Ильдико фон Кюрти - Тариф на лунный свет

• Название: Тариф на лунный свет
• Автор: Ильдико фон Кюрти
• Издательство: Амфора, Ультра. Культура
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-94278-415-9

Роман Ильдико фон Кюрти « Тариф на лунный свет» вызвал восторженную реакцию критики. «Отмените все ваши встречи, ложитесь в ванну и читайте. Вы позабудете о времени, пока под конец не выйдете из ванной восторженным и совершенно сухим». Да, это женский роман — но взгляд писательницы необыкновенно проницателен, а стиль — покоряюще остроумен. Современная женщина хоть и самостоятельна, но безумно одинока. И как бы эмансипирована она ни была, самой ее «проблемной зоной» остается мужчина.

---

— Можно еще вина? — спросила я, как только он закончил поцелуй.

— Нет, — ответил он и поцеловал меня еще раз. Это мне понравилось, хотя таким образом проблема была не решена, но только отложена.

Кажется, это случилось, когда мисс Марпл нашла в конюшне мертвеца, а Даниэль встал, чтобы задернуть шторы. И тогда я впервые заметила: что-то было не так, как всегда.

— И как все было? — спросила Йо, позвонив на следующее утро.

— Как было что?

— Что значит, как было что? Хватит придуриваться. Вы целовались? Вы были в постели? Как он сложён? Ну, рассказывай же, не запирайся! Что-то не припомню, чтобы раньше ты бывала замкнутой.

— Собственно, не так уж много всего и было.

— О! — Йо замолкла, пораженная.

— Ну, мы, конечно, целовались.

— Только целовались? Скажи откровенно, Даниэль — он из тех типов, что вечером отказываются от секса, если утром им рано вставать? Это мне здорово напоминает Олли. Помнишь его?

— Какой еще Олли?

— Блондин из тур-бюро. Да помнишь. Он еще не желал обниматься со мною в кино потому, видите ли, что заплатил деньги, чтобы смотреть фильм. Подальше держись от таких мужиков. Они принципиально безрадостны.

— Нет, такого тоже не было. Это все я. Это мне вдруг не захотелось.

— Как это — не захотелось? У него изо рта пахло, что ли? Хотя, что я говорю! Не помешало же это тебе крутить с тем жалким клерком из страховой конторы — как его там… ах да, Алекс! Ты еще ему ментоловые пастилки буквально впихивала, чтобы только не мучиться от запаха, лежа с ним рядом.

— Ну, в тот раз все было не так. Ничего серьезного. Сама даже не знаю. Просто у меня вдруг появилось чувство — как бы попроще сказать… я поняла, что это слишком важно. Понимаешь? Этот человек мне очень нравится, и я подумала, что в этот раз будет… ну, в общем… по-другому, если не делать этого при первом же удобном случае.

— Ну и дела! Но хотя бы оригинально. Как если выходишь замуж и при этом не беременна. А, Кора?

— Замысловато…

— Мне кажется, ты и вправду влюблена.

— Просто мне не хотелось, чтобы все, что может произойти, произошло сразу. И к тому же твоя мать всегда ведь говорила: «Хочешь быть ценимой, не будь мухой гонимой». Так я и сделала. И чувствую себя героиней.

— А он что?

— Был ошеломлен.

— Еще бы. Уж конечно, парень к такому не приучен. И как же ты выпуталась?

— Действительно, как? На мне было мое платье.

— Кремовое?

— Точно. Так вот, ближе к полуночи я попросила его застегнуть мне молнию.

— Значит, все-таки дело шло к этому?

— Я сказала, что сегодня должна рано встать и много работать.

— Сдохну от смеха. И он поверил? Классно! Вот это эмансипация! Такой дурацкий довод обычно мужчины-то и приводят.

— Уверяю тебя, Йо, когда я оказалась на улице, я была в полной эйфории. Нет секса лучше, чем вообще никакой. У меня теперь все впереди. Я победила свои гормоны. И между прочим, благодаря этому, вероятно, возвысилась в его глазах. Что еще надо женщине?

— Может, ты и права. В общем, дерзай. Но не абсурд ли это? Ты пытаешься добиться уважения, отказывая ему в том, чего он хочет. Выходит, связь может быть длительной, только если отказаться от секса.

— Так далеко я вряд ли зайду. Послезавтра мы снова встречаемся. Даниэль хочет взять меня на пикник. Заманчиво звучит, разве нет?

— В среду? Я думала, мы с тобой идем в «Массимо»?

— Ох, я совсем и забыла. Может, отказать ему?

— Нет, пожалуй, это уж слишком. Сперва бедного мужика лишают секса, потом отказывают в свидании. Да он же так вконец до ручки дойдет! Не стоит перегибать палку. Он должен чувствовать себя победителем, а не козлом. Как ни смешно, но эта роль большинству мужчин не нравится, хотя многие как раз для нее будто и созданы.

— Золотые слова. Не будешь сердиться?

— Пустяки!

— А как насчет сегодняшнего вечера? Ты не занята? А то я в полном отчаянии: не представляю, что в среду надеть.

— Заходи, я тебе кое-что одолжу. Кстати, как там вышло с прической на шпильках?

— Когда я пришла домой, то выглядела словно плакучая ива после бури.

— Надо нам подумать о другой прическе.

— У меня нет прически. У меня есть просто волосы.

— О'кей, до вечера. Приготовить что-нибудь?

— Нет, салата хватит.

— Отлично.

18:58

Я в таком отчаянии, что почти готова включить «Хойте»[32]. Хорошо бы сегодня случилась хоть какая-нибудь завалящая чудовищная катастрофа. Может, это звучит отвратительно, может, это и вправду отвратительно — но в такие моменты чужое несчастье действует как-то ободряюще. Перед лицом основательной засухи или сильнейшего голода собственная скорбь отчасти теряет свое величие. Просто перестаешь мнить себя центром вселенной.

Вот и я бы тогда перестала считать себя очень уж важной. Впрочем, спрашивается: что же мне тогда считать важным? Я бы должна была тогда вступить в какой-нибудь союз, работающий на всеобщее благо. Или, по крайней мере, жертвовать на Красный Крест. Или что-то в этом роде.

Известия — скучные. Может быть, надо было остаться с Сашей? Может, мне следует ему позвонить?

Я думаю, он меня еще любит. По крайней мере, надеюсь. Мне нравится, когда меня любят люди, к которым я сама равнодушна. Это повышает самооценку. Еще отчетливо помню тот вечер, когда мы расстались. Неделями я не решалась принять неизбежное. Я вообще расстаюсь неохотно. А с тех пор как мне за тридцать, я расстаюсь и того неохотнее. Но ситуация с Сашей стала совсем уж тупиковой, и Йо уговорила меня наконец поставить парня в известность.

— Ты пригласишь его к восьми часам. Я тебе позвоню вскоре после одиннадцати. И если дело еще не будет окончательно улажено, я позабочусь о том, чтобы твое детское фото появилось на обложке «Экспресса».

Ребенком я выглядела хуже некуда.

— Мы просто не подходим друг другу.

Саша поднял печальные глаза. У меня сердце разрывалось.

— Почему не подходим?

— Саша, ты и сам это должен видеть! Первое, что я делаю, когда сажусь в твой автомобиль, это переключаюсь на другую радиостанцию. Я терпеть не могу «Радио Германии»! И я неряха! Не могу сказать, чтобы мне нравился кофе с прокисшим молоком, но еще меньше мне нравится жить с человеком, который меня за него пилит каждое утро.

— Я также не могу больше терпеть, что мою макулатуру аккуратно грузят в контейнер, мое грязное белье складывают в корзину для белья (складывают! Не пихают!), видеокассеты сортируют по алфавиту, а ночью встают, чтобы закупорить хорошее красное вино, которое я оставила открытым. Так дальше не пойдет!

— Кора, ты мне нравишься именно такой, какая ты есть. Все это меня не беспокоит. Честно.

— Но меня-то достало!

— Кора, да не будь ты ребенком. Если два человека по натуре противоположны, то это вовсе не значит, что они не подходят друг другу, — Саша говорил это своим характерным голосом слушай-хорошенько-кроха-сейчас-я-объясню-тебе-как-мир-устроен. — Я рассказывал тебе когда-нибудь о моих дедушке с бабушкой?

Я нехотя покачала головой.

— Мои бабушка с дедушкой были так непохожи друг на друга, что двух более разных людей и представить себе невозможно. Дедушка в свои восемьдесят лет начал вдруг изучать историю и не уставал восторженно толковать о ней бабушке, пытаясь заинтересовать ее этим предметом. Иногда он говорил ей: «Магда, пойдем-ка сегодня вечером на лекцию. Наверняка она будет очень интересной. Тема — 1848 год». А бабушка гладила его по голове и говорила: «Ах, Ганс, лучше не надо. Мне уже слишком поздно».

Я вымученно улыбнулась.

— Но ты знаешь, именно за это он ее и любил. Они прожили счастливую жизнь, и у них было трое детей.

— Мы не можем иметь детей.

Это был, как мне показалось, удачный ход, так сказать, экзистенциальный.

— Почему это не можем?

— Тебя ведь не устраивало даже то, как я воспитываю своего волнистого попугайчика.

— Но согласись, как животное Герман полностью дегенерировал. Ты заглушала в нем его звериные инстинкты. И это, в конечном счете, стоило ему жизни.

— Что ты хочешь этим сказать? Что я погубила Германа? — Я заметила, как мой голос приобретает истерический оттенок.

— Нет, не это. Но он разучился бояться. Любая нормальная птица отлетела бы прочь. Благодаря этому они и существуют, в конце концов. Герман, бесспорно, единственный на свете попугай, погибший оттого, что на него нечаянно наступил слесарь.

Я потеряла дар речи. Несколько мгновений силилась овладеть собой. Герман значил для меня слишком много. К тому же требовалось время, чтобы сформулировать следующий довод.

— А как же Айфель? — наконец воскликнула я, торжествуя. Ха! Вот он и попался!

— Да не начинай же ты по новой! — сказал он небрежным тоном, но при этом беспокойно заерзал на стуле. Мужчины неохотно вспоминают о своих оплошностях. Тем более что свои оплошности они чаще всего оплошностями не считают.