Борис Колоницкий - «Товарищ Керенский»: антимонархическая революция и формирование культа «вождя народа» (март – июнь 1917 года)

• Название: «Товарищ Керенский»: антимонархическая революция и формирование культа «вождя народа» (март – июнь 1917 года)
• Автор: Борис Колоницкий
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-4448-0498-8

В своем новаторском исследовании автор показывает, что культ вождя народа, известный нам по фигурам Ленина и Сталина, зародился не в советское время, а весной и летом 1917 года. «Первая любовь революции» Александр Керенский стал первым носителем и отчасти изобретателем этого культа. Традиция монархической культуры не исчезла бесследно. Обогатившись традицией почитания партийных вождей, она возродилась в новом образе уникального вождя революционной армии и революционного народа, который оказался востребован разными слоями общества. Борис Колоницкий – доктор исторических наук, профессор факультета истории Европейского университета в Санкт-Петербурге, ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН.

---

Подобно Кирьякову, Леонидов описывает Керенского как важнейший политический символ и в разработке этого образа идет еще дальше, применяя такие риторические приемы прославления политического вождя, которые впоследствии использовались при прославлении уже других лидеров: «Имя Керенского стало уже нарицательным. Керенский – это символ правды, это залог успеха; Керенский – это тот маяк, тот светоч, к которому тянутся руки выбившихся из сил пловцов, и от его огня, от его слов и призывов получают приток новых и новых сил для тяжелой борьбы»[57].

Характеризуя личность вождя, Леонидов особенно подчеркивает удивительную «искренность» «пламенного энтузиаста» революции. Показательно, что слово «энтузиаст» встречается в тексте несколько раз[58]. Описывая же внешность Керенского, Леонидов особое внимание уделяет его взгляду, вновь и вновь обращаясь к взору вождя: «стальные непреклонные глаза», «стальные глаза», «суровые неподвижные глаза»… Вождь может быть физически слаб, даже болен (автор пишет о «тщедушном и щуплом» усталом человеке), но его взгляд говорит о силе и воле, о проницательности и умении властвовать: «Мрачным, властным и негодующим взором Керенский смотрит исподлобья сурово». Политический лидер глядит на собеседника «острым и тяжелым взглядом, который трудно выдержать»[59]. Такая портретная характеристика позволяет автору создать образ сильного, волевого и жесткого политика.

Читатель начала ХХ века, знакомившийся с брошюрой Леонидова, мог бы вспомнить различные тексты, предвещавшие появление «нового человека». Таким представляли Керенского, как мы увидим далее, и другие авторы.

В Одессе книгоиздательство «Власть народа» М. И. Рудмана выпустило брошюру «А. Ф. Керенский народный министр», которая была подписана «Е. В-чъ»[60]. Работа над текстом была завершена во второй половине июля. Одесский биограф Керенского сочувствовал партии социалистов-революционеров. Можно также предположить, что он использовал тексты В. В. Кирьякова; во всяком случае, и здесь биография политика связывается с историей эсеров, обе брошюры близки по стилю, по манере отбора и организации материала. Автор, подобно Кирьякову, обильно цитирует речи Керенского, использует он и документальные публикации 1917 года, и семейные фотографии министра. И в этом жизнеописании присутствуют портретные зарисовки, изображающие политика, сделанные очевидцем его выступлений (можно предположить, что он сам слышал речи своего героя). Последний параграф посвящен «личности Керенского». Одесский биограф был уверен, что «народному министру» суждено остаться в истории как создателю нового строя, как олицетворению революции:

Когда мирная жизнь народов, повинуясь незримому ходу исторических законов, выходит из своих берегов – на гребне пенящихся волн взбаламученного моря показываются люди, имена которых впоследствии с любовью и гордостью хранит народная память. Великая русская революция создала уже человека, так тесно слившегося с ней, что не разберешь подчас: он ли ведет события, события ли ведут его. Это – Александр Федорович Керенский, первая любовь свободной России, гражданин, отменивший смертную казнь, вождь «батальонов смерти»[61].

И в этом тексте автор, описывая уникального вождя-спасителя, также использовал тему «любви», «первой любви» и тему «слияния» вождя и народа.

В Петрограде весной 1917 года начал выходить общественно-политический еженедельник «Герои дня: Биографические этюды». Предполагалось, что в нем будут публиковаться очерки жизни выдающихся современников: назывались имена К. Брантинга, Е. Брешко-Брешковской, А. Брусилова, В. Бурцева, Э. Вандервельде, В. Вильсона, М. Горького, А. Гучкова, К. Либкнехта, П. Кропоткина, В. Ленина, Д. Ллойд Джорджа, других российских и зарубежных политических и общественных деятелей[62]. Показательно, однако, что первый же выпуск данного издания оказался посвящен знаменитому революционному министру. Это само по себе свидетельствовало о популярности Керенского. Тан (Владимир Германович Богораз, 1865–1936), участник народовольческих кружков, ставший известным этнографом, лингвистом и писателем, представил в этом выпуске свой очерк «А. Ф. Керенский. Любовь русской революции»[63]. Тан, который, подобно Кирьякову, участвовал в деятельности Всероссийского крестьянского союза, стал и одним из организаторов Трудовой группы, т. е. политически автор очерка был близок к Керенскому, которого знал лично; общался Тан, по-видимому, и с членами семьи Керенского[64].

Тема политической любви к Керенскому, вынесенная Таном в заголовок, присутствует, как мы видели, и в других популярных биографиях министра, но в очерке Тана она звучит особенно сильно: «Я бы назвал его “Любовью революции”, первой девственной любовью», – пишет автор. К этой теме он возвращается и в конце своего очерка: «У Русской Революции будет много любимцев и интимных избранников, но первая девственная любовь молодой Революции никогда не пройдет, никогда не забудется»[65]. Тан, подобно другим биографам Керенского, напоминал читателю о принадлежности своего героя к социалистам-революционерам, указывая при этом на его совершенно особое место в партии: «Керенский является высшим типом “эсера”. Он яркий представитель того поколения героев, которые бросали в борьбу личное бесстрашие свое, напряжение своего духа, высоту своего подвига. Таков был Каляев, таков был Сазонов»[66]. Подобное свидетельство ветерана революционного движения имело особый вес для читателей, но вряд ли все руководители партии с ним согласились бы.

Тан, как и другие биографы Керенского, пишет о «пророчествах» своего героя и именует его «вождем»: «Он становится как бы духовным центром России, ее ответственным вождем». Автор также повторяет мотив особого взгляда Керенского: «В этих широко открытых глазах таится что-то львиное»[67].

После Июльского кризиса, когда Керенский возглавил Временное правительство, некий прапорщик В. Высоцкий написал брошюру «Александр Керенский»; ее издала Московская просветительная комиссия при Временном комитете Государственной думы. Большую часть продукции этого издательства составляли брошюры, которые в популярной форме знакомили читателей с различными явлениями общественной и политической жизни. Повествование о Керенском – единственное произведение биографического жанра в каталоге изданий Московской просветительной комиссии; это само по себе свидетельствует об общественном интересе к жизни министра. Высоцкий, подобно другим биографам Керенского, тоже широко цитировал его речи и приказы. В отличие от других авторов жизнеописаний министра, Высоцкий не затрагивал дореволюционный период. Свое повествование он начал с 27 февраля 1917 года и особое внимание уделил деятельности Керенского в качестве военного министра. Автор признает успехи «заклинателя разбушевавшейся солдатской стихии»: «И армия послушалась его, послушалась как своего вождя»[68].

Вместе с тем это была, пожалуй, единственная опубликованная в 1917 году биография министра, в которой содержалась и осторожная его критика: Высоцкий полагал, что не все преобразования в вооруженных силах были достаточно продуманы, порой же они были просто нереалистичны, а необходимость борьбы с большевизмом военный министр осознал слишком поздно. Однако автор поддержал политику Керенского и призывал своих читателей услышать голос неутомимого «собирателя русской земли». Этот образ «собирателя», заимствованный из традиционного патриотического дискурса, не был характерен для языка большинства социалистов, и вряд ли автор принадлежал к их числу. Очевидно, именно с Керенским Высоцкий связывал надежды на стабилизацию ситуации в стране. И, критикуя военного министра, главную ответственность за развал армии Высоцкий возлагал на «руководящие круги русской демократии», т. е. на лидеров умеренных социалистов, с их неумелыми и самоуверенными действиями[69]. Подобная оценка ситуации могла восприниматься как призыв к министру дистанцироваться от руководящих центров меньшевиков и эсеров.

Подобно другим первым биографам политика, Высоцкий отмечает и крайнюю усталость «больного и изнуренного» Керенского, и воодушевление претендующего на искренность лидера, «великого энтузиаста» и «романтика», оказывающего «почти гипнотическое» воздействие на массы. Автор и этого текста неоднократно указывает на особые отношения вождя и народа, на эмоциональную связь министра и его аудитории: «…навстречу ему несутся взрывы того же вдохновенного восторга, того же ответного энтузиазма, которым охвачен и сам оратор…»; «Народ чувствует Керенского, и Керенский чувствует народ»; «Народ сам “творит Керенского”, сам создает вокруг него атмосферу безграничного доверия и любви, в которой каждое его слово может принимать какую-то библейскую мощь»[70]. Причину же влияния Керенского, подобно некоторым другим его биографам, автор видит не только в искренности политика и его способности «гипнотически» воздействовать на слушателей, но и в настоятельной потребности «народа» иметь сильного властителя: «К тому же в нем самом [в народе] живет тоска по каким-то “Керенским”, по ком-то, кому он хочет поверить, отдать душу, за кем он хочет идти, кому в руки он хочет сам отдать власть, чтобы ей подчиниться»[71]. Такое понимание отношений, складывающихся между лидером и «народом», может быть созвучно тексту Леонидова, но оно уже совсем далеко от народнического канона прославления героев революционного движения в том его варианте, который развивался Кирьяковым.