мешал.

Часть первая

Глава 1

К двенадцати ночи он проснулся, ощущая себя вороном в собственном гнезде. Его тело вяло шевелилось, вспоминая движения и их смысл. В волосах запутались чёрные перья. Он выглядел слишком болезненно, специально подчёркивая свои синяки под глазами и выступающие скулы, делая провалы лица более чёткими и тёмными. Его лицо было прекрасно, как мёртвый череп. Его ногти неровно накрашены красным лаком, словно он только что опускал пальцы в свежую кровь, которая ещё не успела толком свернуться, а всё ещё хранит в себе спелую яркость.

По стёклам стекали потоки свежего дождя. Это ночь не отпустит снова. Трещины и линии – самый милый сердцу узор собственной квартиры под самой крышей. Здесь такие длинные лестницы, что по ним можно подняться в небеса или скатиться в преисподнюю. Ступени такие кривые, что приходится подниматься осторожно, мечтая о крыльях. Коридор со скрипучими половицами настолько огромен, что по нему могут маршировать вымышленные армии видений. Обои отклеиваются, словно кожа мертвеца, а с потолка сыпется белая пудра. Летний снег.

Её не было рядом, но он ощущал её присутствие. Этой женщины, что появилась из ниоткуда и так и осталась в соседней комнате посреди своих красок и насквозь мёртвого хиппизма. Он даже немного любил её, особенно, когда она называла его «Воронёнок», вместо привычного «Герман». Это всё татуировка – ворон, сжимающий в лапах алый мак. Галлюциногенная банальность. Бессмысленный символ. Германа и правда начало тянуть к этим птицам с того самого дня появления на плече этого рисунка. Это мутная тёлка, да, вчера её звали Вера. Наверное, сегодня она Катрин или, может быть, Мария?

Не хотелось вставать.

Обычно поутру они любили спорить: кто из них двоих больше похож на мёртвую шлюху. Теперь он снова понял, что говорит сам с собой от скуки и неудержимой словесной диареи, что приходит по утрам вместе с нежностью. В такие моменты хочется грызть подушки и облизывать собственные пальцы.

Он встал с постели, оглядывая свою «пижаму», обычно он спал голым, в собственной коже, намертво приклеенной к телу. На нём оказалась просто огромнейшая футболка без рукавов, рваная с лёгким запахом собственного пота и женских духов. Крест на чёрной ткани в переплетении роз начинался в районе груди, а заканчивался в районе паха. Уморительно по-готски романтичный рисунок. Ещё на Германе оказались большие чёрные шорты, которые совсем уж уныло болтались на выпирающих тазовых костях. Он слишком тощий. Месяцы почти полного голодания помогли достичь своего идеала. В двадцать два ему не давали на вид и шестнадцати. Приходилось носить с собой паспорт с почти непохожей, получужой фотографией, чтобы в магазине продавали виски и коньяк.

В соседней комнате она рисовала радугу из чёрного с серым и слушала Joy Division, постепенно теряя контроль. Ночное солнце-фонарь светило в окно. Герман взял сигарету и закурил. Тонкий дым с гвоздикой от сигарет «Джиром», немного напоминающих опиум или ладан. Этот запах пьянил и опутывал, словно сети дьявола.

– Ты опять забыл, как меня зовут? – спросила она, откидывая волосы на спину. Её грудь как всегда обнажена и кожа покрыта следами краски. Он ничего не ответил.

– Называй меня Анаис, – улыбнулась она, не отрываясь от мольберта, на котором расцветали серые краски.

Конечно же, это не настоящее имя. Очередное из выдуманных. Когда в постели ты зовёшь её Анной, может ударить по щеке с размаху и сказать, что её имя Вероника. И эта история повторяется каждый раз.

Герман затянулся густым ароматным дымом, который смешивался с пропахшим краской воздухом. Ночь стояла душная, как дыхание пьяного. Он курил, прогуливаясь по квартире, оставляя карандашом рисунки на стенах. Здесь как всегда цветы, птицы, паутина и глаза. Сортир похож на библиотеку, здесь больше книг, чем во всём доме. Потому что действительно мало литературы, достойной чего-то большего. Энциклопедии, пропахшие освежителем воздуха, призванным скрывать ароматы дерьма.

Осталось только натянуть джинсы, сунуть голову под дождь душа и выйти в объятья улиц. Центр Москвы был городом в городе, королевством светлячков и пристанищем бродяг. Дождь как раз закончился принося долгожданную прохладу. Герман жил в районе Китай-города, в старом доме где-то в районе бывшей Хитровки. Как же приятно выйти на улицу в первом часу ночи, чтобы позавтракать и выпить пару коктейлей в одиночестве ночного города. Он совсем не боялся ходить в позднее время суток, в отличие от других обделённых физической силой тонких длинноволосых мальчиков. Воронёнок умел быть незаметным, когда это нужно. Он был частью этого города и давно научился сливаться с его фасадами. Это полезно для живущих в своем собственном мире, где живут мёртвые рок-звёзды, они трахают надменных андрогинов, те порождают чёрных бабочек. Своеобразная идиллия.

Прогуливаясь по Москве, Герман часто представлял себя в других городах, в которых был или, чаще всего, не был. Зато он мог находиться в Париже, Амстердаме и Новом Орлеане одновременно. Он послал одну девчонку, которая отказывалась понимать его отвратительную странность, каждый раз объясняя, что они в Москве и сейчас тут холодно и грязно. Она круто трахалась, но привязанность к реальному миру губила все нити, связывающие друг друга. Это так важно, чтобы те, с кем ты спишь, могли вляпаться в твой мир полностью, чтобы никогда от него не оправиться до конца. У той, что жила за стеной и меняла имена, была своя собственная реальность, где не всегда было место Герману, но он охотно мирился с тем, что их разделяет, радуясь, что они не столь близки, чтобы ненавидеть друг друга.

«Вселенная преподносит сюрпризы —
Сегодня в небесах, завтра на карнизе»,

У него была постоянная привычка напевать абстрактный бред. Он решил запомнить строчку и вплести её позднее в песню.

В голове бродили мысли, их было необычайно много, словно под травой. Казалось, что ценности прошедших эпох неизбежно станут принтами на футболках хипстеров. Рядом как назло образовалась толпа неспящих очкастых подростков, пьющих свой детский кофе с молоком. Им не понять, как травить себя отборным бразильским с перцем, солью, мускатом и корицей. Ради бога, только не кладите в него ваниль. Новый Иисус во втором пришествии будет превращать кофе в латте.

Герман заказал на завтрак пасту и чашку чёрного кофе без сахара. Все эти редкие посетители ночного кафе собирались вскоре вернуться домой. Их сонные веки слипались под напором ночи. Они не знали, что у этого странного парня в углу день только начинается. Полуночник – это диагноз, они всегда узнают своих на пустынных дорогах города.

***

«Вы тащите свои маленькие трагедии через всю жизнь, как крест на Голгофу. И с каждым шагом всё тяжелее. То, что нас породило – убьёт нас», – промелькнула в голове Макса отчаянная мысль. Не беда, что его крест был всего лишь гитарой, но за время пути она стала просто свинцовым грузом. Свинец, как на саркофаге. Ему вдруг захотелось, чтобы его прах навеки обрёл покой в деревянном гробу гитары. Нет, скорее уж где-нибудь в пакетике от чипсов, наглухо прилипшем ко дну мусорной корзины. Но было ещё слишком рано, чтобы становиться прахом. За этот жизненный цикл мы успеем побывать жидкостью, мякотью, твердью, дымом и пеплом.

Перед ним раскинулся город без лица. Там под бессмысленной маской из дешёвого пластика лишь коварная улыбка голого черепа. Глазницы пустоты. Сотни светлячков разбиваются о бетон, фосфорицирующие воды плещутся у ног. Пора бы стать патриотом и наесться родной земли. Города живые, только Москва была кадавром. Она казалась настолько ужасной, что не хотелось даже думать о ней, о сущностях её обитателей, наполняющих собой бетонные коробки.

Хотелось просто лечь на асфальт, впитывая последнее ночное тепло, или просто загорать под осколком луны. Улицы несли вперёд, спариваясь друг с другом, они порождали переулки и проспекты. Чужой незнакомый город оказался предсказуем до боли. Так просто запомнить, куда ты шёл, даже не пытаясь заблудиться в этом центре дырявой вселенной.

Москва искрилась, словно потухающий костёр. Рой светлячков рассекал бурое марево. Трасса так похожа на реку с раскалённой лавой. Сейчас всё казалось до ужаса сюрреалистическим, словно смотришь кислотный сон или крутишь перед глазами калейдоскоп. А ноги несли дальше. Вдоль проспектов и бульваров к воде. Река пахла смертью или морем. Гниющие рыбы, отбросы, водоросли, чьи-то неопознанные трупы, запутавшиеся в корягах. Москва – город-кадавр, во чреве которого ещё продолжают копаться черви, имитируя жизнь столицы. Они впитывают его ядовито-гнилостные соки, рвут на части его плоть, перерабатывают в отходы. Её лицо, как трещины асфальта, рыхлая брусчатка. Её вены – трубы с гнилой водой.