Росс Кинг - Домино

• Название: Домино
• Автор: Росс Кинг
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-06616-0

Роман-маскарад, роман-лабиринт, роман-матрешка; один из ярчайших дебютов в английской литературе последних лет. Ослепительной вереницей, растянувшейся на три эпохи, перед читателем проносятся в зажигательной пляске циничные шлюхи и наивные дебютанты, великосветские дамы и жертвы финансовых пирамид, модные живописцы, владеющие шпагой не менее искусно, чем кистью, и прославленные кастраты, чьей благосклонности наперебой добиваются европейские властители...

---

— Ах, — простонал граф (он свалился на вышитое покрывало, расстегивая одной рукой кожаный пояс гусара, а второй — пуговицы его шелковой блузы). — Да, мой мальчик… да, да, красавчик мой…

— Что это?

Гусар сел, расправив плечи, наполовину расстегнутая блуза обнажала плечо, которое не уступало белизной парику графа. Сквозняк играл пламенем свечей, и тени обеих фигур, слившиеся в одну, плясали на стене и спинке кровати.

— Окно…

— Я ничего не слышу, — шепнул граф. Темная рука накрыла плечо, а затем стянула оставшуюся часть блузы.

— Кто-то идет, — начал было гусар, вспомнивший о шагах в коридоре.

— Никого нет, — отвечал граф. — Никого, кто стоил бы внимания.

На оклеенной обоями стене воздвиглась его большая квадратная тень и поглотила меньшую тень гусара.

Глава 20

— Однако граф ошибался, — сказала леди Боклер, — кто-то там действительно прятался. Угадали? Да — снаружи, на балконе, прижавшись к холодным кирпичам. А кто это был, догадались? Нет? Ну как же — Тристано.. Гусар? Вы думали?.. Нет, нет, нет. Дорогой мистер Котли, боюсь, вам нужно слушать внимательней…

Миледи была права: слушал я, честно говоря, вполуха. Я был в тот день рассеян и не уделял достаточного внимания ни истории, ни картине. Как и в предыдущий раз, миледи при встрече вежливо осведомилась, не болен ли я, и не без оснований, потому что я чувствовал себя так же ужасно. Приготовленные мадам Шапюи яства — жареная утка в ломтиках оранжерейного ананаса, салмагунди с сельдью и пикулями, картофельный пудинг, пироги с дичью и пряники — я поглощал с полнейшим равнодушием. Только три стакана рейнского чуть-чуть меня расшевелили.

Вы, разумеется, догадываетесь о причине моего пониженного настроения. Купив пигменты, я не смог вернуться на Сент-Олбанз-стрит, а побрел по Уайтхоллу и Парламент-стрит, затем по Уэстминстерскому мосту перебрался на южную сторону реки. Там я просидел на скамье несколько часов подряд, пытаясь прийти в себя. Собственно, я сидел там весь день, пока небо не потемнело и закат не намазал айвовым конфитюром беспорядочное нагромождение крыш, напротив аббатства и Адмиралтейства, Банкетинг-Хауса и обнаженного отливом берега. Там и сям на мосту и на Парламент-стрит сияли фонари. На улице появились факельщики. Весело запылали свечи из ситника в тавернах и пивных. Легко покачиваясь, двигались факелы вдоль стены Собственного сада. Как утопающий таращит глаза на звезды, так и я долго рассматривал вспышки на том берегу — эти ignis fatuus[74] Лондона — и размышлял о людях, которых знал (или думал, что знаю): как они, не видимые мной, перемещаются туда-сюда среди этих огней или вместе с ними; как непрерывно, с каждым взглядом, с каждой вспышкой света меняют свой облик, подобно маскам в Воксхолле или Рейнла-Гарденз, обладая не большей устойчивой материальностью, чем перчаточные куклы или портновские манекены. Ибо, как вы замечаете, в этих делах я стал едва ли не скептиком, законченным пинторпианцем.

«Я прежде всего испуган и ошеломлен, — сообщал (если верить письму Пинторпа) в своем»Трактате» мистер Юм после изучения такого смущающего душу вопроса, как личная идентичность, — видя, в какое Одиночество погрузила меня моя Философия; я представляюсь себе неуклюжим Чудовищем, неспособным уживаться и взаимодействовать с Обществом, а потому отстраненным от всех человеческих Дел и покинутым на Произвол Судьбы…»

Несколько раз пропустив через свой мозг слова философа, я внезапно с опозданием вспомнил, что на сегодня назначена встреча с леди Боклер, общество которой являлось ныне единственным, что было мне доступно. В панике я бросился на Хеймаркет за холстом.

— Может быть, ваш приятель… ваш лакей все еще болен? — Мне в стакан полилось красной лентой вино.

— Нет, нет, благодарю, ему уже значительно лучше.

Правда, однако, заключалась в том, что в последние дни я, можно сказать, ни разу не вспомнил о бедном Джеремае, и даже истекай он потом в объятиях черной смерти, я бы об этом не ведал. Не раз за прошедшую неделю он — один или вместе с Сэмюэлом — надеялся сопроводить меня либо на Сент-Олбанз-стрит, либо в Чизуик, но я неизменно разочаровывал его и отталкивал, как меня — мой бессердечный родственник. Дело в том, что несколькими днями — а вернее, часами — ранее я был преисполнен оптимизма и юные Шарпы представлялись мне путами на гондоле большого воздушного шара из промасленной красно-сине-желтой ткани, который я готовился отпустить в ослепительное утреннее небо.

— Боюсь, вы на меня сердиты. — Миледи сопроводила свои слова пытливым взглядом.

— Нет, — отвечал я мрачным тоном, прямо противоречившим сказанному. В тот вечер у меня была еще одна причина для плохого настроения и, соответственно, для того, чтобы работа над «Дамой при свете свечи» двигалась не очень резво. Когда мы сели за стол, я с отчаяния дерзнул спросить миледи, не разрешит ли она мне сопровождать ее на маскарад в Воксхолл. Она призналась, что польщена этим предложением, но от ответа изящно уклонилась.

Я начал настаивать, и только после этого услышал что-то более определенное.

— Мне очень жаль, мистер Котли, — вздохнула она, опуская глаза, — но, увы, я не могу принять ваше любезное предложение.

Мой прекрасный воздушный шар шлепнулся на землю, сотни ярдов материи опали, канаты ослабли.

— Но все же должна сознаться, — добавила она после недолгого размышления, — я, собственно, собираюсь в вечер маскарада в Воксхолл, так что в конечном счете мы, может быть, и встретимся.

Эта новость и вытекавшие из нее предположения никоим образом не добавили мне спокойствия. Я почуял дурное, а именно Роберта, — но не решился спросить, не этот ли маленький надушенный негодяй меня опередил. По приходе я, разумеется, осмотрел комнату в поисках его следов, даже втянул носом воздух, чтобы учуять его духи, но ничего не обнаружил. Однако я не обольщался: несомненно, миледи стала вести себя осторожней.

Несколько секунд я молча скрежетал зубами, показывая свое неудовольствие, затем, предположив, что мои мысли уловлены, осведомился, какой костюм леди Боклер собирается надеть.

Но она упорно отказывалась поведать об этом хотя бы намеком.

— Если я вам признаюсь, мистер Котли, — заявила она знакомым дразнящим голосом, который сегодня звучал неприятнее обычного, — это испортит нам всю игру!

Кокетка! Я хотел сказать ей, что не хочу подчинять наши отношения правилам какой-то игры и прятаться друг от друга на буйном маскараде под фальшивыми личинами. Хорошо бы нам быть друг с Другом честными, не хитрить и не юлить, сказал бы я, а прочно утвердиться на фундаменте взаимного Доверия, поскольку Жизнью, как и Искусством, должны править не хитрость и обман, а истина и безупречная чистота намерений, верность универсальной, идеальной и внутренней форме вещей. (Как видите, я все же не превратился в законченного пинторпианца.) Но, к сожалению, моя старая философия натолкнула меня на воспоминание о том, как мастер, самый ярый ее поборник, ее же и предал, поэтому я вновь промолчал.

Чувствуя на себе взгляд миледи, я суетливо нанес на полотно несколько мазков. Несомненно, она видела во мне теперь дикаря, неспособного владеть своими страстями, но нынче меня впервые не очень заботило, что она обо мне подумает.

— Неважно, — сказал я. Я снова прибег к тону, противоположному содержанию слов. — Может, я увижу вас на маскараде, а может, нет. Что ж, — я нахмурился и поджал губы, — прошу, если вы не устали, продолжайте свою историю.

Глава 21

Тристано прибыл в палаццо Провенцале за час с лишним до описываемых событий. Как и гусар, он прибыл в гондоле, но с противоположной стороны. Откинувшись на подушки, он попивал вино, пока гондольер выводил не менее фальшивые, чем его собрат, трели. С одной стороны сиял на солнце параболический купол Санта-Мария-делла-Салюте, с другой — полнилась народом пьяцца Сан-Марко, откуда он явился; по campi и горбатым мостам сновали туда-сюда фигуры в шелковых капюшонах и черных кружевных накидках: арлекины, длинноносые Punchinelli[75], музыканты с тамбуринами и трещотками, продавцы сладостей и прочий, не столь определенный люд.

Как выглядел тогда Тристано, простертый на подушках и потягивавший вино? Каков он был на вид в те времена? Одет он в вандейковский костюм (Тристано, как и прочие, являлся постоянным клиентом синьора Беллони, который и продал ему двумя днями ранее это платье за 250 флоринов): темно-розовый плащ, отороченный горностаем, белая шелковая шляпа со страусовыми перьями, кружевной галстук, белая бархатная маска. Его нелегко узнать с первого взгляда даже без маски, поскольку со времени нашей последней встречи минуло уже десять лет. Но годы, разумеется, не изменили его полностью. Если бы он приподнял белую маску, мы бы убедились, что его темные глаза все так же близко посажены, а неправильных очертаний нос резко выдается вперед. Тристано сделался, пожалуй, выше, чем можно было ожидать, хотя рост его на дюйм или два уступает среднему. Недостаток роста происходит из-за короткого туловища; ноги и руки у Тристано достаточно длинные, стройные и изящные. В нем не заметно ни малейших признаков ожирения, столь обычного у людей его профессии. Он идет по fondamento (гондола уже прибыла к palazzo ) шагами широкими и медленными, словно бредет по воде.