Чэнь Цзя-вэй - Демократическая прогрессивная партия Тайваня и поставторитарная модернизация

• Название: Демократическая прогрессивная партия Тайваня и поставторитарная модернизация
• Автор: Чэнь Цзя-вэй
• Жанр: Политика
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906910-52-3

В монографии анализируется политическая ситуация в Китайской Республике (Тайване) с конца XX века и до настоящего времени. Автор доказывает, что в стране на протяжении рассматриваемого периода происходила поставторитарная модернизация, то есть некий симбиоз модернизации авторитарной, характерной для некоторых стран Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии, и модернизации демократической, эталонным образцом которой являются трансформации стран Запада во второй половине XX – начале XXI века. Специфика поставторитарной тайваньской модернизации разбирается в привязке к особенностям сложившейся в этой стране на протяжении последних полутора-двух десятилетий фактически двухпартийной системы, при этом преимущественное внимание уделяется Демократической прогрессивной партии, которую исследовательница считает главным субъектом происходящих в стране перемен. Большое внимание в книге уделяется проблеме формирования особой – отличной от китайской – тайваньской идентичности, укоренению представлений об этой идентичности в менталитете тайваньцев.

Книга рассчитана на студентов, исследователей и всех интересующихся современными политическими процессами в высокоразвитых обществах Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии.

---

Центральный вопрос политической эволюции и, в частности, демократического транзита в странах Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии – это связь модернизации с политическим процессом. Налицо две модели модернизации: в авторитарном режиме разной степени жесткости и в условиях расширения демократии – то есть в поставторитарном режиме. Как соотносятся между собой эти модели? Насколько жизнеспособен сложившийся в современном Китае гибридный и, как можно предположить, сущностно переходный уклад? Неизбежно ли торжество, как принято считать в западной литературе, демократии западного образца или в Китае возможно сращивание элементов демократии и авторитаризма и появление того, что некоторые ученые на Западе называют «нелиберальной демократией», «постдемократическим обществом», а в Китае – «поднебесным миром»?[53]Ответы на эти вопросы зависят от слишком многих факторов – как объективных, так и субъективных. Отчасти возможную судьбу Китая проясняет пример Сингапура, где сохраняются важные признаки авторитаризма (например, формирование правящей элиты через каналы «партии власти»), но налицо довольно прочный общественный консенсус в поддержку правительственной политики. Китайские власти тоже предпринимают много усилий для укрепления смычки КПК и широких слоев общества, а на низовом уровне допускаются даже свободные выборы. Очевидно также, что власти Сингапура и Китая будут иметь прочную поддержку в обществе до тех пор, пока они будут обеспечивать быстрые темпы развития. С уверенностью можно сказать только, что китайские власти успешно переводят экономические успехи страны в идеологию китайской «иноидентичности» и эта операция пока находит поддержку в обществе.

Среди выдвинутых в западной литературе концепций особенностей модернизационного транзита в Китае обращает на себя внимание подход к проблеме Д. Эптера. Он определяет существующий в Китае строй как «неокорпоратизм» и «менеджерский социализм». Этот строй, как указывает Д. Эптер, обеспечивает большую устойчивость смычки публичного и частного секторов в экономике, благодаря чему становится возможным «мягкий» вариант авторитаризма в современном Китае – такой же, каким он был несколько десятилетий тому назад на Тайване. В сущности, он наиболее подходит для партийного руководства, которое не приемлет капитализма в чистом виде, но готово пользоваться выгодами рыночной экономики. В рамках «неокорпоратизма» социализм может существовать лишь как «моральный кодекс», а свобода остается чисто функциональной, т. е. ограниченной интересами того или иного лица или социальной группы, и предполагает, по сути, не либерализацию, а единичные «послабления». По мнению Д. Эптера, такое положение вещей объясняется нерешенностью вопроса национальной идентичности и может существовать неопределенно долго, хотя и не бесконечно: под влиянием различных – непредсказуемых сейчас – обстоятельств внутриполитического или внешнеполитического характера китайские власти могут сделать выбор либо в пользу тайваньского и южнокорейского поставторитарного варианта, либо в пользу авторитарного государства имперского типа[54].

В связи с замечанием Д. Эптера о роли национальной идентичности в модернизационной политике КПК следует отметить, что для Тайваня и в меньшей степени для Южной Кореи проблема идентичности, как уже отмечалось выше, остается весьма болезненной в силу того, что в обоих случаях налицо феномен разделенного народа, который должен сделать слишком трудный выбор между принадлежностью к «единой нации» или учреждением новой нации. Но вместе с тем, несмотря на заигрывание различных сил с идеей «великого государства» в Южной Корее или тайваньской нации на Тайване, в целом проблема нации занимает маргинальное место в политической борьбе в этих странах.

В схеме Д. Эптера, как и в подавляющем большинстве работ западных ученых, отсутствует цивилизационный фактор. Эту лакуну отчасти восполняет высказанное В. В. Малявиным предположение, что в основе китайской цивилизации лежит представление о реальности как превращении, поэтому основа китайского социума – это не индивид, а совместность, общение и обмен, предстающие образом высшего, символического по сути всеединства. Апелляция китайского руководства к «китайской специфике», «китайской мечте», цивилизационной «иноидентичности» воспроизводит присущую китайской традиции ориентацию на эту всегда отсутствующую, но все вмещающую в себя совместность. Последняя не поддается регулированию собственно политическими средствами и относится к области, так сказать, метаполитики, или «сердечной сообщительности». Капиталистический уклад с его товарным обменом находится на нижнем этаже этого метаполитического пространства, тогда как всевластие КПК, предполагающее «сердечное общение» обитателей китайской Поднебесной, представляет символический порядок обмена, который предваряет и делает возможным обмен материальный[55]. В таком случае гибридный характер китайского уклада является не аномалией, а в своем роде нормой. В сущности, он воспроизводит основополагающие принципы китайской цивилизации.

Как видно из сказанного, в настоящее время еще нет возможности дать однозначную оценку перспективам политической модернизации в странах Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии, как, впрочем, и вывести некую усредненную – хотя бы для этого мегарегиона – модель поставторитарной модернизации. Очевидно, что рассмотренный многообразный конкретный опыт стран, входящих в данный мегарегион, обнажает малоизвестные или вовсе неизвестные измерения человеческой природы, которые, возможно, заставят и западных ученых пересмотреть теоретические основы их представлений о модернизации. Но мы все-таки можем соотнести некоторые из приведенных выше наработок исследователей с описанной эмпирикой поставторитарных модернизаций на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии.

Так, поставторитарная модернизация в Южное Корее и на Тайване соотносится с третьим или четвертым этапами модернизации по классификации А. Органски. Еще более адекватными для описания феномена поставторитарной модернизации в этих странах являются приводимые А. Мартинелли дефиниции «политических кризисов» – в частности, кризисы идентичности, проникновения, участия в политике и интеграции. Представляется продуктивной и научная легитимация гибридного характера транзитных режимов, особенно в свете признания Т. Л. Карл и Ф. Шмиттера о заметном осложнении и застопоривании переходного состояния в ситуации, когда политическая повестка сводится к идентификационным вызовам, что особенно характерно для современного Тайваня. Перспективной для понимания феномена поставторитарной модернизации выглядит и концепция Ю. Хабермаса о «незавершенности» классической западной модели модернизации и о возможности преодоления такой «незавершенности» путем рационализации, которая – разовьем здесь ученого – может в большей или меньшей степени учитывать местную специфику, а также темпы и содержание преобразований. Интересен и концепт «неокорпоратизма» Д. Эптера, причем обоснование осторожности проводимых «сверху» перемен сложностью идентификационной проблематики – как у Т. Л. Карл и Ф. Шмиттера – делает приведенное мнение актуальным не только для Китая, но и для Тайваня, хотя и с оговорками, что модернизация на острове уже поставторитарная, а на континенте – все еще авторитарная. Наконец, взгляд на идентичность сквозь призму концепции В. В. Малявина о процессуальной совместности китайской цивилизации может объяснить и особенности сегодняшней партийно-политической борьбы на Тайване, в которой сохраняется еще немало черт от эпохи прежней – авторитарной – модернизации. То есть инвентаризация наработок современной политологической мысли и их переоценка и переосмысление в контексте богатого эмпирического опыта современного Востока могут, в свою очередь, способствовать и развитию теоретической концепции поставторитарной модернизации как специфического способа развития стран рассматриваемого мегарегиона.

Роль партийных систем в классических и неклассических демократиях

Выше партия – точнее, правящая партия – была названа наряду с армией и правительственной бюрократией одним из возможных субъектов авторитарной модернизации. Возникает закономерный вопрос: какой оказывается роль такой партии, когда авторитарная модернизация трансформируется в поставторитарную, какими становятся пространство и особенности ее функционирования? Чтобы ответить на этот вопрос, следует произвести инвентаризацию изучения партий, партийных систем и институтов в политической науке. В результате сложится проблемный каркас, с помощью которого уже можно будет оценивать место партий в конкретной ситуации того или иного поставторитарного режима.