Юрий Бит-Юнан - Василий Гроссман в зеркале литературных интриг

• Название: Василий Гроссман в зеркале литературных интриг
• Автор: Юрий Бит-Юнан
• Жанр: Языкознание
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-00091-163-1, 978-5-9903746-5-2

В. С. Гроссман – один из наиболее известных русских писателей XX века. В довоенные и послевоенные годы он оказался в эпицентре литературных и политических интриг, чудом избежав ареста. В 1961 году рукописи романа «Жизнь и судьба» конфискованы КГБ по распоряжению ЦК КПСС. Четверть века спустя, когда все же вышедшая за границей книга была переведена на европейские языки, пришла мировая слава. Однако интриги в связи с наследием писателя продолжились. Теперь не только советские. Авторы реконструируют биографию писателя, попутно устраняя уже сложившиеся «мифы».

При подготовке издания использованы документы Российского государственного архива литературы и искусства, Российского государственного архива социально-политической истории, Центрального архива Федеральной службы безопасности.

Книга предназначена историкам, филологам, политологам, журналистам, а также всем интересующимся отечественной историей и литературой XX века.

---

Гроссману особенно важно было снижение возрастного ценза для рабфаковцев – до шестнадцати лет. И, разумеется, право на рабфак поступить как делегату от «производственного союза». Так в 1920 году называли и профессиональное объединение всех сотрудников какого-либо предприятия, независимо от занимаемой должности, равным образом, работавших в артелях. Применительно к бердичевской ситуации – «лесозаготовительных».

С лета 1920 года Бердичев уже на бесспорно советской территории находился, и «лесозаготовительными» артелями, как везде, руководил Отдел коммунального хозяйства исполнительного комитета городского Совета. «Пильщик дров» – рабочая профессия. А рабочий с «трудовым стажем» не менее года получал тогда право на «подготовительный курс» поступать в любом вузе. Разумеется, предоставив администрации справку, оформленную соответствующим образом.

У Гроссмана она была. Иначе бы не поступил на рабфак.

Как получил – трудно судить. Возможно, сыграли роль давние партийные знакомства отца. Однако даже и детей старых знакомых функционеры не делегировали на рабфак без всяких оснований. Слишком опасно было – при элементарной проверке. Так что инженерский сын пилил дрова год, не меньше.

Да, по «социальному происхождению» он был «из купцов». В крайнем случае, отцовский статус могли бы характеризовать мягче: «служащий».

Только суть не менялась – на уровне ограничений, законодательно предусмотренных для «классово чуждых». А вот «социальное положение» сына вовсе иным стало. Он – рабочий. Справку получил, удостоверявшую, что в течение установленного срока физическим трудом зарабатывал. Да еще и коллективным. Что считалось главным – согласно декрету СНК. И Гроссман о работе «пильщиком дров» постольку упоминал в дальнейшем, поскольку это объясняло, почему оказался рабфаковцем.

Стоит подчеркнуть, что Гроссман весьма удачно выбрал и время, и место поступления. Вряд ли это случайностью можно считать. Киевский университет, некогда называвшийся императорским, в 1920 году расформирован, а на его базе создан Высший институт народного образования. Исключительно педагогическое учебное заведение, которому надлежало готовить специалистов для работы в ЕТШ. Более года уцелевшие прежние администраторы – вместе и в конфликтах с новыми – срочно комплектовали штаты преподавателей, распределяли учащихся по курсам, готовили учебные планы и программы соответствующих дисциплин, согласовывали расписания занятий. Ко всему прочему, следовало как можно скорее «доложить по начальству», что организован и рабфак. Однако «рабочих и крестьян», желавших поступить туда, нашлось поначалу немного. Потому администрации некогда и незачем было со всей тщательностью проверять документы бердичевского «пильщика дров».

Кстати, у будущих рабфаковцев администрация не требовала официальный документ, подтверждавший, что ими получено среднее образование. Рабфаки и создавались, чтобы помочь восполнить дефицит знаний. Потому неважно, закончил Гроссман ЕТШ экстерном или так и не доучился там. Школьное свидетельство ему не понадобилось.

Отметим также: если Гроссману к моменту поступления на рабфак не исполнилось шестнадцать лет, это не имело значения – в киевской ситуации 1921 года. Двумя-тремя месяцами, отделявшими претендентов от предусмотренного декретом СНК возраста, нередко пренебрегали. Безукоризненно соблюдался лишь один критерий приема. Социальный.

Таким образом, Гроссман выбрал Киевский высший институт народного образования не потому, что изначально собрался посвятить себя педагогической деятельности. Сын инженера ли, купца ли не мог бы сразу поступить в самый престижный вуз страны. Вот и нашел обходной путь – через рабфак.

Два года спустя «перевелся» в столичный вуз. На первый курс, как было положено закончившему рабфак. И получилось, что общий срок обучения значительно увеличился – с учетом рабфаковских лет. Но если бы кто захотел выяснить, законно ли инженерский сын получил льготы, гарантированные «рабочим и крестьянам», нашлось бы документальное подтверждение.

В начале 1940-х годов рабфаки повсеместно упразднены. Спустя еще дюжину лет, можно сказать, полузабытая реалия. Этим и воспользовался Гроссман.

Он вообще не употреблял в автобиографии термин «рабфак». Иначе пришлось бы прямо сказать, что сын инженера, прежде чем стать «вузовцем», обрел новый статус – рабочий. Тут потребовались бы объяснения, ведь чем больше подробностей, тем и вопросов больше.

В анкетах и автобиографиях Гроссман еще с 1920-х годов заменял нежелательный термин синонимичным, кстати, употребительным среди интеллектуалов: не «рабфак», но «подготовительный курс». Помнившие реалии ассоциировали этот синоним с характеристикой бердичевской юности – «был пильщиком дров» – тогда понятно, что стал рабочим, вот и воспользовался льготой, соответственно, учился еще два года до поступления в 1-й МГУ. Ну а прочие вовсе не обращали внимание на такие мелочи. Конечно, могли и присмотреться, если бы заподозрили что-нибудь незаконное. Значит, не подозревали.

Бочаров, разумеется, заметил, какой алгоритм выбрал Гроссман. Однако не анализировал. Возможно, чтобы не слишком далеко от биографического канона отступать. Или просто из деликатности не стал гроссмановские секреты раскрывать, объясняя, почему инженерский сын при составлении официальных документов неукоснительно придерживался главного принципа: не сказать бы лишнее о детстве и юности.

Мы не беремся судить, важны ли эти биографические подробности для осмысления «творческого развития», а также пресловутой мировоззренческой эволюции писателя. Существенно другое. В Российской империи Гроссман относился к дискриминируемой по конфессиональному признаку группе населения, а при советской власти его права вновь ограничили – «классово чуждый». Да, он ухитрился стать «вузовцем». И все равно о «социальном происхождении» умалчивал в документах. Значит, не был искренним.

Разумеется, Гроссман – не исключение. Такова специфика эпохи. Миллионы советских граждан не могли себе позволить искренность в отношениях с государством – когда речь шла о досоветской биографии.

Эпистолярная специфика

В автобиографии Гроссман счел нужным объяснить, на какие средства жил, пока учился. Мизерной вузовской стипендии едва хватало на полуголодное существование. Дополнительные источники финансирования подразумевались, вот и указал, что «пользовался материальной поддержкой родителей и частично зарабатывал сам: работал воспитателем в коммуне беспризорных детей, давал уроки».

Гроссман не только предупредил вопрос. Еще и акцентировал, что в университетские годы по-прежнему стремился жить своим трудом. Это уже социальная характеристика. Кстати, всем, кто получал стипендии, полагалось справки о любой оплачиваемой работе сдавать в деканат факультета. Хранились подобного рода материалы в так называемом личном деле «вузовца». Формировалось оно с момента поступления и закрывалось после выпуска или отчисления по каким-либо причинам. В общем, «трудовая деятельность» Гроссмана была документирована.

Что до «материальной поддержки», то помогал главным образом отец. С ним сын постоянно вел переписку. Материалы ее в значительной мере сохранились. Но прежде, чем перейти к анализу этих материалов, следует характеризовать особенности источниковедческого характера. Они главным образом относятся к семейной истории Гроссмана.

Еще будучи «вузовцем», Гроссман женился. Первый брак вскоре распался, и Бочаров о том упомянул, а в подробности вдаваться не стал. Вероятно, из деликатности. Отметил только, что уже после университета произошел «разрыв с женой, уехавшей с маленькой дочкой Катей в Киев».

С необходимостью отсюда только и следует, что Гроссман был женат. Однако не уяснить, где он познакомился с будущей женой, почему они затем разошлись и сколько лет исполнилось «маленькой дочке», когда мать увезла ее в Киев. Опять же лишь догадаться можно, почему именно туда.

В книге Гаррардов семейная история анализируется обстоятельно. Рассказывала о том и дочь писателя в цитированном выше интервью. По ее словам, родители в Киеве и познакомились. Мать – Анна Петровна Мацук – тогда жила там постоянно, отец приехал учиться в 1921 году. Уже заканчивая университетский курс в Москве, очередной раз навестил старых друзей-киевлян, опять встретил повзрослевшую знакомую, тоже «вузовку». И вскоре женился.

Поселиться вместе «вузовцы» еще не могли. Гроссман жил в Москве, куда жена время от времени приезжала из Киева. В 1930 году родилась дочь. По ее воспоминаниям, брак распался в силу вполне обыденных причин – «молодые муж и жена обижались друг на друга из-за недостатка внимания».

Оба, значит, не виноваты. Так получилось. Развелись в 1933 году.