Сергей Костин - Лысая голова и трезвый ум

• Название: Лысая голова и трезвый ум
• Автор: Сергей Костин
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Юмористическая фантастика
• Год: 2002
• ISBN: 5-699-00992-2

Есть у молодых лейтенантов и прапорщиков такое слово — надо. Надо работать, чтобы получать зарплату. Как минимум. Чтобы спасать мир. Как максимум. Хотя и труднодостижимый. Но не для лейтенанта Лесика Пономарева и прапорщика Марии Баобабовой. Оперативные сотрудники Отдела подозрительной информации, в просторечье «Пи», не задумываясь ни на секунду, готовы пуститься в погоню за преступниками хоть через морг в параллельный мир, хоть на джипе сквозь тайгу, а хоть и в канализацию по собачьим меткам. Короче, туда, куда начальство пошлет...

---

Пистолет еще в смазке.

Вот и все. Очередное дело можно ставить на полку. Ученые и десантники найдены. Кто-то получит повышение, кто-то положенные сроки. Но одно мне только непонятно.

— Мне одно только непонятно. Кто по коридору топал?

— Какая разница, — говорит Баобабова. — Там, где мы были, слишком много таинственного осталось. Необъяснимого. Всего не объяснишь. Да и незачем. Иначе неинтересно жить. Правда, Лесик?

* * *

— Вы, гражданин лейтенант пишите, а я все расскажу. Как на духу. Врать не стану, себе дороже. Только все точно запишите. Проверять не стану, я ж не грамотный. Не обманите, гражданин лейтенант.

— Запишем, запишем, — обещаю я, протирая шариковую ручку о край стола. — Как прикажите величать вас?

— Как назовете, так и будет. Я за свою жизнь столько имен переменял, всех не упомнишь. А про клички даже разговора нет.

— Как?

— А вы, гражданин лейтенант, не злитесь. Злость в вашем деле плохой помощник. Не вы ко мне с повесткой пришли, а я сам, с повинной. Если без имени нельзя, то пишите — Меченый. Эту кличку я после драки у ресторана получил. Шрам до сих пор чешется.

Вздыхаю. Немного злюсь. Повезло сегодня, нечего сказать. С утра, как только появился на работе, приперся Угробов и попросил поработать с клиентом. У самого, мол, времени не хватает. Да и клиент, по словам капитана, по нашей, «Пи» линии.

Вывожу в верхней строчке листа — «Явка с повинной». Число такое-то, год такой-то. Кличка — Меченый.

— Я слушаю, слушаю, — тормознутый клиент пошел. Другой бы наговорил давно, а этот все чешется, да пастью щелкает. Раз сам пришел, да еще грамоте не обучен, будь добр, языком ворочай, а не мух лови.

— Так я и говорю, гражданин начальник, любил я его очень.

— Извините, не понял? — за что мне такое?

— Любил, говорю. Всей душой. Горло готов был за него любому перегрызть. И грыз. Не дай бог кто искоса взглянет. Я уж на взводе. Вот такой он был мужик.

— Был? Почему — был?

— А вы меня, гражданин лейтенант, на слово не ловите. Всему свое время. Не хочу повторяться, но мы не на допросе. Что расскажу, то и на суде рассмотрят. Что мое, то возьму. А чужие мокрухи на меня не навесите.

— Извините. Продолжайте.

— Любил. Да. Не подумайте ничего плохого. Любовь ведь она разная бывает. Кто в подворотню с первого взгляда бежит. А кто всю жизнь на расстоянии любит. Он меня, можно сказать, на помойке подобрал. Домой привел, вымыл, накормил. Сказал, живи. Я и остался. Куда мне улицу? С моей-то мордой.

— Да. Внешность у вас необычная. Неординарная, я бы заметил. Дальше.

— Спал я, правда, на диване в гостиной. Чего не было, того не было. Врать не стану. Я то, конечно, хотел ему за заботу и ласку отплатить, но не успел. Вон ведь как получилось. Душевный человек. К руке не допускал, говорил, что это старорежимные штучки. Тапочки тоже носить запрещал. Мол, я ему не привратник, а просто товарищ, с которым интересно пообщаться. За жизнь, так сказать, поговорить. Вот такой человек он был. Бывало, сидим у камина и анекдоты друг другу похабные….

— Мне факты нужны. А я пока что одну лирику записываю. Мы не на литературных встречах. Давайте конкретнее.

— А я конкретно и говорю. Иван, Ваней его звали, в каком-то институте научном работал. Я в названиях не разбираюсь. Что-то связанное с атомной структурой строения клетки. Для меня это лес темный, хуже свалки, что из вашего окна виднеется. Работал он много. Часто на дом бумажки брал. Портфелями таскал. Аппаратуру разную тоже. Ящиками. У него в подвале целая лаборатория была.

— Все из института? — делаю пометку в еженедельнике. Ребятам из отдела по крупным хищениям сведения обязательно пригодятся.

— Вот вы как, гражданин лейтенант. Я ж вам по-хорошему. А вы?

— Другу вашему от этого хуже не станет. А соучастники должны быть наказаны. Так что там дальше про подвалы?

— Я в тот черный день за ним в подвал увязался. Можно салфетку? Извините, грустные воспоминания. Я очень впечатлительный.

— Ничего. С каждым бывает.

Только слез в этом кабинете не хватало. Заглянет кто, увидит, доказывай потом, что телефонный справочник просто так на столе лежит. А клиент от избытка впечатлений заливается.

— Простите. Просто знаете, живешь с человеком, а потом в один день происходят события, которые навсегда разлучают вас. И надежды встретится практически никакой. На чем мы остановились? Ах, да! Спустился я за ним в подвал. Сел в сторонке, чтобы не мешать. А Иван какой-то весь взвинченный был. Никогда его раньше таким не видел. Я уж грешным делом подумал, может, отравился чем?

— Вскрытие показало, что смерть наступила не от отравления. Если это вас успокоит.

— Спасибо, гражданин лейтенант. Сняли груз с души. Вот. Мечется он по подвалу. То к одному оборудованию подбежит, на кнопочку нажмет. То к другому ящику, за рычажок дернет. Бумажками шуршит, калькулятором щелкает. На меня не смотрит. Словно и нет рядом. Мне не обидно. Понимаю, человек работает. Мысль в нем бурлит, через край выплескивает. Знаете, как в стихах. И опыт сын ошибок трудных, и гений парадоксов друг.

— Извините, а вы действительно неграмотный? Или издеваетесь?

— Пожили бы вы, гражданин лейтенант с таким человеком, как Иван, не такими стихами заговорили.

— Хорошо, продолжайте. Только покороче. У меня бумага кончается. Суть важна, а не выплескивающаяся через край мысль гения. Что в конце концов случилось в подвале?

— Была вспышка. Сильная. Это я помню. Как во время осенней грозы. Яркий свет. Ослепило меня сильно. До мозга костей. Потом долбануло так, что волосы дыбом встали. И не помню ничего. Отключило полностью. И привиделось мне….

— Продолжайте с того момента, когда очнулись. Сновидения к делу не пришьешь.

— Трудно, но можно. Очнулся от сильного запаха дыма. Ну, думаю, устроил Ваня мой пожар. Надо, думаю, ноги делать, пока не поджарился. Или не задохнулся. У меня на дым, знаете, аллергия страшная. Чихаю без перерыва часа два. А вокруг уже пламя гудит. Трещит все, взрывается. Ни черта не видно. Полный, думаю, параграф.

— Может быть, абзац? — неверно записанное слово и все показания насмарку.

— Именно параграф, гражданин лейтенант. Был бы абзац, не сидел бы я сейчас перед вами и не диктовал чистосердечное признание. Так продолжать, или к словам придираться?

Пойти что ли к Угробову на несознательность клиента нажаловаться? Не поймет. Ведь, если рассмотреть все тщательно, наш случай.

— Ползу на ощупь. Ползать меня жизнь научила. По свежему воздуху ползу. Тоненькая струйка пробивается. Видать, бог мне эту струйку послал. Через запасной выход вывалился. Спину чуть опалило, но в остальном — без проблем. А в подвале уже ураган огня бушует. Тайфун пламени. Температурное буйство. Как выполз, прямиком к воде. Ручей неподалеку там. Пламя с плеч сбить, да и охладиться после этой чертовой сауны.

— Последние слова в протокол не записываю.

— К тому времени как охладился, машины пожарные подкатили. Три штуки. Видать, соседи вызвали. Один профессор и два академика. Тоже ученые. Пожарники шланги повытаскивали, да давай все поливать. От крыши, до подвала. Друг на друга кричат, интересуются, есть ли кто живой в доме. Я, как дурак, вокруг прыгаю. Ору, что, мол, Ваня там заживо яичница….

— Поджаривается, — исправляю последнее слово.

— Верно, гражданин лейтенант, поджаривается. Но внимания на меня со стороны пожарников полный ноль. Шарахаются от меня, как от прокаженного. Топорами своими перед носом машут. Как не пришибли, до сих пор удивляюсь. А домик Ванин уже догорает. Вместе с оборудованием, что он из института своего приволок.

Отрываюсь на секунду от писанины и вычеркиваю из еженедельника данные для ребят из отдела крупных хищений.

— Когда пожарники уехали, а дом догорел, хотя может быть все наоборот, я всплакнул немного. Понимаете, потеря любимого человека. Тоска, печать, все такое. Подумал про судьбу свою горькую и решил в город идти. К людям. Думал, раз один чудик нашелся, обогрел грязного и немытого бродягу, то и второй такой отыщется. До города пешком шел. В машины никто, понятное дело, не садит, даже дальнобойщики. Грязного, в копоти, с глазами, полными слез. Чудовище настоящее.

— Да вы и сейчас не лучше, — это в отместку за неграмотность. Я не секретарша. Рука писать устала.

— Вам смешно, а мне столько километров топать пришлось. С ожогами, да со ссадинами. Но к вечеру добрел. Выдохся, умаялся. На проспект центральный вышел. Там народ обычно жалостливый гуляет. Места знакомые. Нищета и роскошь бок о бок тусуются. Кому хлеба, кому зрелищ, всем все найдется. Классовая разница нынче огромная.

— Мы в милиции не рассматриваем вопросы политической, либо социальной несправедливости. У нас, если забыли, уголовщина. А у меня, если внимательно посмотрите на часы, скоро обед.

— Да, да, конечно. Продолжаю. Иду это я, значит, по краю тротуара. Никого не трогаю, на людей посматриваю. Может чудик какой взглядом пожалеет. Но чудиков в этот вечер мало было. Все больше девчонки, сами знаете, какие. Да случайные прохожие.