Павел Канаев - Волчьи стрелы. Часть первая

• Название: Волчьи стрелы. Часть первая
• Автор: Павел Канаев
• Жанр: Историческое фэнтези

Добро пожаловать в удивительный мир, наполненный реальными историческими чертами Древней Руси XIII – XIV веков! Великая Сеяжа, некогда единая и сильная, только начала возрождаться после двухвекового кровавого ига степняков кархарнов, завоевавших полмира и накинувших свой аркан на сотни народов. Но в один прекрасный день к искусному оружейнику и златокузнецу Фоке, мирно живущему со своей семьей в стольном граде Сеяжске, приходит странный гость и, щедро заплатив, просит выковать золотую брошь для его зазнобы. Сам того не подозревая, кузнец оказывается втянутым в подлый заговор, в котором переплелись, как ядовитые змеи, крамольные бояре, кочевники и, разумеется, алчущие власти князья.

---

Глава 1. Незнакомец

Промокнув лоб рукавом своей посконной рубахи, Фока взял клещи и вынул из пылающего горна поковку. Красный и полупрозрачный, словно обрывок вечерней зари, кусок металла протяжно стонал от жара. Кузнец аккуратно положил заготовку на наковальню и занес над ней свой молот. Но скрип двери и чей-то голос бесцеремонно оторвали его от работы.

– Ты Фока? – громко спросил незнакомец. – Можно, или не ко времени пришел?

Растекаясь по полу и прокопченным бревенчатым стенам, из дверного проема в кузницу хлынул свет солнца. В ярких лучах вычерчивался, будто угольком, четкий силуэт.

– Раз пришел, так заходи! – ответил кузнец.

Наконец незнакомец подошел ближе. Гиганту Фоке он был по подбородок, но все равно высок и широкоплеч, особенно для своего юного возраста. Его карие глаза под маховыми перьями бровей отражали мерцание горна, а темно-русые волосы ниспадали чуть выше плеч, небрежно пушась на лбу поверх серебряного обруча с яхонтом. Горбинка на переносице, явно полученная в драке, и небольшой шрам на щеке лишь оттеняли почти ангельские черты мальчишеского лица.

– Чем обязан, боярин? – спросил Фока.

Хотя аксамитами, золотом и каменьями юнец вполне сошел бы за княжича. Бирюзовый шелк его роскошной, подпоясанной кушаком рытого бархата свитки1 капризно морщился складками по бокам. На правом плече пылала золотая фибула в виде лука со стрелой на тетиве, что застегивала алый плащ корзно2.

– Не боярин я. Называй меня просто, Владимир. Слыхал я про тебя много. Говорят, мастер ты на все руки, лучший во всем Сеяжске. Хоть меч, хоть топор, а хоть и драгоценность какую выковать можешь.

– Выковать могу. А мастер, или нет…. Людям виднее, да только знавал мастеров и искуснее. Здесь, в Панцирной слободе много кудесников…

– Но пришел я к тебе, кузнец, – в голосе его промелькнула начальственная нотка. Однако он быстро одернул себя, снова мило улыбнулся и продолжил: – Мне тебя рекомендовали, Фока. Есть девица одна, глаз от нее не отвести. Щеки солнышка румянее, кожа – луны белее, брови – ночи чернее. Голос ее – точно ангелов пение. Медом уста ее смазаны, а в глазах бездонных – мироздания смысл… Понимаешь кузнец?

– Понимаю, влюбился ты, кажись, боярин, без оглядки, – ответил Фока, почесывая свой косматый затылок огромной пятерней, что, сожми ее в кулак, будет размером с булыжник.

– Да не боярин я, сказал же, Владимиром зови! Так вот, хочу ей брошь подарить – золотую да с жемчугом и самоцветами. Выкуешь?

Молодец вытащил откуда-то из-за пазухи желтоватый обрывок харатьи3, протянул его кузнецу. Фока взял клочок и, нахмурив брови, рассмотрел изображение.

– Искусно! Сам начертил? – спросил кузнец.

Владимир ничего не ответил – лишь сорвал со своего кушака набитую мошну, висевшую рядом с красными сафьяновыми ножнами.

– На вот! Если мало, еще заплачу.

Он кинул мошну кузнецу – тот ловко ее поймал, и увесистые серебряники звякнули в его руке задорнее бубенцов.

– Три дня хватит тебе? Сделаешь раньше, еще столько же дам.

– Постой, боярин! – поймав недовольный взгляд, он исправился: – Владимир… Эк ты скор! Я ведь со златом и серебром уж давно не работаю. Все оружие да доспех кую. Глянь!

Фока указал в сторону почерневшей бревенчатой стены, на которой распластались, точно шкуры трофейного стального зверя, несколько кольчуг. На незамысловатых дощатых столах лежали, переливаясь сиянием новизны, лезвия мечей, кинжалов, топоров, наконечники копий, грозные навершия шестоперов и булав. Кое-где валялись, как осенняя листва под ногами, стальные чешуйки для панцирей и набедренников.

– Да, знаю, Бог даст, потом и меч мне выкуешь славный. Но ведь это же ты для самой княжны Алены по поручению великого князя гривны и браслеты чудные ковал? Говорят, тем украшениям равных нет, а тебе ни один златокузнец неровня. Не скромничай, или обидеть меня хочешь?

От такого напора Фока не сразу нашелся, что ответить. Снова почесав затылок, он кинул мошну с монетами обратно Владимиру.

– Ладно, сделаю, только золотники мне для работы нужны, да побольше. А серебра раньше сроку не надобно. Не за что платить пока что.

***

Возвращаясь с шумного Ладнорского торжища, Лебедь с удивлением обнаружила у своих ворот огненную тройку отборных жеребцов, запряженную в расписную колымагу4. Окованные бронзой ворота отворились, и со двора, сверкнув золотом и шелками, вышел гость Фоки. Он ловко запрыгнул в повозку, откинулся на обшитую синим сафьяном спинку, и челядин на облучке дернул поводья. Копыта златогривых красавцев гулко забарабанили по бревенчатым, гладко стесанным плахам мостовой. Весело зазвенели бубенцы, усыпавшие гроздьями серебряных ягод тонкие красные хомуты. Тройка с ветерком пронеслась мимо нее по широкой улице, туда, где над обширным посадом парил детинец, венчавший гряду из трех высоких холмов. Оберегая городской покой, они замерли в ратном построении плечом к плечу.

Красавица Лебедь встретила мужа на дворе возле крыльца избы: подпирая резной столб, он продолжал с интересом разглядывать клочок пергамента.

– Горлица моя ясноглазая, воротилась уже.

Она ласково обняла его за талию, прижалась покрытой зеленым платом головой к широченной груди мужа.

– Милый, все трудишься, как пчелка?

Лебедь провела ладонью по его влажной от пота посконной рубахе, подвязанной грубым пеньковым шнуром.

– Что это за знатный боярин к нам приходил? Никак дружинник ближний князя нашего? Больно тройка у него хороша, да и одеждами своими за версту сияет. Поди хочет, чтобы ты ему меч выковал?

– Да нет, говорит, не боярин он. Велел просто Владимиром звать. Хочет, чтобы я для его зазнобы брошь золотую выковал, вот, глянь, голубка…

Кузнец показал рисунок жене, и ее зеленые глаза загорелись.

– Красиво… Сильно, видать, любит ее. А мне такую выкуешь?

– Еще лучше тебе сделаю, солнышко мое ненаглядное, – сказал он и нежно поцеловал Лебедь.

Фока вернулся в темную жаркую кузницу, чтобы закончить работу, но мысли его путались. Жуткое любопытство, обычно совершенно ему несвойственное, почему-то терзало все новыми вопросами. «Кто же этот Владимир, если не боярин? Почему именно сюда пришел? Все, наверное, и забыли уже, что когда-то я был златокузнецом? Зеленый, как трава на лугу, а, кажись, уже кровь в битвах проливал».

– Вот стервец! Сказал же, раньше сроку серебра не надобно! – воскликнул он, когда увидел прямо на своей наковальне ту самую распухшую от монет мошну. Под ней была зажата какая-то записка, тщательно выведенная стройным уставом5, какому мог позавидовать даже летописец.

«Через три дня по полудню жду тебя в роще за Струпными вратами, с брошью. Поспеешь в срок и сделаешь ладно – еще серебра получишь. А не по нраву мне твоя работа будет, головы не сносить тебе… Шутка!».

– Экий шутник, дошутится когда-нибудь, – с ухмылкой сказал Фока.

***

Раскатом грома хриплый басистый крик огласил княжий двор, потонувший в зелени каштанов, яблонь и смородины. Казалось, даже кроны деревьев всколыхнулись, а пичужки умолкли и замерли на ветвях.

Бедный конюх великого князя стоял, потупив глаза в землю, и боялся пошевелиться. На недавней соколиной охоте княжич наследник Яромир превзошел в озорстве даже самого себя: едва не убился в чистом поле, каким-то чудом удержавшись на необузданном Буяне.

– Да я тебя в кипятке сварю, бездарь проклятый! Да на кой такие, как ты, вообще землю-матушку топчут? Из-под носа твоего мальчишка сопливый жеребца самого резвого умыкнул! Если бы шею дурень сломал – ты бы виновен был!

Как никогда, князь Невер походил на разъяренного быка: приземистый, тяжеловесный, с наклоненной вперед головой и налитыми кровью выпуклыми глазами. Его пушистые совьи брови топорщились, а борода с легкой проседью трепетала, как трава под дуновением ветра.

– Княже! – вдруг раздался знакомый голос. По аллее цветущих каштанов стремительно приближался дворский воевода Дмитрий. На стальной черепице его полированного панциря, туго переплетенного красными ремнями, леденели солнечные блики. Из-под короткой пластинчатой брони Дмитрия струились зернистый подол кольчуги и край поддоспешной рубахи, окаймленный ярким орнаментом.

– Государь, разговор есть!

По выражению лица воеводы Невер сразу понял, что это не для посторонних ушей. Он хмуро кивнул другу головой.

– С тобой, аспид, я еще разберусь! Пока судьбу твою не решил, но мало не покажется! – бросил князь напоследок конюху.

Небрежным жестом он позвал за собой Дмитрия, и они отправились по аллее в сторону дворца, сияющего, будто ларь резной кости. Между двумя белокаменными палатами в три яруса протянулись длинные сени, над которыми вырастал бревенчатый теремной этаж. Раздвоенные окна улыбались расписной слюдой, а тесовые шатры6, венчавшие терем, вонзались в небо пестрыми наконечниками копий. Над резным дубовым крыльцом взгромоздилась толстобокая кровля – бочка, похожая на нос перевернутой кверху килем ладьи.