Луи Галле - Капитан Сатана, или Приключения Сирано де Бержерака

• Название: Капитан Сатана, или Приключения Сирано де Бержерака
• Автор: Луи Галле
• Издательство: Паблик на ЛитРесеd7995d76-b9e8-11e1-94f4-ec5b03fadd67
• Жанр: Исторические приключения

«В поздний октябрьский вечер 1651 года из ворот замка в Перигоре выехал всадник, направляясь по дордонской дороге. Порывистый ветер обдавал его своим холодным дыханием, но он, прямой и неподвижный, как рыцарь, закованный в латы, невозмутимо продолжал свой путь. Появление этого одинокого путешественника в такой поздний час, притом на безлюдной дороге, невольно вызывало опасения, уж не был ли он из тех искателей приключений, что живут за счет чужих кошельков…»

---

Луи Галле Капитан Сатана, или Приключения Сирано де Бержерака

Часть первая Роковой документ

I

В поздний октябрьский вечер 1651 года из ворот замка в Перигоре выехал всадник, направляясь по дордонской дороге. Порывистый ветер обдавал его своим холодным дыханием, но он, прямой и неподвижный, как рыцарь, закованный в латы, невозмутимо продолжал свой путь. Появление этого одинокого путешественника в такой поздний час, притом на безлюдной дороге, невольно вызывало опасения, уж не был ли он из тех искателей приключений, что живут за счет чужих кошельков.

Однако ничто в его поведении не указывало на принадлежность к столь благородной профессии: всадник спокойно свернул с большой дороги и направился по узкой тропинке, пролегавшей между двумя холмами, покрытыми вереском, дроком.

Медленно двигаясь в этом тесном ущелье, он время от времени лениво сбивал концом хлыста нависшие над его головой полуобнаженные ветки деревьев, окаймлявших тропинку, и вдруг, невыносимо фальшивя, затянул:

И при бедности здоровье
Высшее богатство,
Без здоровья ж и без денег
Бедность – хуже рабства!
Мне чердак чертогом служит,
Сутки круглые плащ греет,
И бедняк ничуть не тужит,
Ложе на досках имея…

Между тем ущелье кончилось, и всадник очутился на берегу реки, через которую был устроен перевоз, как раз против селения Сен-Сернин, расположенного на противоположном берегу.

В это время из-за гарданских холмов показалась луна. При ее свете наш путешественник заметил в нескольких шагах впереди себя какую-то неподвижную фигуру с мушкетом в руке. Однако эта подозрительная встреча, по-видимому, нисколько не обеспокоила всадника, невозмутимо продолжавшего свой путь.

Вдруг незнакомец быстро выскочил вперед и со словами: «Милостыньку, Христа ради, господин!» – загородил ему дорогу.

– Э, друг мой, мне кажется, ты слишком тяжело снаряжен для простого нищего! – проговорил всадник, иронически похлопывая кончиком хлыста по блестящему дулу мушкета.

– Дороги так опасны, барон! – пробормотал тот в свое оправдание.

– Ба, воображаю, как ты много потеряешь!

– Положим… – проговорил бродяга. – Милостыньку, господин! – снова повторил он, на этот раз уже с явной угрозой.

– Черт возьми, – воскликнул всадник, – однако ты, парень, просишь милостыни, словно требуешь – «кошелек или жизнь»!

– А это как вам будет угодно! – уже грубо проговорил нищий, быстро приставляя дуло мушкета к груди незнакомца.

– Ого, какой убедительный довод! Только ты, парень, не торопись! – хладнокровно отвечал всадник, моментально отталкивая оружие от своей груди и быстро соскакивая на землю.

В следующее мгновение нищий почувствовал, как шея его очутилась в сильных руках незнакомца; еще минута – и ослабевшие руки бродяги бессильно опустили мушкет. Подхватив его, всадник хладнокровно взял свой хлыст и, осыпая частыми ударами злосчастного нищего, наставительно проговорил ему:

– Ну, благодари черта, своего патрона, что на этот раз ты так легко отделался, парень, а то, будь я сегодня в плохом настроении, не миновать тебе фужерольской виселицы или просто хорошего удара прикладом. Всмотрись же теперь хорошенько, дуралей, и помни – в другой раз не попадайся мне на глаза. А то несдобровать тебе! Вот тебе мой добрый совет! – закончил всадник, выпуская, наконец, из своих рук избитого нищего.

Стоявший теперь на коленях бродяга поднял свои черные, дышавшие ненавистью глаза на иронически улыбавшееся лицо незнакомца и глухо проговорил:

– Буду век помнить вас, господин, только пустите меня!

При этих словах, сказанных каким-то странным тоном, путешественник пристально взглянул, пользуясь светом луны, в исказившееся от боли и злобы лицо бродяги, затем, пока тот, почесываясь, приподнимался с земли, схватил его мушкет за дуло и, повертев несколько раз над головой, с силой швырнул его в волны Дордоны. После этого, не обращая больше внимания на нищего, он быстро вскочил на лошадь и направился к перевозу, на котором и переправился на другой берег.

Через десять минут он был уже на улице селения Сен-Сернин. Проехав по ней несколько шагов, всадник остановился и, приподнявшись на стременах, окинул пытливым взглядом стоявшие перед ним домики. В одном из них, несомненно, лучшем во всем селении, в окнах весело светился огонек и струйка аппетитно-пахучего дыма невольно вызвала улыбку удовольствия у проголодавшегося путешественника.

Дом этот, так приветливо манивший издали, принадлежал Жаку Лонгепе[1]. Но человек, носивший это воинственное имя, не имел ничего общего с профессией своих предков: это был просто кюре в Сен-Сернине. Правда, из-под его черной сатиновой рясы резко вырисовывались атлетические формы, а широкое мясистое лицо, обрамленное черной бородкой, выражало энергию и самоуверенность, но в общем это было кроткое и, как дитя, простодушное существо.

В то время как всадник медленно приближался на пароме к берегу, кюре суетился у себя на кухне, то и дело торопя экономку, хлопотавшую у очага.

– Жанна, помилосердствуйте! Ведь уже восемь часов, а у вас еще не готово! Вот увидите, что ваша щука будет сырая. Подумайте, ведь через какие-нибудь четверть часа Савиньян, наверное, будет здесь!

– Ладно, ладно, обождет немного, невелика важность! – бормотала раздраженная кухарка. – Все равно, пока все не будет готово, я не подам ничего!

Чувствуя свое бессилие здесь, священник медленно вышел из кухни в столовую. Стол был уже накрыт, а рядом, на буфете, возвышался целый ряд покрытых мохом бутылок. Не хватало лишь дорогого гостя. Часы пробили уже четверть девятого, вдруг в передней раздался звонок.

– Это он! – вскрикнул кюре, настежь растворяя двери и бросаясь в объятия гостя.

– Твой ужин, дружище, как нельзя более кстати в этакую адскую погоду! – проговорил гость, целуясь с хозяином и входя в комнату. – О, я слышу запах трюфелей и дичи!.. Чертовски приятная штука, я уже заранее предвкушаю райское блаженство!

– Ну, присаживайся, дорогой Савиньян! – проговорил кюре, снимая с него плащ и развешивая его перед камином. Приказав затем Жанне подавать, он уселся со своим гостем у стола.

Весело болтая, друзья принялись за вкусные яства, приготовленные опытной рукой Жанны. Жак и Савиньян были лишь молочные братья, но это не мешало им быть связанными узами настоящей братской любви.

– А ведь я приехал не только поужинать, – у меня есть к тебе важное дело! – проговорил вдруг приезжий, принимаясь за паштет, покрытый толстым слоем перигорских трюфелей.

– В чем же дело? – спросил кюре. – По твоему письму я уже сразу догадался, что, вероятно, что-нибудь случилось! – добавил он, с любопытством глядя на молочного брата.

– Потом поговорим об этом, а теперь подвинь-ка мне, пожалуйста, эту достопочтенную щуку!

– Это триумф Жанны! И в самом деле, щука – на редкость!

– Что ты?! Да разве это какая-нибудь сказочная рыба?

– Нет, но эта восхитительная щука прислана мне в честь твоего приезда аббатом Бурдейлемом из озера Фонта.

– Восхитительно, очаровательно! Откуда бы она ни была, но она великолепна, особенно под этим соусом из шампиньонов с белым вином!

Вскоре веселая трапеза была кончена. Жанна убрала со стола и поставила перед друзьями бутылку арманьякского ликера и две крошечные рюмочки.

Отпив немного ликера, Савиньян облокотился на стол и, устремив глаза на друга, проговорил серьезным тоном:

– Жак, поболтаем теперь о деле!

II

Кюре, также придав своему лицу серьезное выражение, приготовился внимательно слушать.

– Жак, некогда ты поклялся мне, что рад был бы пожертвовать всей своей жизнью ради меня! – начал незнакомец.

– Да, и готов сейчас же подтвердить эту клятву! – ответил кюре, пожимая руку друга.

– Ну и ручка! – пробормотал Савиньян, изящным жестом встряхивая побелевшие пальцы. – Из нее трудновато будет вырвать что-нибудь, раз она взялась охранять!

– А что, разве ты хочешь дать мне что-нибудь на хранение?

– Да, и ты должен, в случае надобности, как дракон защитить этот драгоценный документ!

Глаза священника заблестели и, указывая рукой на висевшую в углу рапиру, он просто проговорил:

– Вот она, память отцов! Я еще не разучился владеть ею!

– Еще бы; я еще до сих пор помню, как во время детских игр ты задавал мне хорошие потасовки вот этой самой, рапирой! Какая досада, право, что ты не солдат! – с жаром воскликнул Савиньян.

– Господь призвал меня к другому! – ответил кюре, подавляя овладевшее им волнение. – Ну, продолжай, Савиньян! – добавил он после небольшой паузы.

– Жак, сначала мне не хотелось поручать тебе этого опасного дела, достойного воина, а не пастыря. Но где мне, однако, найти такую преданную, неподкупную душу, такое мужественное, благонадежное сердце?! Да, где найти человека, который, не рассуждая и не выспрашивая, взял бы на себя эту обязанность? И вот я пришел к тебе за помощью!