Юлия Добровольская - Жизнь спустя

• Название: Жизнь спустя
• Автор: Юлия Добровольская
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-89329-904-5

Юлия Добровольская родилась в Нижнем Новгороде в 1917 году. Переводчик итальянской художественной литературы, преподаватель итальянского языка в Московском институте иностранных языков (1946–1950) и в Московском государственном институте международных отношений (1956–1965). Автор учебников, словарей. В Италии, где она живет с 1982 года, Юлия Добровольская преподавала русский язык, а также теорию и практику перевода в Университетах Милана, Венеции, Триеста. Дважды (1976, 1987) награждена престижной премией по культуре президиума Совета министров Италии. В настоящее время живет в Милане.

Эти записки напоминают застольные беседы в кругу друзей где-нибудь на московской кухне 60–70 годов, так неподдельна и сугубо доверительна их интонация. Они написаны «постскриптум», то есть после сотен страниц переводов, учебных пособий, словарей. «Я пишу только то, что врезалось в память и к чему лежит душа, – говорит Юлия Абрамовна, – а душа больше всего лежит к моим друзьям, тем, что разбросаны по свету и кого уже нет». Стало быть, «Постскриптум» заведомо задуман и написан «вместо мемуаров», как рассказы о друзьях. «Разлука с друзьями – это та дорогая цена, которую приходится платить за эмиграцию», – не раз повторяет автор.

---

Наверное, подумывая именно об этом, Илья Эренбург прозрачно намекнул ему – де, особенно не обольщайся, социализм пока только идея, – когда в апреле 1939 года они прогуливались вдвоём по палубе теплохода «Сибирь», увозившего из Гавра в Ленинград советских граждан и испанских коммунистов – военных, партийную и профсоюзную номенклатуру.

Советские контрасты – зажравшаяся верхушка и нищее, полуголодное население, – бросились в глаза Кампесино с первых шагов. Почему только ему одному торжественная встреча с речами и гимном? Почему другим запретили даже выходить из вагонов на станциях, по дороге в Москву? Где же они, свобода, равенство и братство – вожделенная социальная справедливость? В Москве его встречал сам Сталин с десятком приближённых. Визиты в ЦК, в Коминтерн, в Кремль. Звание почётного маршала СССР, орден Ленина. Добил его пантагрюэлевский приём в Кремле. По знаку вождя Хрущев пустился плясать гопака. Любимое развлечение – чтобы каждый вельможный гость, выпив стакан водки до и после, прополз десять метров под столом.

С отвращением отшвырнув сапогом три или четыре стула, громко понося всех и вся, Кампесино бросился вон из зала. «Прочь отсюда, к себе в Испанию, в горы, зажечь Сопротивление!» Он ещё не осознал, что железный занавес захлопнулся, что он в западне. Наивно надеялся, что Сталин ему поможет.

О том, что с Кампесино было на советской земле, мы узнаём из его автобиографии.[6] Что в ней правда, а что нет, судить нам; у нас, проживших советскую жизнь, есть для этого мерило, знание, опыт и нюх.

Вместо Сопротивления в горах Испании, Кампесино, с далеко не уважаемыми им верноподданными генералами Листером и Модесто, метался как тигр в клетке, в правительственном доме отдыха Монино. В августе 1939 их троих зачислили слушателями Военной академии им. Фрунзе, той самой, где профессорствовал комбриг Веков. Проучился Кампесино (под именем Петра Антоновича Комиссарова: секретность!) полтора года, нехотя, возмущался, что его стипендия – 1800 рублей, в то время как месячный заработок рабочего – 300.

– Ещё никто никогда не выигрывал войну по книгам, – продолжал анархиствовать он. Единственный, чьи лекции он слушал со вниманием, был генерал Жуков (Они в чём-то родственные натуры).

Атмосфера вокруг Кампесино сгущается особенно после пакта с Гитлером, по поводу которого он, естественно, выражает недоумение. В это время на него обрушивается удар: советские товарищи сообщают ему (выдумывают), что Хуаны с детьми нет в живых, франкисты, якобы, её забили камнями, а детей пристрелили. Кампесино ещё больше обуреваем желанием быть там, в Испании, мстить, бороться.

В этом состоянии тяжелой депрессии его остановила у выхода из Академии девятнадцатилетняя Татьяна со словами восхищения и вопросом, хорошо ли она говорит по-испански: она учится на испанском отделении филфака МГУ. Первая его мысль – что её подослали. Но одиночество, душевная рана – благодатная почва, чтобы отмахнуться от сомнений, закрыть глаза на то, что Татьяна – генеральская дочь, правоверная комсомолка. Через два месяца они поженились. А тучи над головой Кампесино всё сгущались. Настал день, когда два энкаведешника отвезли его в Коминтерн, где состоялся «суд чести». Свидетелями обвинения выступали Листер, Модесто и Долорес Ибаррури, состав преступления – анархизм, троцкизм, полное непонимание идей марксизма-ленинизма. Припомнили ему и антипартийное поведение на банкете в Кремле. Последовали исключение из Академии и арест, Лубянка. Татьяна, которая ждала ребёнка, через подругу – дочь Сталина Светлану, устроила мужу встречу с Калининым; тот промямлил, что разберётся, но стало не до того: 22 июня 1941 года Гитлер напал на СССР.

Во время перевозки заключённых в другую тюрьму Кампесино бежал, смешался с толпой, сел на поезд и уехал в Ташкент. Его обнаружили и сослали в далекий Коканд, где свирепствовала эпидемия тифа. Туда к нему приехала верная жена Татьяна с полуторагодовалым Мануэлем (так звали и сына Кампесино и Хуаны). Мальчик заразился тифом и умер. Несчастье ещё больше их сблизило, но Татьяне пришлось вернуться в Москву. Добыв себе фальшивый паспорт, Кампесино предпринимает немыслимую поездку: Коканд – Самарканд – Ашхабад – Красноводск – Москва, дважды выходя из безвыходного положения с помощью своей, привезённой ему женой фотографии в советском генеральском мундире. В Москве идти домой опасно, он ночует на набережной Москвы-реки или у проституток. Наконец, решает объявиться – пойти к секретарю испанской компартии Хосе Диасу. От его секретарши он узнаёт, что Диас в 1942 году был ликвидирован: он вступился за своих и в эвакуации, в Тбилиси, его выбросили из окна, инсценировав самоубийство. Кампесино пишет письмо Сталину: “Если я предатель, пусть меня расстреляют, но я солдат, в идеологических тонкостях не разбираюсь, – дайте мне возможность сражаться».

И со спокойной душой пошёл домой, к жене и дочке Валентине, родившейся за двадцать дней до этого.

Снова арест, та же Лубянка. Ежедневные допросы по шестнадцать часов; силам, казалось, пришёл конец, но Кампесино не подписал ни одного протокола. И вдруг его выпускают: это что-то подозрительно. «Небось рассчитывают, что я наведу их на сообщников, – прикидывает он, – или сработали хлопоты Татьяны?» За ним ходят по пятам, он опять живёт в Москве как бомж. Ему видится только один выход: попроситься на приём к генералу Жукову.

– Имей терпение, ещё не время, Испания подождёт, – увещевал его Жуков.

В тот же день Кампесино связался с двумя друзьями-летчиками Кампильо и Лоренте, те добыли три мундира офицеров НКВД – выторговали у жён. Втроём они едут в Баку, добираются до Ашхабада, цель – Иран.

30 августа они перешли иранскую границу, но Кампильо, повредивший ногу, не может идти дальше, просит товарищей бросить его, Кампесино взваливает его себе на спину, идут дальше; в иранских деревнях им охотно дают приют. Кампильо всё же не выдержал, откололся.

В Тегеране Кампесино и Лоренте сдались англичанам, те рассказу Кампесино не поверили – заподозрили в них советских шпионов. С октября 1944 до января 1945 снова в тюрьме, на сей раз для установления личности. Удостоверившись, что беглец – действительно Валентин Гонсалес, англичане, однако, не поверили, что он порвал с коммунистами.

Во время прогулки в тюремном дворе Кампесино и Лоренте напали на охрану, вырвались и с тяжёлыми ножевыми ранами всю ночь шли на юг, к Ираку. 5 февраля наткнулись на советский патруль. Обратный путь: Тбилиси – Москва в телячьем вагоне, битком набитом заключёнными, без еды, без воды. Лубянка, Бутырки, пересыльная тюрьма на Красной Пресне и лагерь – шахта в Воркуте. Барак и в нём доходяги, живые трупы. Выход Кампесино видит в одном: становится шахтёром-стахановцем. НКВД не верит в его «перековку». Год спустя – катастрофа: обвал в шахте, у Кампесино повреждён позвоночник, изранены ноги. Медицинскую комиссию возглавляет женщина-врач, лейтенант НКВД; она освобождает Кампесино на полгода от тяжёлых работ и, подлечив, приспосабливает себе в любовники. «В ней не было ничего человеческого», – вспоминает он. Награда – ссылка в теплые края. В июне 1947 года Кампесино отправляют из Воркуты в Самарканд. Новый срок он отбывает в лагере в Ашхабаде, работает в «доме смерти» – бараке для умирающих – могильщиком. Спас лагерный врач – немец, бывший лётчик, воевавший в Испании в нацистском «легионе Кондор».

– Мы тебя очень уважали, – признается он бывшему врагу.

Растрогались и побратались.

Но вот 6 декабря 1948 года, ночью, страшной силы землетрясение – бараки рухнули. Друг-узбек Ахмед предупреждает:

– Не шевелись, живых придут добивать.

На рассвете они выбрались из-под развалин и трупов и пошли к иранской границе. Знавший туркменский язык Ахмед добывал пропитание, одежду. Его убил советский снайпер. В Тегеран Кампесино пришёл один. Там теперь были американцы, они ему пове рили. Врачам американского госпиталя понадобилось три месяца, чтобы вернуть его к жизни.

Каир. Германия. Италия. Франция. «Товарищи» выступления Кампесино всюду встречают в штыки: ложь, клевета на страну социализма. В 1950-м он – свидетель на процессе Давида Руссе, аналогичном процессу Кравченко.

– Знаете ли вы, что в конце 1948 года в Советском Союзе было 20 миллионов заключенных? Вы за СССР, а это самая гигантская тюрьма в мире!

Ему не верили, иронически улыбались: «Бред!»

До самой смерти Франко в 1975 году Кампесино перебивался каменщиком во французском городе Метце.

Когда его сыну Мануэлю в Мадриде попалась на глаза газета со статьей о проживающем в Метце Кампесино, они, всей семьей, решили: самозванец. Всё-таки дочь поехала удостовериться, нет ли у самозванца татуировки, описанной мамой. Татуировка оказалась на месте, и семья воссоединилась.

Мне больше не довелось видеть Кампесино, а могла бы: я на свободе с ноября 1982 года, он умер в октябре 1983 (в 78 лет).