Людмила Козлова - Альфа и Омега. Лирика разных лет

• Название: Альфа и Омега. Лирика разных лет
• Автор: Людмила Козлова
• Жанр: Поэзия

Лирика разных лет. Стихи о любви, философская лирика, размышления о природе, о Добре и Зле, о том, что такое человек и его душа.

---

Альфа и Омега Лирика разных лет Людмила Максимовна Козлова

Редактор Людмила Максимовна Козлова

© Людмила Максимовна Козлова, 2017

ISBN 978-5-4485-4367-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мне запрещали

бродить по горам и долинам.

Мне говорили,

что надо бояться людей,

что человек —

это мягкая липкая глина,

и потому подневольно

он – вечный злодей.

Много прошла я с тех пор

по горам и долинам.

Я их боялась,

но я их любила —

людей!

Я и сама —

золотая и мягкая глина,

праведник, лжец

и злодей.

И святой лицедей.

В осеннем поле просторном

Где кони паслись в отаве,

Ты голову там оставил,

Всадник Без Головы.

Ей ветер, мальчишка вздорный,

Снегом сечёт по векам.

Помнишь —

Ты был человеком,

Всадник Без Головы.

А кони, они пасутся,

Им нравится вкус отавы.

Не важно им, кто оставил,

И что.

Но под крик совы

Шарахнутся, понесутся,

Блестя окосевшим глазом.

И вдруг затоскует разом

Всадник Без головы.

Эклиптика

Катится Жизнь

в шоколадном трамвае.

В окнах мелькают льняные глаза.

Сладкие рельсы кондитера мая

Кончатся скоро, а выйти нельзя.

Праздничный, пряничный

Фирменный китель,

Где же твоя бирюза?

Слеп да и пьян

Полоумный водитель,

И на закуску

Ушли тормоза.

Крошатся рельсы,

Куски отлетают.

Всё ощутимее крен роковой.

И Зодиак, словно хищная стая,

Кружится, кружится над головой.

Здравствуй, розовое

рассветное, раннее!

Снова ранила Жизнь небеса.

Истекая кровью

совсем по-бараньи,

красит небо поля и леса.

Вот и все мы

повязаны кровью-

Божий Агнец вздохнул

и замолк.

Но пока осеняемся

Божьей любовью,

к алтарю пробирается

волк.

Вот на нём уже

шкура овечья.

Божий промысел нам не постичь.

Богу – божье,

а нам – человечье.

зайцу – заячье,

хищнику – дичь!

Птица Феникс

Огонь —

золотая царица,

смертельная жрица древес!

Я – Феникс!

Я – Вещая Птица,

частица алмазных небес!

Скелет мой горелый взлетает

и падает в струи огня.

И плачет голодная стая,

которая жарит меня.

Пинчер-крысолов

Утром, распятым заботою ранней

в сонном ещё неглиже,

стая крысиных пираний

кинулась рвать и тиранить

всё, что осталось в душе…

Всё, что живое металось,

клочьями – в пропасть зеро!

Господи! Я из металла!

Господи! Я не устала

всё ещё верить в Добро.

Я позову из Синичьего, Юного,

зная целительство слов:

Где ты, мой пинчер,

окраса подлунного?

Где ты, лихой крысолов?

И раздирая

пространство латунное,

лаем ответит: «Я – здесь,

я – готов!» —

пинчер подросток

окраса подлунного,

друг мой, охотник и крысолов!

Будет день

как в детстве длинным —

будет длиться, длиться, длиться.

снегом сказочно-былинным

рисовать былые лица.

Сквозь узоры занавесок

детство манит следом санным

в глубь сосновых арабесок

и поёт зиме осанну.

И в санях да на Кауром

полечу я лесом хвойным,

где крадётся сумрак хмурый

и ведёт со светом войны.

Мои сани едут сами,

разметая солнца искры,

и у сосен под ногами

спят оранжевые лисы.

Чтобы вечером проснуться,

отряхнуться для охоты,

посидеть под лунным блюдцем

и бежать, припомнив что-то.

Сон

Жёлтая кровь фонаря

Красит слепой туман.

Воет собака зря —

спит её пан-меломан.

Сон его – это вой,

Жёлтая кровь над головой.

Вой этот – смертный плач,

В красном плаще палач.

Вот он поднял топор,

Вытер его о полу.

Крепко и с давних пор

Спит голова на полу.

Сон её – вой тоски,

Помоста кленовый узор,

Влепленный в край доски.

Число Пи

Вечером хладным и влажным

желанья свои оскопи —

правит без жалости

миром продажным

число бесконечное Пи.

Выпав из круга однажды,

елеем себя окропи —

чтоб укротить

вековечную жажду

числа бесконечного Пи.

Ты верь в искупление свято —

и Зло, воскрешеньем маня,

тебя не утянет обратно

на круг, как слепого коня.

Тогда от полёта немея,

весёлую силу копи —

исчислить твой Дух не посмеет

число бесконечное Пи.

Мантра

Там, за синими горами

Кришна в золотистом сари.

Харе Рама, Харе Рама.

Рама, Рама, Харе, Харе.

Там цветут миндаль и вишня,

Нет больных, несчастных, парий.

Харе Кришна, Харе Кришна.

Кришна, Кришна, Харе, Харе.

Кришна ищет злато Храма

Даже в варваре-корсаре.

Харе Рама, Харе Рама.

Рама, Рама, Харе, Харе.

Есть для нас и стол и крыша

В Лондоне и Амритсаре.

Харе Кришна, Харе Кришна.

Кришна, Кришна, Харе, Харе.

Мы одарены дарами,

В кураже мы и в ударе.

Харе Рама, Харе Рама.

Рама, Рама, Харе, Харе.

Притча о десяти девах

Пожилые сусальные бабушки

Всё мечтают о вечной любви.

Всё играют в горелки да в ладушки,

Словно мир не запачкан в крови.

В бессердечном восторге маразма

Всё поют о красе и душе.

Мир сгорает от солнечной плазмы,

Всё пропахло распадом уже.

Но в волнах нарастающих смрада

Запевает старушечий хор:

«Милый мой, жду тебя у ограды,

От любви отрекаться не надо —

Отопри потихоньку запор!»

Блюз

Спокойные шведы

с немытыми патлами,

в изжёванных бородах,

схожих с заплатами,

эстраду как дом

обживали старательно —

ходили, садились,

как будто трудились,

вставали зачем-то опять.

И голос тромбона

закручивал вспять

минуты,

секунды,

рога

и хвосты,

и негра,

торчащего словно цветы!

На берегу такое место

Похожее на Коктебель.

Здесь продаётся мирабель —

В гареме августа – невеста.

Её прозрачные глаза

Как брызги солнца

Красят берег.

Реки и неба бирюза

Любви, а не разлуке верят.

Ах, что такое Коктебель —

Теперь едва ли знает каждый.

Он, мною видимый однажды,

Напоминает мирабель.

Янтарный город на мгновенье

Запретным плодом в руку взят.

И вот – закончилось владенье —

Растаял жёлтый аромат.

Полночный тоскующий голос метана

Любовные песни лягушек весенних

укутаны семенем словно сметаной.

О, модус вивенди!

О, модус вивенди!

Заря, без причуд продвигаясь к востоку,

пожарами бредит на утреннем стенде

и всех приголубит светло и жестоко.

О, модус вивенди!

О, модус вивенди!

И примет нас день, но совсем не в объятья —

как братьев холодный расчётливый денди.

И будет смотреть не в глаза, а на платье.

О, модус вивенди!

О, модус вивенди!

И только лягушки в любовном угаре

не знают про деньги, про бредни и бренди,

плевать им на даму в лиловом муаре.

О, модус вивенди!

О, модус вивенди!

Последний виадук

День сгорел сосновой спичкой.

Значит – будет ночь.

Солнце раскалённой бричкой

с косогора – прочь.

Скрылась солнца колесница —

пала в листопад.

И сияет и дымится,

и летит закат.

Свет его над миром держит

лес железных рук —

как последняя Надежда,

старый виадук.

Словно он всех нас живее,

словно – в небо дверь.

Упадёт и заржавеет.

И проснётся Зверь.

Проклятой жизни

бумеранг

в руках у Дьявола,

как бита.

И столько чудищ

в нём набито,

что не спасёт

священный Ганг.

И даже Слово*

не оможет —

зверинец сделать

Храмом Божьим

Среди камней

Безгласно-неподвижна

Я простояла

Тысячи веков.

Иисус Христос

И Магомет, и Кришна

Меня лишили

Каменных оков.

Среди деревьев

самой деревянной,

сосновой самой

долго я была.

Среди собак

Я самой окаянной

Навеки обездоленной слыла.

И, наконец, сегодня Человеком

В мучениях и корчах родилась,

Чтобы принять от Бога

И от века

Любовь и Ложь,

Прощение и Грязь!

Ещё не слышится в рассвете

Печного дыма хвойный ток.

Ещё висок таит в портрете

Заветный детский завиток.

И там, в невидимом пока,

Гуляет солнце в зимних рощах,

И карамельный день полощет

В глубоком небе облака.

Но в тех же рощах и пампасах,

За всё цепляясь, всё круша,

Отчаянно и многогласо

Вопит животная душа.

Она уже готова в клочья

Порвать и весело глодать,

Жевать, урчать и жаждать ночи.

И врать.

И взять,

а не отдать.

Последние дни

Москитный флот идёт на Землю —

погибельная саранча,

хитиновыми рожками стуча!

В нём сонмы вирусов летучих