Андрей Ильенков - Веко

• Название: Веко
• Автор: Андрей Ильенков
• Жанр: Поэзия

Андрей Ильенков больше известен как прозаик и исполнитель одной из главных ролей в фильме «Страна ОЗ». Но в первую очередь он необыкновенный – добрый и одновременно жутковатый – поэт. И этой поэзией пропитана и его проза (в первую очередь «Несгибаемая рота, или Сны полка», «Ещё о женЬщинах»), и сценарии, и кинороль. Книга «Веко», которая ждала издания много лет, надеюсь, станет событием нашей литературной жизни.

---

Веко Андрей Ильенков

Издательский дом «Выбор Сенчина»

© Андрей Ильенков, 2017

ISBN 978-5-4485-3782-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От себя

Книга «Веко» была составлена летом 1991 года. Подразумевалось, что в нее войдут лучшие стихи, написанные к началу того года. Я как составитель сразу взял несколько круто в сторону от себя как автора, и тогда в этом действительно усматривалось нечто шизоидное, ведь дело не ограничилось простым раздвоением личности. И заранее условленное число стихотворений (сто двадцать пять как осьмушка от тысячи положенных быть написанными), из которых было готово в лучшем случае полсотни, и то далеко не лучших, и неслыханная доселе в русской поэзии жесткость в последовательном развитии сюжета, – все это было немного чересчур, немного больше, чем дань знаку Девы.

Общий смысл был таков: некий юный живописец, А. Ильенков, рвется не столько к славе, сколько к собственно таланту. Зрение героя обостряется, и он, оставляя по ходу эскизы, наброски и готовые холсты, все шире раскрывает глаза. Этого оказывается недостаточно, и он, представьте себе, отрывает себе веко. Следует краткая вспышка света, особенно замечательная своей краткостью. Бред какой-то.

Рукопись была отдана Средне-Уральскому книжному издательству (СУКИ) на рецензию, и вскоре рецензент навсегда с нею исчез. По словам главного редактора, это был первый случай в истории издательства. Я испытал сильное мистическое переживание и летом 1993 года приступил к реставрации книги. Возникли трудности. Во-первых, имелся лишь один экземпляр машинописи (эстетическому чувству претило низкое качество даже второго подкопирочного экземпляра); он-то и исчез. Во-вторых, там имелся ряд ранних стихов, впоследствии автором переработанных, и иногда весьма радикально – так, что от первоначального варианта оставался только стихотворный размер, а иногда и тот менялся. Работа велась на различных мятых бумажках, которые после перепечатывания летели в печь. Потом многие говорили мне, что они об этом думают. Я знаю.

Вторая редакция книги содержала, в сущности, совсем другие стихи, чем первая. А коли так, то ее объем и композиция тоже претерпели изменения. Двадцати шести лет я стал не в пример умнее, нежели был двадцати трех, и счел громоздкую и жесткую композицию первого «Века» декадентством едва ли извинительным. Книга похудела, ее патолого-живописная специфика смягчена умиротворенными и общедоступными картинами умирающей природы, общества и мышления. Поэтому отпала необходимость перед каждой главой ставить подробный прозаический комментарий в духе «Новой жизни», а если подумать, то «Земли в снегу». Сам эпизод отрывания века исключен из книги как садистский. Собственно ее можно было и не называть «Веко», но она была уже как бы гвардейская, и ей присвоено имя геройски затонувшей первой версии.

1993

К тридцати шести годам я не очень поумнел по сравнению с двадцатью шестью, и решил – умри, Андрей, лучше не сделаешь! Однако я на всякий случай еще раз переработал рукопись и до кучи заново переписал все стихи. Так что теперь, если бы найти две первые редакции, можно было бы печатать «Веко», «Веко-2» и «Веко-3» как три самостоятельные. Думаю этим со временем заняться.

2003

Заниматься этим раздумал. Хватит переписывать историю! Появилась вероятность, что книга вскоре выйдет. Но вовсе не в серии «Литературные памятники», как все, наверное, думали.

2017

«Я шел за любовью из кухни протеста…»

Детский ад

«Я встал сегодня как обычно…»

Я встал сегодня как обычно
И замер, выглянув в окно:
Трещал мороз и мелодично
Стальное пело полотно.

Таинственной исландской дымкой
Поверх бетонного моста
Парил мой город невидимкой,
И как казалось – неспроста:

Ему являлась чья-то милость
Часа в четыре или пять,
Но ничего не изменилось
И люди продолжали спать.

Когда ж проснулись – было тихо,
Быть может, только в вышине
Еще последняя шутиха
В искристый рассыпалась снег.

Спектакль от зрительного зала
Закрылся занавесом дня,
А мне до вечера казалось:
Там было что-то про меня…

«В эту ночь не уместиться…»

В эту ночь не уместиться,
Даже если сгоряча
Прокричать печальной птицей,
Плоть из форточки меча.

Ночь душна, и все едино
Не вместиться в этот пруд,
И тебя, как Буратино,
Волны в кружечке несут.

Вот и звезды догорели,
Скоро дворник Берендей
Закричит: «Офонарели,
Накидали тут людей!»

Ночь как печь, уже ученый,
Что ж ты медлишь, Колобок,
На лопате закопченой,
Черенок тебе в лобок!

Может, это не о смерти,
А совсем наоборот?
Но попробуйте проверьте —
Вдох зашкаливает рот.

Стрядания

Шестнадцать лет. Пушковый лен
Пунцов до кончиков волос.
На десять жизней навлюблен —
И ничего не довелось.

От ванны до саванны – шаг,
И кафель из электроплит,
И я, противный, как ишак,
С тоской из зеркала глядит.

И нет спасенья от жары,
Как только шторы до темна,
Пока внизу от кожуры
Освобождается весна.

Познай их, лежа на боку,
И вновь умри от маеты,
Пока внизу они в соку
И беспризорны, как цветы.

И я не трус отнюдь, но чуть
Увижу смуглый локоток,
Меня стегает плетью ток,
И я умру, увидев грудь.

Я душной ночью городской
Парю над мерзостью мирской,
На подоконнике молясь
При двух свечах бессонных глаз.
Глухая ночь, давно бы спать,
Но снизу снова чью-то мать,
И хулиганочка одна
Идет-бредет, пьяным-пьяна.
Окурок пишет полукруг,
И спотыкающийся стук,
Трикратным эхом разносим,
Сменяем шорохом босым
Неверных ног… О, я, как гад,
Обняться с ними был бы рад!
Сейчас бы – трезвый, сильный вор —
Я мог спуститься к ней во двор…
И с этой жуткою мечтой
Я укрываюсь с головой.

А утром пыль еще хранит
Следы вчерашних аонид,
Любой свидетельствует – явь!
А сколько их не вижу я!

Но новый день уже горит,
И, не влезая в габарит,
Пылает солнце надо мной,
И все красивы до одной.

Оккупация

1.

Месяц барашком с завистью вниз,
Там за рубашку глупый повис.

Карты кварталов в крапе огней
Капают талым, хочется к ней,

Хочется счастья, в пах головой,
В теплые части, клей тыловой.

– Ви поиграем в шутку кричать:
Щас вас пымаем, тит тфою мать!

2.

Фриц на охоте, он не космат.
Людям охота ходы размять.

– Месяц, бедняжка, что там завис?
Звать меня Машка, ехай на низ!

Месяц заплакал звездами, но
Звезды – заплаты на домино.

Наглая Нюрка, пьяный гараж.
Тихо в дежурке хрусть карандаш.

Сенокос

Сияет солнцем сталь литовки,
Клинок как бритва шепеляв.
И смерть свистит, всекаясь ловко
В колени толстомясых трав.

Они от горести кричали,
Зрачком метался узкий бог,
И только голени торчали
Зеленой щеткой из сапог.

Окрест газона, изнывая,
Асфальт по руслам улиц тек
И раскаленные трамваи
Скакали с гиком наутек.

А дирижер махал неслабо!
За ним, с прожорливым мешком,
Одна понятливая баба
Стояла крепким босиком.

Весна

Все сильнее греет
Солнце с каждым днем,
В небе утро реет
Мраморным огнем.
Пламенем объята,
Выстрелит печаль —
Жутко и приятно
Вздрагивает даль.
Завтра – с юга ветер,
Оттепель, и боль
Жить на этом свете,
На одном с тобой!
Губы любят скупо,
Очи – горячо.
Я ли – этот глупый,
Дышащий в плечо?

«Иду по листьям будто…»

Иду по листьям будто
иду по облакам
чтоб к осенью обутым
припасть твоим ногам

лицом в закат унылый
ногами на восток
назвать своею милой
траву и водосток

как съемка из подвала
и пленку засветив
два кожаных овала
уперлись в объектив

«Вот две копейки – простая медяшка…»

Вот две копейки – простая медяшка
В зимние улицы гонит из дома,
Крутится-вертится диск неваляшка,
Сладко под ложечкой сводит истома,

В уши стекло надувает мозаика
Желтых огней «Жигулей» и метели,
Сердце мое, словно пойманный зайка,
Серенький, в ужасе скачет по телу.

Что я окажу тебе – странно и вечно:
Маленький Кай и его королева,
Разве ты можешь быть так бессердечна,
Если услышишь простые напевы?

Что же ты, глупая сволочь, не видишь
Как я люблю тебя тая, страдая?!
Ты ли обрадуешь, ты ли обидишь,
Господи! Дай, чтоб попал не туда я!

Прощание