Эллина Наумова - Одно к одному. Полина и Измайлов

• Название: Одно к одному. Полина и Измайлов
• Автор: Эллина Наумова
• Жанр: Детектив

Может владелец холдинга спиться втайне от любящей жены? Да, такие долго принимают на веру ложь грешных мужей. Удержится ли топ-менеджмент от воровства у пьющего шефа? Исключено – и трезвого оберут при случае за милую душу. Способен ли протрезвевший и обнаруживший, что разорен, хозяин покончить с собой? Конечно, естественный выход для человека в отчаянии. Так ответили на эти вопросы полковник Измайлов и его сыщики. Только Полина упрямо твердила: «Нет». И, как всегда, оказалась права.

---

– Намерена, но после пробежки. Ты же знаешь.

– О!

Достали со вчерашнего дня этим «о» и наркологи, и полицейские. Стоило мысленно их объединить, как я поняла, что раздражало меня с раннего утра. Не просьба Измайлова сделать бутерброды. В конце концов, это забавно. А исчезновение ночной уверенности в его правоте насчет самоубийства Леонида Садовникова. И добро бы восторжествовало мое собственное предположение о случайной роковой передозировке сердечного препарата в попытке спастись. Нет, вопреки фактам вновь возникло состояние протеста: «Не может быть. Если Леня нашел в себе мужество остановиться, принял медицинскую помощь, что при его гипертрофированном самолюбии не просто, он справился бы с любой ситуацией. Обворовали соратники? Тем вернее не бросил бы свою Ленку в грязи долгов и разборок. Ответственный же парень».

Насколько я его знала, самым тяжким было признать себя несовершенным, зависимым от алкоголя и врачей. Наверняка мучился – другие могут сами завязать, а у него не получается. Вик вчера попал в точку, отметив желание Лени не слыть, а быть эталоном. Я обошлась без комментариев, но он совершенно серьезно рассуждал об обязанности руководителя подавать подчиненным пример праведности. И в то же время «позор» перед бесконтрольно трудившимся в течение полугода коллективом он пережил бы легко. Я не удивилась бы, услышав, что Садовников, окончательно протрезвев, в одночасье уволил всех, кто развлекался его слабостью. Потом, погрустневший и помудревший, но ни в коем случае не отчаявшийся от страданий, нанял бы другой штат. И новички через неделю-другую засомневались бы: полноте, хлестал ли Леонид Александрович спиртное вообще? Не преувеличила ли завистливая молва его проблем? Не оговаривают ли его уволенные лоботрясы? Клеветать на требовательных и удачливых многие горазды.

– Между прочим, алкоголизм, как и всякий «изм» – это приверженность, пристрастие, пусть и болезненное. А токсикомания, наркомания самими своими названиями сигналят о почти полной неуправляемости.

– Что, детка? Какой «изм»? – крикнул Вик из прихожей.

– Любой, – изумленно ответила я, не заметив, что открывала рот.

– Я ушел, счастливо.

Все, если я принялась думать вслух, сопротивляться сомнениям бесполезно. Первое впечатление от кончины Леонида было неискоренимо. «Поля, столь живучи в человеке не культуры, а сорняки ощущений, – напомнила я себе, цепляясь за последний шанс образумиться. – Наверное, твое упрямое неверие – лишь отголосок не улегшихся эмоций. Послушай Вика, погоди, попривыкни. Смерть всегда вызывает протест. У тебя он принял такую вот форму». Напрасный труд. Интересно, как называют психиатры мою манию? Я уже не в состоянии была терпеть бездеятельность. У Измайлова вчера чесались кулаки? У меня сегодня пятки плавились от топтания в кухне. Я рванула на улицу, быстренько намотала обычное количество кругов, ловя влажный, пахнущий поздно зацветшей черемухой ветерок, охладилась под душем и торопливо оделась.

Зазвонил телефон. Секундное колебание – я еще дома или уже нет? Схватила трубку и выпалила:

– Полина. Извините, стою у двери, готовая к выходу по делам.

– После физкультуры или до? – насмешливо справилась Настасья. – Смотри, до инфаркта не добегайся. Ты, когда в себя погружаешься, за дыханием перестаешь следить и ритм с темпом постоянно меняешь.

Инфаркт может случиться исключительно из-за ее неусыпной заботы о моем здоровье. Дочиталась мне своих нудных лекций до того, что я перестала курить перед пробежкой. И часа полтора после держусь. А ей все мало.

– Я уже преодолела трусцой все, что собиралась.

– Тогда почему тон истерический? Как насчет мышечной радости и положительных эмоций?

– Насть, я не ожидала, что позвонишь ты. Думала, минимум сутки от меня отдохнешь.

– Мне положен отдых раз в десять длиннее. И молоко за вредность. Но звонила Ленка. Поль, там драма, трагедия и этот, как его…

– Что? – похолодела от возможного продолжения в мужском роде я.

– Трагифарс! – выпалила Настасья.

– С мелодрамой не путаешь?

– Не издевайся, поганка созревшая. Со мной поедешь или сама? Я до половины третьего в клинике.

Мы с ней собирались сегодня к Ленке, только вечером. Но днем так днем.

– Без пятнадцати три, как обычно, на уровне пятого вагона.

– У меня сейчас грыжа для разминки, а потом кишечная непроходимость.

– С ума сойти. Не представляю. Ни пуха, ни пера, доктор.

– К черту все и всех.

«Капитан медицинской службы, кандидат медицинских наук Олейникова Анастасия Павловна», – уважительно пробормотала я. А ведь ей тридцати нет. Недавно я представила ее знакомому пожилому американцу. Очень уж ему хотелось увидеть кого-нибудь кроме торговок и проституток. Вообще-то, надо было человека с окулистом сводить, потому что у него опасно вылезли из орбит глаза, когда он узнал, что Настасья давно и вовсю самостоятельно оперирует.

– Невероятно, – лопотал потрясенный янки. – Такая юная девушка. У нас ей до тридцати стоять во втором ряду и наблюдать за работой мастеров, а потом еще лет пять ассистировать им.

– Она особо одаренная, – попыталась привести его в чувство без использования нашатыря я.

– Ну и что?!

Пришлось переводить разговор на культурные ценности. Лишь воспоминания о десяти осиленных страницах из Достоевского несколько притупили ужас собеседника перед нашей бедовой медициной.

– У вас и хирургия – русская рулетка, – прохрипел он, прощаясь.

«Стоп, Поля, – одернула я себя, – не отвлекайся. Ты, собственно, куда намылилась»? Вынуждена была признать, что понятия не имею. Но все-таки главное – собраться. А направление всегда жизнь задаст. Снова затрелил телефон:

– Полина Аркадьевна? Здравствуйте.

– Михаил Игоревич! Что случилось?

– Узнали? Не разбогатеть мне. Пожалуйста, не волнуйтесь. Илонов приехал в восемь и уже закончил со второй капельницей. Юля еще глаз не продирала. Пациент заснул, доктор обещал, что чуть ли не до вечера.

– Замечательно. Спасибо, Михаил Игоревич. Ваше появление было воспринято, надо полагать, радостно? Оценил горе-пьяница преданность?

– Не угадали. Принял, как должное. Да в принципе он в порядке, только зол до невозможности. Полина Аркадьевна, вы располагаете временем? У меня к вам очень деликатная просьба.

– Я занята после двух. Сейчас половина десятого.

– Вчера умер Леонид Александрович Садовников.

– Вы его знали? Или СМИ уже сообщили?

Я не справилась с голосом – он зазвенел от нетерпения и любопытства.

– Нет. Геннадий Самошев, начальник его дачной охраны, мой друг. Он старше, но наши родители были очень близкими приятелями, и мы с самого моего детства… Но не в этом суть. Он хочет с вами поговорить.

– Со мной? – оторопела я.

– Именно. Вы не беспокойтесь, в моем присутствии. Если я передаю его просьбу, то головой за вашу безопасность отвечаю.

– Он что, после контузии? Никак не реабилитируется после войны? Зачем вам головой-то рисковать?

– Ну, я, может, неудачно выразился. Лучше было бы встретиться на нейтральной территории. Но я из дома ни ногой. Как думаете, его и ваш приезд сюда осуществим?

– За него не поручусь.

– Полина Аркадьевна, выслушайте его в моей комнате, и он сразу вернется за город. Ему нельзя надолго отлучаться. Дача теперь пуста, но мало ли что понадобится. Если вы согласны, назначьте точное время. Вам машина нужна?

От транспорта я отказалась. Он настойчиво, но безукоризненно вежливо просил согласия, а я уже тридцать минут, как кроссовки зашнуровала. О чем немедленно и сообщила. Не язык – помело. «Неужели когда-нибудь докатишься до того, что будешь ломаться и выпендриваться в ответ на человеческую просьбу»? – спросила я себя. Но недовольство осталось. Пора учиться молчать. Чужих секретов не выдаю, зато своих не имею. Мама зовет меня простодырой, папа искренней. А вот Борис Юрьев полагает, что моя «якобы предельная откровенность» – это подлая уловка. «Она же постоянно придуривается», – авторитетно заявляет он. Я повеселела. Вдруг Боря прав, и я действительно слишком умная, а не наоборот. И просто сказала, что выхожу. Михаил Игоревич просто сказал:

– Спасибо. Жду.

Дорогой я пробовала пораскинуть мозгами. Но дело не пошло дальше мысли: «Главный страж тела экса был необычайно речист, шпарил, как по писаному. Раньше складывалось впечатление, что он запретил себе употреблять более десятка слов кряду и сознательно практиковал некоторое косноязычие». А на уровне ощущений осталось – Михаилу Игоревичу хотелось, чтобы свидание с Геннадием Самошевым состоялось.

Глава четвертая

В квартире было тихо-тихо. Накачанный снотворным экс-благоверный преодолевал похмелье в забытьи. У Юлии пока все процессы в организме протекали естественно: она занималась тем же, чем и любовник, но без внедрения лекарств в плавный здоровый кровоток. На нее я, правда, не взглянула, поверила Михаилу Игоревичу на слово. А своего бывшего проведала и подивилась. Куда делись вчерашняя отечность и бледность? С высокого лба испарился обильный пот, гримаса страха не безобразила лицо. А сжатые, казалось, навсегда кулаки раскрылись, явив ладони с путаницей линий, в которой я в пору увлечения хиромантией пыталась разобраться. Тряхнула стариной, прошлась взглядом по основным вехам – ничего нового, разве что звезда на бугре Аполлона стала почетче. На столике возле дивана соседствовали кувшин апельсинового сока и старое издание «Посмертных записок Пиквикского клуба». Осилил, судя по закладке, двадцать страниц, но ведь не за бутылку, за книгу брался.