Ольга Хольман - Точка над О

• Название: Точка над О
• Автор: Ольга Хольман
• Жанр: Поэзия

О любви и нежности никогда не будет сказано в достаточной мере. Сборник «Точка над О» – та самая лирика, которой так не хватает современному человеку. Сюда вошли произведения, написанные в период 2000—2017 гг., а также небольшой бонус – раздел с весёлыми детскими стихами и раннее творчество автора. Книга будет интересна как ценителям нежной и чувственной «цветаевской» поэзии, так и тем, кто хоть раз в жизни любил всей душой. Прикоснитесь к пронзительной рифме, вам понравится.

---

Быть любви

Снам плохим соседкиным нет конца,
Третий день на девоньке нет лица.
Всё подвох мерещится ей везде:
«Не к добру, – окстится, – ох, быть беде!
Быть несчастью, – плачет, – я чую зло».

Вот же дура-баба! Не повезло!
Как по мне – хоть черти, да хоть сам Вий,
Я-то знаю точно, что быть – любви!

«Возьми такси и приезжай ко мне…»

Возьми такси и приезжай ко мне,
Я без тебя сегодня сам не свой.

Мне хочется, обнявшись при луне,
Все чувства на двоих делить с тобой.
Кричать от счастья всем: она моя!
Люблю её! Да, клином; да, на ней!

Тоска перевалила за края.
Возьми такси и приезжай скорей.

От А до Ю

Быть счастливой от «А» до «Ю»,
«Я» засунув куда поглубже.
Ты мне, видимо, очень нужен,
Раз такие финты выдаю.

Раскрою себя изнутри,
В наилучших местах стачаю.
Да сама себя не узнаю —
Лучше стала-то, посмотри!

А тебе – всё не то, не так…

Приметала – да прострочила.
Глянь глазочком хоть, что получилось,
Ты же видишь, стараюсь как.

Молчание

Наше молчание неподъёмно,
Непостижимо, мне неподвластно.
Наше молчание стало объёмным,
Словно 3D в кинозале частном,
Стало вполне осязаемым.
Боже,
Я пересыщена оным навеки!
Наше молчание точит и гложет
Так, как нельзя терзать человека,
Так, как нельзя истязать живого.

Крикнуть – чтоб воздух порвался в клочья!
Но не находится нужного слова
Этой застывшей октябрьской ночью.

Порыв

Пришла, порывисто обняла.
«Чего надумала?» – говорю.
Молчит: не может найти слова.
Наверно, любит…
И я ж – люблю.

Стоит – и дышит едва-едва.
(Зачем я замер и сам – молчу?)
Тоска, помноженная на два,
Обоих хлопает по плечу,
Сжимает горло и гасит звук,
Рождённый, чтобы унять печаль.
И мы – то около, то вокруг,
Да всё никак не извлечь мораль…

Пришла, замялась… Чего молчишь?
(Скажи! Заполни словами брешь!)
Но – миг упущен: не уследишь.
Чуть слышно шепчет: «Иди… Поешь».

Гвозди с земляникой

Задушена, задавлена, пода- (…)
Подумать только, – собственным корсетом!
К каким чертям я родилась поэтом?!
Мне б лучше мудрости из жалости кто дал!

Господь, в которого давно уже не ве- (…),
Несуществующий, молюсь тебе! Ты слышишь?
Мой крик надрывный превратился в грыжу,
А я всё в той же луже, на земле:
Никак не закатается губа.

Бреду домой, неся туман-тунику.
На ужин будут гвозди с земляникой,
А так хотелось сладостей с шампа- (…)

Не трогайте музу руками

«А она тебе, собственно, кто?
Эта дама с пытливым взглядом,
Та, что вечно с тобою рядом, —
В старом драповом чёрном пальто,
В туфлях, стоптанных год назад, —
Эта, ну, как её зовут-то?
Та, которой двадцать как будто
Или больше чуть-чуть – наугад,
А не деле – десяток плюс!
Так вот кто она – для тебя-то?
И не слишком ли старовата
Мадемуазелька, поющая блюз?»

Улыбается: «Плюйтесь словами,
Но не трогайте музу руками!»

«Мы с тобою поехали дальше…»

Мы с тобою поехали дальше,
А она сошла на перроне.
Задрожали твои ладони.
Она видит тебя, мой мальчик,

Она слышит каждое слово,
Даже мысли читает, может.
Тут её не почувствовать кожей,
Но во сне вы увидитесь снова:

Ты, вернувшись в детство-без-фальши,
Тронешь бабушкино колено.

На виске твоём бьётся вена.
Ты молчишь.
А мы едем дальше.

37,2

Пятый день тридцать семь и два.

Знаешь, видно, магнитные бури
В нас тобой натолкали дури,
Да обид наплели кружева.

Ртутный столбик ползёт не спеша.

Нас упрямство в заложниках держит,
Пробивая сквозные бреши
Там, где нежность хранила душа.
Так за принципом прячется суть:
В этом детском споре-до-гроба
Всё равно проигравшие – оба.

Тридцать семь и два.

Не уснуть,
Губ не тронуть – едва-едва, —
Обожжённых молчаньем долгим.
С этих ссор – никакого толку.
…Пятый день тридцать семь и два

«Гнись, тростинка, на ветру…»

Гнись, тростинка, на ветру,
Ночью темной гнись.
Выйдет солнышко к утру,
Ты его дождись.

Гибче, ниже, будь сильней!
Гнись, не надломись.
Солнце выйдет – отогреет.

А пока – крепись.

Позвоните родителям

Мимо жёлтых холмов, к устью синей реки,
Шли топиться седые, как лунь, старики:
«Лучше смерть, чем так жить!»

Покосившийся дом,
Руки в венах и ложку-то держат с трудом,
Плечи тянут к земле и глаза чуть глядят,
И больные сердца ничего не хотят.

Только память услужливо крутит кино,
Не забылось, не стёрлось в уме ничего:
Ни война, ни разруха, ни годы работ,
Ни любовь, за которой бежали вперёд…

Дом стоял полной чашей, родила земля,
Да казалась такою сплочённой семья!
Но сменяются листья, уходят года,
И птенцы из гнезда улетают всегда.

Дети съехали в город – и канули в нём,
А родители в хатке стареют вдвоём,
Покрываясь узорной резьбою морщин:
Не вернётся ли дочь? Не приедет ли сын?
Словно два недолюбленных преданных пса,
У дороги стоят. Но молчат небеса.
И однажды, скрываясь от страшной тоски,
Взялись за руки брошенные старики,
Побрели прочь от дома – давно не гнезда —
К устью синей реки, да песчаным холмам.

Ветер шёпот крадет: «На внучат бы взглянуть…»
Старики завершают свой жизненный путь.

Чернобыль

Засыпай, мой малыш. Вот тебе молоко,
Крепче чашку держи шестипалой рукой.
Раньше, помнится, деток кормили грудным,
А сейчас – синтетическим стали, простым.
Витамины росли не в коробках тогда,
И была не химическою еда,
И вода не в бутылках текла, а в реке,
И от солнышка прятались люди в теньке…
А теперь-то ни тени, ни солнышка нет:
Через тучи не ходит ласковый свет,
Тучи с ветром приносят урановый дождь.

Мой сыночек, когда-нибудь ты поймёшь,
Может, даже простишь – или внуки простят…

Но здоровых – своих – уже не родят.

«Люблю тебя – светло и чисто…»

Люблю тебя – светло и чисто,
Нежнее в мире чувства нет.

Земной клубок мотает быстро
Нить шерстяную наших лет,
Сплетает судьбами так плотно,
Как будто вяжет тёплый шарф.

С тобой легко и беззаботно.
Ты спишь, к груди меня прижав.

«Топишь в сердце, как в печке, лёд…»

Топишь в сердце, как в печке, лёд.
Ни назад тебе, ни вперёд:
Вроде как не одна, а с ним,
Но тесно, вам тесно двоим.

Ты ему – и сестра, и мать,
А женою тебе не стать.
Нет, женою тебе не быть:
По течению, видно, плыть,
Суждено до скончания лет.

Крошишь в пальцах надежды свет,
Душишь в лёгких печальный вздох:
«Может, он и не так уж плох?
Может, капельку потерпеть?»
Только прожита жизнь на треть,
А назад уже не свернуть,
И не станет упруже грудь,
И не станет стройнее стан.
Истирает черты туман —
Время жадно молодость жрёт,
А тебе – ни назад, ни вперёд.

А тебе – ни вперёд, ни назад,
Не отец он тебе и не брат.
Поздно клеить, но страшно рвать.

Ты решаешь ещё подождать.

«Птица белая, птица славная…»

Птица белая, птица славная,
Кто ж тебе так поранил крыло?
Кровоточит обида давняя,
Солью жжётся проклятое зло,
И летать не по силам – не можется.
…Да как только рука поднялась?!

Тебе нечего больше тревожиться,
От людских укрываясь от глаз:
Помогу тебе – как под силу мне,
Сердцу, верно, не запретишь.
Ты доверься мне, птица милая,
Ты доверься мне – и взлетишь.

Бессонница

Душу выскребли кошки дочиста,
Ох, того и гляди, порвут!

Одеялом легло одиночество
И бессонница тут как тут:
Корчит рожи, глумится и бесится,
На клочки разрывает ночь.
Не повесить и не повеситься, —
Нет, не выманить гадину прочь:
Я в плену у неё, я в заложницах.

Вот: насмешливым взмахом руки
Под глазами моими – художница! —
Вырисовывает круги.

Девичье

Немного ревнует к жёнам, что были «до»,
Колечко рисует ручкой на безымянном
И замолкает, сделав глоток бордо:
Мыслей смутившись, прячет их по карманам.

Казалось бы: той, кого не застать врасплох,
Той, чья естественность стала почти что притчей,
Нужно всего-то сделать глубокий вдох,
Да и задать заветный вопрос девичий!

Но – ждёт у окна, прислонившись к прохладе лбом,
Шлёт СМС-поцелуи, чтобы при встрече
Вновь промолчать —
Мол, пускай «своим чередом».

…А в голове тренирует свое красноречие.

«Жую минуты. Вечер тянет в ночь…»