Бессонов - Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков

• Название: Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков
• Автор: Бессонов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Опять борьба... Опять сумбур... Ох тяжело! Ну что ж?

Нет веры? Разум победил?

И тут услышал я ответ, он твердый был: Нет. Вера - есть... Ее победа!

И голос громкий, твердый, сильный:

Иди к Нему... Ему всецело ты отдайся и покорись. И Он поможет. Не может не помочь! Поможет!

И я пошел. И начал я молиться... Так редко молятся...

Без слов, одной душой...

Покой пришел. И Бог со мной... Ему отдался я всем существом своим и начал верить. Больше... Знать: - Я осознал что Он со мной и был и есть... Что Он меня не оставлял... Что счастлив я сейчас не маленьким полузвериным счастьем, которого я так искал, а новым Божьим... Вне всех условий, обстоятельств... Вне стен тюрьмы... Вне чувств... Я счастлив был, что Царство Он свое во мне установил... Что Он во мне.... Что Царь Он мой... Что раб Его я... Что я себя в Его объятья отдал и Он меня несет...

{131} Так хорошо, спокойно стало мне... Бог мне помог. Я Царство Божие, я счастие познал!

Звон ключа и звук открываемой двери вернули меня к жизни, Вошел надзиратель... Одевайтесь на допрос..." В дверях - "барышня"... Знакомая. Она меня уже водила на допрос. Узнала, кивнула головой. Чуть улыбнулась... Ведь ей не привыкать...

Опять рассудок... Голова... Опять сомненья... Что ждет меня?

Тупик... Расстрел... А Бог?

Нет. Бог не сейчас... Бог после... Сейчас допрос... Сейчас мне надо думать, говорить... Сейчас борьба... А вера где?

И веры меньше. Она не та... Ее уж нет... Надежда...

Нет, дело разберут. Я все им объясню. Ведь там же люди. Они поймут... За то что я бежал, дадут мне год, а может оправдают. Все к лучшему. Вот выход. Вот и... Бог помог ... Да... Бог... Да... Он поможет!

"А ну-ка, поскорей", крикнул надзиратель. Хотелось огрызнуться.

Я оделся и вышел. Часы в висячем коридоре показывали час. Тюрьма спала. Но только наружно. Свет был погашен, в камерах темно, люди на койках, но я уверен, половина не спит. Страдания живут полной жизнью.

Мы спустились с висячего коридора на нижний, асфальтовый. Гулко звучали наши шаги. В верхних этажах звенели ключи. - Вызывали на допрос. Мы подходили к помещению канцелярии...

Кто следователь? Как поведет допрос? Что знает и что ему давать? До Петрограда все, а после и до момента ареста ничего... Ох, неприятно, нужно говорить и думать... Но главное - спокойствие...

Вдруг... Жизнь горя вырвалась наружу! Крик, стон, полный страдания несся из камеры... Женщина! Но почему в мужской тюрьме?

Э, все равно! Сейчас не надо развлекаться. Сейчас допрос...

{132} Я вошел в камеру следователя... Сильный, яркий свет ударил мне в глаза... За маленьким деревянным столиком, исчирканным чернилами и карандашом, стоял "уполномоченный" Г. П. У.

Большие, открытые, скорее приятные, разве только немного наркотические, но в о общем симпатичные глаза..

Лицо актера - милое. И только руки немного хуже. Я по рукам часто сужу о человеке. А здесь мне необходимо было сразу составить о нем впечатление. Руки человека, который способен и не побрезгует опустить их в какую угодно грязь.

Но руки - это еще не все... Подумал я. В общем он располагает к себе. Кажется я хорошо попал...

"Здравствуйте... Садитесь пожалуйста... Вы арестованы и содержитесь под арестом как "Неизвестный №11. Ваша фамилия?"-вкрадчивым, мягким тоном начал он и сейчас же прибавил. - "Вы можете не называть вашей фамилии, если не хотите"...

На его вопрос я ответил вопросом. - В чем я обвиняюсь?

"В шпионаже в пользу Антанты". - Моя фамилия Бессонов. - Немедленно ответил я. Он проиграл. - Попадись я на это, зафиксируй он на бумаге мой отказ назвать фамилию и еще два-три моих показания и дело о шпионаже сфабриковано.- Санкция Москвы. Меня к стенке. Следователь делает карьеру. Раскрыл дело о шпионаже...

Допрос продолжался, но недолго.

Я сам прервал его порядок и спросил уполномоченного знает ли он мое дело. Он ответил, что нет. Тогда я рассказал его в кратких чертах. Указал на неосновательность ссылки в Сибирь и предупредил, что я дам исчерпывающие показания до моего побега из Сибири, на вопросы же о моем местожительстве в Петрограде, я отвечать не буду.

Он внимательно слушал меня, поддакивал относительно неосновательности моей ссылки, задавал вопросы. Я отвечал, мы курили и все это казалось шло у него от души. Допрос продолжался около часу.

"Итак, Юрий Дмитриевич, вы не скажете мне, где вы жили в Петрограде?"

{133} - Я этого сказать не могу.

"Ну так и запишем".

Он записал, я подписал.

Все это делалось, мягко, умно и тонко... Допрос кончился, мы простились за руку. Друзья...

Всякий допрос это своего рода спорт. Шансы не равны, но борьба идет.

Следователю нужно все взять и ничего не дать. Допрашиваемому как можно больше взять и только в меру дать.

Происходило что то странное...

Ланге (я спросил у него его фамилию) ничего не дал, но ничего и не взял... И мне кажется, что и не пытался... Я не понимал. Что ж это? Новость в Г. П. У?.. Там человек?

Что в нем? Добро? И больше чем у его товарищей?

Или... Или это что то особенное страшное... Это дьявол до конца...

Я вернулся в камеру... Было часа два ночи... Без мыслей и желаний лег я на койку и немедленно заснул. .

*

В двери открылось окошечко, рука просунула кусок хлеба, и надзиратель крикнул:

"Кипяток".

Я подставил кружку, мне налили, и дверца закрылась... Было холодно... Кипяток согрел..".

День начался...

Вспомнился вчерашний допрос... Мое положение... Тоска защемила сердце.

Умыться... Но ведь и вытереться нечем. Не будет возможности переменить и рубашку...

Выстирал носовой платок и помылся. Встал на уборную, посмотрел в окно. - Знакомый двор. Идет прогулка. Это будет единственным развлечением...

По коридору послышались шаги... Я соскочил. Открылся "глазок". Посмотрел надзиратель.

Прошел по камере... Стены исписаны...

На двери - большое распятие. Глазок окружен сиянием и надпись "всевидящее око". У койки и у столика азбука для перестукивания.

Надписи. Большей частью краткие, жуткие. Год... {134} Число... Фамилия... Или инициалы, и дело...-Шпионаж. Политический бандитизм. Контрреволюция. Все и по надписям соединено со смертью.

Две-три - "смертников". - "Здесь сидел приговоренный к расстрелу такой то". Не знаю насколько правдивы такие надписи, так как ставя себя на положение "смертника", я не могу сказать было ли бы у меня желание писать на стенках. Хотя может быть и да. Все-таки отвлечение мысли, если она не имеет должного и единственно спасающего направления. Если она вся не направлена к Богу.

Да и кроме того, насколько мне известно (точно это вообще знать нельзя - способы варьируются) по постановлениям Г. П. У. приговор заранее не объявляется. Человека берут, сводят к подвал и по дороге всаживают ему пулю в затылок. Вот и весь церемониал.

Но кроме этих надписей, к которым можно относиться с большим или меньшим доверием, здесь были скромные, но ясно за себя говорящие документы. - Календари. У койки 4-х месячный. На столике 8-ми месячный, с припиской, к которой еще можно относиться с недоверием - "обвинение по таким то статьям Уголовного кодекса" и затем другим почерком "Вероятно сегодня расстреляют:.".

Но вот в углу 11-ти месячный календарь. Начат он чем то острым, так проведен месяца три, затем идет простой и потом химический карандаш. И сбоку приписка. "Сегодня перевозят в больницу". Тут ясно - Советская тюремная больница равнозначуща покойницкой. Из Особого яруса туда берут только для того, чтобы человек не умер в камере, и с его телом не надо было бы возиться.

Были надписи и злобные, касающиеся следователей, много и религиозных: "Кто в тюрьме не сидел, тот Богу не молился". "Перетерпевший до конца спасается". "Молитесь Иоанну Воину", и т. п.

Зная, что в каждой камере, несмотря на строгий режим, все таки хранятся такие необходимые для арестантов предметы, как ножи, карандаши, веревки, я принялся осматривать камеру.

Какими путями проникают эти вещи в камеру, сказать трудно. Они передаются из поколения в поколение. Но даже в {135} таком строгом отделении, как Особый ярус, всегда есть эти скромные предметы домашнего обихода арестанта.

Так я сам, за мое сидение, пронес в камеру три карандаша. Два из них я взял у следователя и один у надзирателя. Конечно администрация знает все места куда прячут эти невинные орудия, но смотрит на это сквозь пальцы, хотя время от времени и делает обыски.

Между столом и рычагом, поддерживающим его, я нашел кусочек графита и стеклышко, заменяющее нож. Начал свой календарь...

Несколько раз я вставал на уборную и смотрел в окно. На двор шла прогулка, и в этот короткий промежуток я уже увидел двух знакомых - бывших офицеров.

Смотреть в окно запрещалось, но потому к нему и тянуло и все таки это было развлечение. Шаги надзирателя слышны и всегда можно успеть спрыгнуть.

Но я не рассчитал. В этот день дежурил надзиратель, которого я потом прозвал "крыса". Тихо, в мягких туфлях, как я потом понял, подошел он к моей двери, открыл "глазок" и застал меня на окне. Быстрый поворот ключа и он в дверях.