Дмитрий Беловолов - Остаточные явления

• Название: Остаточные явления
• Автор: Дмитрий Беловолов
• Издательство: ЛитагентРидеро78ecf724-fc53-11e3-871d-0025905a0812
• Жанр: Русское современное

Эта книга включает в себя автобиографические произведения художника, написанные в те моменты, когда кисть выпадала из рук, и произносилось бранное слово.

---

Остаточные явления Дмитрий Беловолов

© Дмитрий Беловолов, 2017

ISBN 978-5-4485-0208-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Родился я в день весеннего равноденствия. Тот день пахнул манной кашей, и озорные воробьи собирались в серые группировки, чтобы урвать у неба и земли положенную порцию весны. В детском саду воспитатели рекомендавали моим родителям отдать меня в художественную школу, но из-за стеснительности я отказался. Зато я окончил школу №13. Она отличалась от всех дерзким нравом и способностью вдалбливать любому учащемуся, даже дегенерату, что у него есть все шансы стать личностью. Год отучился в Выборгском авиатехническом колледже. Бросил и поступил в университет профсоюзов на искусствоведческий факультет. После двух с половиной лет обучения мне перекрыли кислород из-за не сдачи зачета по фортепьяно и выперли. Пошел работать на стройку. За 15 лет работы приобрел массу строительных специальностей. Одновременно писал картины. Учителей по живописи не искал, кроме старых и вымерших мастеров. С их подачи написал более 100 живописных полотен. Некоторые из них я здесь и представляю вашему вниманию.

Остаточные явления

Двенадцать лет Питер мокнул на моих глазах. Каким-то чудом наступил август 2007 года.

Для всего этого мне нужны были стальные яйца. Совсем не те яйца перебирал я на ум, лежа в пастели, когда зазвонил телефон. Стал держать ответ перед лейтенантом Федоровым. Так он представился мне в начале нашей отчаянной беседы. Аж ухо вспотело.

Что ему до меня? Он хотел вывести меня на чистую воду. Да где ж ее найдешь?

«Приди, поговорим, Дмитрий, разберемся, что к чему» -говорил он ласково – «по телефону такие дела не делаются». И напоследок заключил в объятья: «Если ты не придешь, то окажешься в федеральном розыске. Так что думай». И я задумался.

Говорил ли мент с Лехой? Откуда он вообще мой номер узнал? Наверно Влад поделился. Последнее, что я слышал от Влада, было: «Я открыл тебе дверь, я ее и закрою». Сказал он это напряженным до усрачки голосом, соблюдая ритм и пунктуацию, с чувством собственного достоинства, которое претерпевало убытки. Мое же достоинство, этим самым было восстановлено. Вот уже лет семь прошло, как я связался со стройкой и меня каждый раз кидают подобные Владу уроды. Достало. Рано или поздно это должно было случиться. Я выдавил фурункул на своей заднице и возможно занес какую-то заразу, но справедливость восторжествовала. Я взял банк, сорвал Джек Пот и оказался в дамках. Пошли все жопу. И когда Леха спросил меня, после дела, на спуске в метро: «Что чувствуешь Димон?» – я ответил – «Свободу!». И Леха вытянул указательным пальцем вверх короткое слово: «Вот!». Так, с этим восклицанием в ушах, я и оказался внизу.

Последствия этой свободы я ощущаю до сих пор, а также чье-то пристальное внимание, как внимание только что зародившейся жизни, которой я стал отцом. Она, как целый мир обрушилась на меня, оголяя свои срамные места, и не понятно было, как она ко мне повернута передом или задом. Я только успевал спрашивать: «По большому или по маленькому? – но ничего не происходило. Запор правил на всю мою голову.

Я позвонил Сереге Бульёну, с которым когда-то работал. У него был опыт в схожем деле. Он выразил сомнение по поводу серьезности последствий этого дела для меня.

– Если бы что-то серьезное и было, то тебя давно бы уже взяли.

– Слушай, у меня кажется мания преследования, Серега.

– А, «манька»! Это да! Такое быть может! Если яйца стальные, то выдержишь.

Позвонил Лехе, узнать – на каком я свете. Леха сообщил, что можно приступать к другому объекту. Какой-то семье пожарников требовался ремонт. При встрече на объекте он сообщил, что Влад угрожал расправой с его семьей и прочее. Леха пригрозил ответным иском и тот замолк. Замолк не только Влад, но и сам Леха. Больше о нашем злоключении я от него не слышал. Добычу он взял себе, а я остался при своей седине и с новой подругой «Манькой». К концу недели я был выжат и высушен, как лимон на солнце. Должно быть, солнце меня только и преследовало, но тогда я был в тени собственных вероломных фантазий, с большими ушами хитроумного зверя. Нужна была разрядка, и закадычный друг пригласил меня на свадьбу. Там я изрядно накачался, но ситуацию бдил. И когда мне позвонил Леха, я был готов во всеоружии. Он спрашивал: где я и с кем, и на какой улице проживаю. Почему-то за столько лет нашего знакомства, на закате, он стал задавать удивительно нужные вопросы, которые обычно задают предрассветным похмельным утром в начале великой дружбы.

– Ну, отдыхай пока, – сказал Леха, и это «пока» не давало заснуть, растревожило и я стал подозревать его в чем-то нехорошем.

Через месяц я стал подозревать всех своих друзей, а еще через месяц весь город. Я залез на самый верх мачты, тонущего корабля и боялся слезть, а славный город Питер плыл предо мной, забрасывая меня ответами на мои глупые вопросы, о том призрачном мире, которому я был создателем.

Сосед Юра, у которого я снимал комнату, от чего-то грозился прибить меня топором. В приватной с ним беседе он поведал мне историю Гоголевского персонажа

– Так вот, – сказал подвыпивший Юра – тебя тоже съели…

– И что же мне с этим делать? —

– Искать новые дороги – ответил Юра и отрубился.

После его навещиваний стало совсем не в моготу. Земля поползла из под ног, а холсты из под рук. В это время я как-то умудрился написать две большие картины: «Разговор» и «Барбарис». Они исполнены в той самой экспрессивной манере, родившейся в эпоху душевного хаоса и смуты, во всем, что я видел и о чем так упорно молчал. Разбередил душу так, что теперь, как взрыхленная земля, принимал любую культуру; любой сорняк приживался и уживался во мне.

Однажды вечером, возвращаясь с работы, перед станцией метрополитена увидел ее, мою картину, – на огромном баннере. На нем зияла кисть руки с дырой, обожженной по краям. Моя картина называлась «След». След от девяти дюймового гвоздя, которым прибили Иисуса. Эту картинку я нарисовал совершенно случайно. Только потом осознал, что натворил. А то, что натворило рекламное агентство, называлось плагиатом. Терпение мое отдавало терпким вкусом ненависти ко всему человечеству.

Наконец-то я не выдержал и сел в автобус, который следовал к тому самому дому, двадцать четыре этажа которого должны все решить. Сел на переднее место, рядом с водителем. После четырех остановок автобус набился пассажирами под завязку. Позади меня разыгрывалась драма. Кто-то кричал, кто-то плакал, кто-то смеялся. На проспекте Космонавтов зашел мужской голос. Он стал трясти перед водителем бумажку.

– Вот, шеф, смотри, бумага из больницы. Уже подписана. Отдай нам его.

– Да он уже готов, не видишь – и поддал газу.

Я вжался в кресло, подспудно понимая, что это все обо мне.

А может есть кто-то еще?

Моя остановка. Вышел и побежал к высотному дому. Походу вспоминал номер квартиры. Там жила одна моя знакомая Ира. У нее на лоджии я оставил обрамленный портрет Ленина и свой первый мольберт. Позвонил в домофон, она впустила. Поднялся на семнадцатый этаж, нашел дверь и позвонил. Она открыла, позади нее показалось еще одно милое личико. Неужели она стала лесбиянкой? А когда-то подавала не плохие надежды. Я попросился переночевать, смягчив свою просьбу мягкой игрушкой в подарок, – мне б только не сойти с ума в эту ночь. Но она отказала и я ушел. Вышел на лестничный пролет и зашагал на верх. С каждым шагом, ноги становились тяжелей, а дыхание сдавленным шестидесятью килограммами живого веса. Когда я достиг 22 этажа, потяжелел килограмм на двадцать и на столько же постарел. «Что я делаю?» -повторял я с каждым лестничным пролетом. В висках отбивались барабанной дробью последние шаги до края. Открыл дверь на балкон. А там, на балконе, стальная застава по грудь высотой. С разгоном обломили. Как же без разгона. И тут затряслись ноги. Страх сковал все тело и положил меня на холодный бетон. Я затрясся в агонии. Голова пустая и безмятежная. Стали коченеть конечности. Сердце мое где- то затерялось. Я стал сопротивляться. Двигаться стал. Но тело не слушалось- все также окачуренно лежало. Тогда я разозлился, из меня полился мат и я стал боксировать. С начало в небо, а потом, когда встал с бетона, по сторонам, извергая проклятья на весь мир. И ночь созрела. Показалась Луна. Я нашел себя и воскрес.

Открыл дверь и вышел к лестничному пролету. Спустился вниз, к выходу. Но дверь почему-то не открывалась. Я попал в ловушку и отсюда единственный путь- по воздуху. Поднялся обратно и стал ждать утра. Загадал время вылета. В шесть. Время есть, – все взвесить. Но с каждой секундой, с каждым вздохом жизнь перевешивала. А может то, что я называл жизнью, в моем сумасшедшем мире называлось как-то по- другому? Мир изменил мне тогда, а я миру.