Хью Томас - Золотой век Испанской империи

• Название: Золотой век Испанской империи
• Автор: Хью Томас
• Жанр: Образовательная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-097650-8, 978-5-17-099401-4

Правление Карла V – могущественного государя, властвовавшего над значительной частью Европы и Нового Света…

Именно при нем начался Siglo de Oro – Золотой век Испанской империи, когда она сделалась флагманом всей католической Европы и обеих Америк.

Объединение богатейших земель в Западной, Южной и Центральной Европе и завоевание полуострова Юкатан, а также территорий современных Гватемалы, Колумбии и Венесуэлы, Перу и Чили…

Величайшие культурные свершения – драматургия Лопе де Веги и Кальдерона, создание «Дон Кихота» Сервантесом, небывалый подъем испанской живописи, запечатленный в картинах Эль Греко, Веласкеса, Мурильо и Сурбарана.

Как жила первая из империй, над которой никогда не заходило солнце?

В чем причина ее политического и культурного расцвета?

Как создавалось то, что впоследствии стали называть Латинской Америкой?

Читайте об этом в увлекательном исследовании британского историка Хью Томаса.

---

В ответ мешики говорили, что кажется несправедливым призывать их отказаться от церемоний и обрядов, которые их предки восхваляли и считали благими. Они узнали еще недостаточно, чтобы обсуждать предложения францисканцев, но хотели бы собрать вместе своих жрецов и обсудить с ними эти предметы.

Однако когда это было выполнено, их жрецы «были чрезвычайно обеспокоены и почувствовали великую печаль и страх, и не давали ответа». На следующий день мешики вернулись, и их предводители объявили, что они очень удивлены, слыша, что францисканцы не считают мешикских богов богами, поскольку их предки всегда считали их за таковых, и поклонялись им как таковым, и научили своих потомков почитать их при помощи жертвоприношений и церемоний. Не глупо ли отвергать древний закон, установленный еще первыми поселенцами, обитавшими в этих местах? Они считали, что будет невозможно убедить стариков отказаться от своих старых обычаев. Они угрожали своим властителям гневом богов и сулили народное восстание, если людям скажут, что их боги на самом деле не боги. Они повторяли снова и снова, что признание поражения само по себе достаточно тяжело для них и что они предпочтут умереть, чем отказаться от своих богов{143}.

В 1525 году Цинтла, правитель-Кальцонцин из Цинцунцана, попросил фрая Мартина де Валенсия прислать ему нескольких монахов. Тот так и поступил, направив к нему фрая Мартина де Корунью с братиями – хотя Цинтла скорее всего был потрясен, узнав, что фрай Мартин намерен разрушить его храмы и идолов.

Это было тяжелое время. Мнение христиан разделилось: некоторые из монахов придерживались оптимистического взгляда на возможность обращения язычников и были великодушны и терпеливы (Педро де Ганте, Мотолиния); другие, среди которых был и первый прибывший в Новую Испанию доминиканец фрай Томас де Ортис, были настроены противоположным образом. Фрай Томас свидетельствовал, обращаясь к Совету Индий:

«…индейцы совершенно неспособны к обучению… У них нет никаких достойных человека искусств или ремесел… Чем они старше, тем хуже их поведение. В возрасте десяти-двенадцати лет в них, кажется, еще можно найти какие-то признаки цивилизованности, но позже они становятся подобны жестоким зверям… Бог не создавал расы, более исполненной порока… эти индейцы тупее, чем ослы»{144}.

Что кажется совершенно очевидным, так это то, что все главные ордена – как августинцы, так и доминиканцы с францисканцами – были союзниками короны в их частых стычках с энкомендерос{145}.

В 1525 году Петр Мартир писал в своем едва ли не последнем письме:

«Сказать правду, мы и сами не очень понимаем, какое решение принять. Следует ли объявить индейцев свободными и признать, что мы не имеем никакого права взыскивать с них труд, пока их работа не оплачивается? Знающие люди в этом вопросе разделились, и мы колеблемся. К противоположному решению нас подталкивают главным образом братья доминиканского ордена, посредством своих писаний. Они доказывают, что будет лучше – и надежнее как для телесного, так и духовного блага индейцев, – если мы передадим каждого из них определенному хозяину навечно и согласно наследственному принципу владения… Может быть показано на многих примерах, что мы не должны соглашаться предоставить им свободу, [поскольку] эти варвары замышляли уничтожение христиан повсюду, где только могли»{146}.

Основные направляющие всей этой христианской деятельности в конечном счете, разумеется, выковывались в Риме. Там в это время происходили весьма неординарные события. Папа Адриан VI, последний неитальянец в череде пап вплоть до Иоанна Павла II, добрался до Ватикана только к 29 августа 1522 года. Первая же созванная им консистория вызвала всеобщее изумление – ибо прежде всего он выразил надежду, что христианские правители смогут объединиться против турок-оттоманов. Затем он обратился к курии. В его речах сквозила убежденность в том, что во всех кардинальских дворцах властвует беззаконие. Он настаивал, что кардиналы должны довольствоваться годовым доходом в 6000 дукатов, и в целом порицал образ жизни римского двора{147}.

Увы, в декабре того же года турки осадили крепость рыцарей-иоаннитов на Родосе, и великий магистр был принужден сдать ее. Где остановятся турки? Этот вопрос казался весьма насущным. Тем не менее, немецкие государства отказывались прийти на помощь. Адриан восклицал: «Я смог бы умереть счастливым, если бы мне удалось объединить христианских властителей против нашего общего врага». И добавлял: «Горе тем правителям, кто не применяет верховную власть, дарованную им Господом, для того, чтобы возвеличивать Его славу и защищать избранных Им людей, но оскорбляют ее междоусобной борьбой»{148}.

Далее Адриан продолжал в том же духе. Так, например, в январе 1523 года он обличал Лютера и исключительное положение, занимаемое им в Германии: «Мы не можем даже помыслить ничего более невероятного, чем то, что настолько великая и благочестивая нация смогла позволить отступнику от католической веры, за многие годы его проповеди, совратить себя с пути, указанного нам нашим Спасителем и его апостолами и скрепленного кровью столь многих мучеников»{149}.

Однако скорой реформе церкви не суждено было случиться: в сентябре 1523 года Адриан пал жертвой жестокой болезни. Тридцать пять кардиналов поспешили собраться в Сикстинской капелле; прибывшие ради этого из Франции явились прямо в дорожной одежде. Кто будет следующим наместником святого Петра? Уолси? Или Джулио де Медичи – племянник Лоренцо де Медичи, – которого считали кандидатом императора Карла и который действительно был фаворитом последнего три года назад?

Конклав заседал несколько недель. На этот раз кардиналы не сделали ошибки, выбирая преемника, и 19 ноября кардинал Медичи, императорский фаворит, был избран папой под именем Климента VII. Герцог Сесса, зять «Гран Капитана»[28], который был теперь посланником императора в Риме, комментировал это событие с несколько излишним оптимизмом: «Новый папа всецело является ставленником Вашего Величества. Столь велика власть Вашего Величества, что даже камни вы можете обратить в послушных детей»{150}.

Ни Адриан, ни Климент не интересовались всерьез Новым Светом. Им приходилось соглашаться с назначением туда епископов, отправкой францисканцев и прочих миссий – но они еще не видели широчайших возможностей, открывавшихся там для Испании, Европы и всего христианского мира. Тем не менее, все эти назначения, разумеется, имели свои политические последствия, и император Карл знал это лучше чем кто-либо другой.

Глава 5 Карл в Вальядолиде

Здесь все считают, что Его Величество собирается реформировать свой совет и двор (Aca se cree que SM quiere reformar sus consejos y sa casa).

Мартин де Салинас, в письме к Франсиско де Саламанка, казначею инфанта Фернандо[29], Вальядолид, 7 сентября 1522 года.

Император Карл оставался в Вальядолиде на протяжении года, с сентября 1522-го по август 1523-го – такая неподвижность была необычна для монарха, не просто привычного к путешествиям, но выросшего в мире постоянных перемещений – мире, в котором его предшественники, Изабелла и Фернандо, прожили всю свою жизнь. Основную часть этого времени Карл провел в беспорядочно разросшемся дворце семейства Энрикес, хотя дважды, в сентябре 1522-го и в апреле 1523 года, он выезжал в Тордесильяс, чтобы навестить свою мать Хуану, обреченную влачить остаток своих дней в расположенном там женском монастыре Святой Клары. Кроме этого, один или два раза он удалялся от мира в знаменитый монастырь бернардинцев (цистерцианцев) в Валбуэне-дель-Дуэро, в одном дне пути к востоку от Вальядолида.

Карл принялся за реорганизацию управления своим государством, прежде всего пересмотрев количество должностных лиц, связанных с Государственным советом, который занимался главным образом внешней политикой и зависел в 1522 году от внутреннего совета, возглавляемого Гаттинарой, который и являлся двигателем всех этих административных реформ{151}. Среди других членов был рыцарственный друг Карла – Генрих Нассауский, который к этому времени стал великим камергером Нидерландов. Хотя в жизни он был беззаботным и обаятельным человеком, именно Генрих был ответственен за введение строгой формальности бургундского церемониала в испанскую придворную жизнь. Он командовал имперской армией в 1521 году, а в 1522-м сопровождал Карла в Испанию, где исполнял обязнанности председателя новообразованного испанского Финансового совета.

Несмотря на то что к этому времени он чудовищно растолстел, Генрих женился на испанской наследнице знатного рода, Менсии де Мендоса, маркизе де Сенете – одной из двух сестер, про которых губернатор Кубы Диего Веласкес шутил, говоря своим друзьям в Сантьяго-де-Куба, что однажды женится на одной из них. Торжественное бракосочетание в присутствии короля состоялось в Бургосе в июне 1524 года. Менсия обладала хорошими связями, а также была очень богата; в 1530-х годах она была хозяйкой знаменитого салона в Нидерландах, поддерживая голландских художников и писателей. Историк Овьедо тепло отзывался о ней как об «очень утонченной, образованной и обходительной женщине, копии ее отца, маркиза, с которым ни один рыцарь в Испании того времени не мог сравняться в изящных манерах и благосклонном расположении духа»{152}.