Юрий Коваль - Память сердца. Великая Отечественная Война в новеллах и очерках, в письмах и воспоминаниях её современников

• Название: Память сердца. Великая Отечественная Война в новеллах и очерках, в письмах и воспоминаниях её современников
• Автор: Юрий Коваль
• Жанр: Публицистика

В сборник «Память сердца» вошли небольшая повесть о военном детстве, новеллы, очерки о Героях Советского Союза, Герое Социалистического Труда и полном кавалере орденов Славы. Особую ценность (как документ эпохи) имеют включенные в сборник непричесанные воспоминания работников военного (закрытого) завода, письма выпускников школы, погибших на фронтах Второй мировой…

---

Вас не забыли, Клавдия Ильинична!

Прошел дождь. Выглянуло умытое солнце. Оно разлилось по всей земле. Заглянуло во двор уфимской фабрики имени 8 Марта. Осветило фигуру скуластой женщины с раскосыми глазами и детей, прижавшихся к ней. Я подошел к этой женщине, вырубленной из белого камня, прочитал: «Бесстрашной партизанке Клавдии Ильиничне Абрамовой-Разуваевой, погибшей вместе со своими детьми в Великую Отечественную войну».

Мимо легко, почти не касаясь земли, промчалась девушка. «Экая торопыга, ветер. Сколько раз она так-то пробегает по двору мимо Клавдии Ильиничны. Мимо Клавдии Ильиничны или мимо скульптуры?»

Сомнение породило вопрос. Клавдая Ильинична Разуваева, а вместе с ней все, кто погиб в Отечественную и возродился в граните, мраморе и бронзе, требовали немедленного ответа. И я пошел по цехам.

Люди работали. Напряженно, ритмично, споро. Накоротке отвечали на мои вопросы.

– Клавдая Ильинична Разуваева? С нашей фабрики, швея. Кончила еще до войны рабфак, поехала учиться в Москву. После института направили ее на работу в Воронеж. Женщина образованная, способная, стала она вскоре директором швейной фабрики. А тут война. Ушла в партизанский отряд. Не последним человеком была в отраде. Выдал ее немцам предатель. Мучили фашисты. Детьми родными пытали. Обещали оставить их в живых, если она предаст партизан. Не предала. Расстреляли ее вместе с детьми.

– Разуваева работала у нас девчонкой. Тогда все учились, вот и она собралась и отправилась в Москву. В институт, говорят, какой-то поступила. Окончила его и уехала вместе с мужем в Керчь.

Кем она сначала работала, не знаю, потом-то – секретарем райкома

партии. Началась война. Она осталась в городе во главе подполья. Такого человека, как секретарь райкома, конечно, многие знают в лицо. Нашелся подлец, донес на нее. Немцы обещали ей и ее детям сохранить жизнь, если она предаст своих товарищей. Но она молчала. Фашисты, взбешенные ее упорством, расстреляли сначала детей, а потом и мать.

– Разуваева – наша, фабричная. Перед войной уехала на юг, то ли в Краснодар, то ли в Ставрополь. Там тоже работала швеей. Вышла замуж. Двое детей народилось. Как началась война, муж ушел на фронт. Осталась она с детьми одна. Эвакуироваться не успела: немцы заняли город. Разуваева стала помогать подпольщикам, связной у них была. Однажды немцы ее выследили и арестовали. Пытали. Грозили детей ее убить. И убили, потому что она ни в чем не призналась. А потом убили и ее. Женщина героическая, что и говорить. Памятник зря не поставят.

…И вот я опять иду к Клавдии Ильиничне Абрамовой-Разуваевой. Теперь я знаю, что ей сказать:

– На фабрике, где когда-то начиналась Ваша дорога в большую жизнь, Вас знают и помнят. Помнят сердцем. В памяти комсомольцев вы и швея, и директор фабрики, и секретарь райкома… Это не беда. Вас помнят не по должности. Говорят, что войну Вы встретили в Керчи, кажется, в Воронеже, вроде бы в Краснодаре. Простим девушкам неточность. Они точны в главном: войну Вы встретили на русской земле. Настоящим человеком.

Голос Левитана

Коктебель. Июльский день 1971 года. Три часа пополудни. Солнце палит изо всех сил, на пляже – самые стойкие, испытанные курортники. Остальные, вялые, иссушенные солнцем, сморенные сытным обедом, бредут к своим палаткам и корпусам.

По примеру благоразумного большинства плетусь домой. Там ждет меня модный нынче Михаил Булгаков. С моря доносится глухое бормотание прибоя. Коктебель погружается в послеобеденную дрему. И вдруг прямо в спину громкий голос резанул по ушам:

– Внимание, внимание! Я насторожился.

– Передаем важное сообщение.

Сердце сжалось, похолодело: говорил Левитан. Что случилось? Радость… или беда?

– Сегодня в девятнадцать часов по московскому времени…

Предательская дрожь пробежала по ногам. Левитан… Он объявил всему миру о полете Гагарина и… о гибели Комарова. Теплой майской ночью я услышал от него известие об окончании войны. Его голос принес в наш большой коммунальный двор горе. Помню: утро, с Белой по крутой горе поднимается женщина с бельем. Кто-то крикнул ей: «Немцы перешли границу. Война!» Ослабли руки женщины, таз накренился, белой змеей поползла на землю простыня.

Темно и голо стало во дворе. Поговаривали, что фашистские самолеты добрались до самого Куйбышева. Не сегодня-завтра жди их в Уфе. По этому случаю ослепли дома: наши матери набросили на вечерние окна байковые одеяла.

Кто-то спилил на дрова скрипучие ворота, клены и столбы для качелей.

В большую столовую под рестораном «Уфа» пришли похожие друг на друга дети: на тонкой шее большая голова, под глазами синие тени. Они предъявляли талон на дополнительное питание. Им наливали горячую похлебку…

Отталкиваясь руками от земли, по городу перекатывался безногий человек. Вместо ног – доска на шариковых подшипниках.

Мимо меня пробежали две девушки. Они играли в догонялки и не обращали никакого внимания на Левитана.

– Сегодня в девятнадцать часов по московскому времени состоится морская прогулка по Коктебельскому заливу, – разносился по поселку голос экскурсовода-мистификатора.

Камень с сердца. Все в порядке. Можно пить «Черноморский рислинг», есть чебуреки, бездумно валяться на пляже, читать Булгакова.

…Находчивый парень, этот экскурсовод. Билеты на теплоход, пожалуй, разойдутся.

Хлеб пропал: запахло поркой…

В десятом классе шел урок истории. Учитель рассказывал об обороне Ленинграда.

– …Рабочие получали по 250 граммов хлеба в сутки. Хлеб этот был замешан на клею. В него добавляли опилки.

Учитель говорил с трудом. Охрип, перешел на шепот. Его глаза блуждали по раскрытому классному журналу: старался скрыть волнение.

Откровенно, во весь класс, хмыкнул Николай.

– Хлеб с опилками? Чепуха! – пророкотал баском Виктор.

– Встать! – металлическим голосом прокричал побледневший учитель. Ребята испуганно переглянулись. Встали. Учитель истории отличался большой терпимостью. На его уроках можно было говорить о чем угодно, для него не существовало запретных тем. Что с ним стряслось?

– Война! Блокадный Ленинград, – заговорил учитель. – Город, в котором дети становились стариками в несколько дней. А вы…

Он пристально глянул в лица десятиклассников.

– Садитесь.

В классе повисла тягостная пауза.

– В Уфе, кстати, тоже было голодно. Ели отруби, жмых, на сухой сковороде поджаривали картофельную кожуру.

Учитель умолк. Задумался.

– Хлеб… Пожалуй, сегодня я расскажу вам одну грустную историю из далеких военных лет.

Жила-была в Уфе маленькая дружная семья: мать и двое сыновей. Мать работала в госпитале. Отец – на фронте. Старшему из братьев было двенадцать, младший учился в первом классе.

Пришла как-то мать с работы, усталая, злая – наши отступали. Полезла на полку: там хранился хлеб. Достала она тряпицу, развернула и ахнула: не хватает одного куска. Мать слыла женщиной крутой: отец бил ее чуть ли не с пеленок. Плетка у него даже была из сыромятины: поучал и жену, и детей. Выросла мать хорошим человеком. То ли в шутку, то ли всерьез любила повторять: «Спасибо папе, учил, не покладая рук». Детей своих мать не трогала. Случалось, стеганет иной раз сына под горячую руку – потом весь день ходит пасмурная, сердце ноет, готова прощенья просить у проказника. А здесь – хлеб пропал. Один, значит, за счет другого выжить хочет. Дело не в хлебе, в предательстве. «А ну, признавайтесь, кто украл хлеб?» – спрашивает мать у своих сыновей. Слово нарочно пожестче подобрала – не взял, а украл.

Запахло поркой. Поскучнели мальчишки. Старший насупился. Младший заревел. На всякий случай. Может быть, сжалится мать. А она сняла с вешалки белый прорезиненный пояс, в котором до войны бегала в парк на танцы, и началась экзекуция.

Прошла неделя, другая. В воскресенье мать устроила в квартире генеральную уборку. Передвигала ящики, стол, комод.

Наигравшись во дворе, прибежали домой мальчишки. Распахнули дверь: на полу сидит мать и слезами умывается. Возле нее лежит черный в белых паутинках плесени кусок хлеба.

…Вот и все. Кажется, прозвенел звонок?

Ступайте на перемену.

Бандероль из ровеньков

Наше знакомство состоялось в столовой пансионата. По воле диетсестры мы оказались за одним столом. Инженер из Ворошиловграда (так мне его отрекомендовали) всегда опаздывал на обед.

За час до обеда он надевал спортивный шерстяной костюм и «в темпе» лез на высоченную крутую гору. Палило солнце, среди редкого, приземистого кустарника мелькала в руках Николая третья точка опоры – суковатая палка. Деревенели ноги, сердце подкатывалось к горлу, пот струился по лицу, спине, рукам. Мокрое тело обдавало волнами бродячего ветерка. Хорошо! Преодолеть гору, свою усталость, тягу к неподвижности.