Анатолий Галущенко - Страна контрастов. Мемуары разработчика ядерного оружия СССР

• Название: Страна контрастов. Мемуары разработчика ядерного оружия СССР
• Автор: Анатолий Галущенко
• Жанр: Прочая документальная литература

Будни – работа над самым мощным оружием в истории человечества, способным уничтожить мир. Выходные – копание на 6 сотках, чтобы прокормить семью. Блеск и нищета советской сверхдержавы, отраженные в судьбе незнаменитого человека. Повседневная жизнь секретного центра ядерного могущества коммунистической империи.

---

Страна контрастов Мемуары разработчика ядерного оружия СССР Анатолий Галущенко

© Анатолий Галущенко, 2017

ISBN 978-5-4485-3422-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Я принадлежу к поколению, детство которого совпало с суровыми годами Великой Отечественной войны. На долю этого поколения выпали многие и радостные, и трагические события ХХ века.

Родился я в ноябре 1941 года в Донбассе, который в то время – с сентября 1941-го по сентябрь 1943-го – был оккупирован фашистской Германией. На моей памяти военное раннее детство, незабываемая радость Победы, голод 1947 года, холодная война, хрущёвская «оттепель», создание ракетно-ядерного щита, первый спутник и полёт Гагарина, бурное развитие информационных технологий, перестройка, развал СССР, расстрел Верховного Совета, «шоковая терапия» и бандитизм в 90-х, оживление экономики в 2000-х и последовавшие кризисы, ослабление и новое усиление холодной войны.

Меня можно отнести к обычным простым людям моего поколения. Я из шахтёрской семьи. В детстве рос и воспитывался в шахтёрском посёлке.

Мои воспоминания не претендуют на всеохватность, они о том, что пережил я сам или мои близкие. Я стараюсь максимально объективно излагать памятные события, которые тем не менее характеризуют обстановку и условия жизни обычной семьи, без оглядки на политические интересы и увязки со знаковыми событиями «эпох» Сталина, Хрущёва, Брежнева и т. д.

В жизни было и хорошее, и плохое. Но корректно определить, что было «хорошо» и что «плохо», можно лишь с учётом конкретной исторической обстановки, социальных условий жизни того времени. Например, в годы восстановления разрушенной войной страны, по нынешним меркантильным меркам, мы были бедные и несчастные. Но в то время у меня и моего окружения ощущения несчастья не было. Все жили примерно одинаково бедно. Бедность была нормой, поэтому можно сказать, что мы жили нормально в тех конкретных исторических условиях послевоенной разрухи. При этом с оптимизмом смотрели в будущее, поскольку на глазах страна восстанавливалась, ежегодно первого апреля цены снижались и жизнь заметно улучшалась.

Очевидно, правильная оценка прошлого нашей страны невозможна без достоверного знания её истории фактической, а не истории как инструмента политической борьбы. Надеюсь, что мои воспоминания об отдельных эпизодах и событиях моей жизни и моих близких, посвящённые, прежде всего, детям и внукам, окажутся интересными и для других читателей.

Моя родословная

С отцом мне повезло. Я горжусь им…

Мои родители – выходцы из сёл в донецкой степи. Отец из Георгиевки (это официальное название, жители называют своё село Григоровка), расположенной в 10 километрах западнее нынешнего Донецка по дороге на Запорожье, а мать – из Максимильяновки, что в пяти километрах западнее Григоровки, по той же дороге. Эти сёла были основаны в XVIII веке в период освоения Екатериной Великой Причерноморья и Приазовья. Согласно преданиям, Григоровку основали переселенцы из Литвы. Возможно, поэтому и сейчас жителей Григоровки называют «литвины». В Григоровке, как и в близлежащих сёлах, говорят на украинском языке, но диалект несколько отличается. Например, в селе предков матери говорят «молоко, корова», а в соседней Григоровке – «малако, карова».

Согласно семейным преданиям, мой прапрадед Хома был чумаком – ходил пешком в Крым за солью. Основным ориентиром в пути ему служил Млечный путь на звёздном небе, который на Украине называют «Чумацкий шлях» (дорога). Прапрадед Хома прожил 116 лет и умер в голодном 1921 году.

Прадед Остап и дед Никита были крестьянами. О прадеде мне почти ничего неизвестно, а деда знаю очень хорошо. Родился он в 1881 году. Мы его уважительно называли «дедушка», а тётя Фаня (его дочь) – «тато» или «татко» и – на «Вы». Он умер, не дожив полгода до 100 лет (его сестра, баба Ульяна, дожила до 102-х). Дед вёл по-настоящему здоровый образ жизни. Был спокойным, уравновешенным, добрым. Выпивал по чуть-чуть, и то крайне редко. Знал и хорошо пел украинские народные песни. В молодости, как он говорил, «до советской власти», работал некоторое время в Красногоровке, что примерно в 10—12 километрах полевой дороги от Григоровки. Ходил ежедневно на работу и с работы только пешком в любую погоду. А как непросто идти по раскисшему под дождём чернозёму, прилипающему тяжёлыми гирями к сапогам! Дед и на базар в Юзовку (сейчас – Донецк) ходил пешком.

Поскольку на базаре основная торговля была рано утром, выходил он за полночь, чтобы успеть к началу базара. А до Юзовки 30 километров!

Мой дед Никита Остапович. Фото автора

Когда деду было уже далеко за 80, он приходил к нам в гости за 10 километров, на окраину Донецка, только пешком, и ни разу мы не смогли уговорить его уехать домой на рейсовом автобусе. Дед всегда ходил с тростью, которую все домашние и он сам называли «палочкой». Палочка была очень удобная и красивая. Верх её удобно изгибался под ладонь. Конец палочки был в виде собачей головки. Под нижней челюстью собачки была кнопка. При нажатии кнопки пасть открывалась. Мне нравилась эта палочка, когда я был маленьким, и дед с удовольствием давал мне поиграть с ней.

Никита Остапович был прекрасным садоводом и пчеловодом. Но сам выращенные фрукты и мёд практически не употреблял, разве только на вкус пробовал. В начале 50-х годов был введен драконовский налог на каждое плодовое дерево как на источник дохода. В действительности выращенные фрукты использовались только для собственного потребления. Налог на сад стал неподъёмным бременем, и дед (и не только он!), скрепя сердце, вырубил плодовые деревья. При Маленкове (в 1953 или 1954 году) этот вредный налог правительство отменило, и дед снова посадил сад.

В преклонном возрасте дед работал сторожем в колхозном саду, посаженном при немцах во время оккупации. В саду он сделал курень (шалаш) и сторожил очень добросовестно днём и ночью. Летом я подолгу гостил у него в Григоровке. С дедом постоянно жили его дочь тётя Фаня и её трое детей – Володя (1935 г.р.), Валя (1939 г.р). и Толя (1942 г.р.). Мы были хорошими друзьями. С Толей мы каждый день носили еду деду в сад. Он нам разрешал полакомиться вкусной черешней, но строго наказывал домой ничего не брать. Нам было лет по 13, мы не могли устоять перед крупной, сочной, сладкой, почти чёрной черешней. У Толи в кармане пиджака была большая дыра, он через неё под подкладку прятал черешню, и дома мы ещё лакомились ворованным у деда колхозным добром.

Дед занимался посильным трудом почти до самой смерти. Уже за 80, он ночью работал сторожем в колхозной овчарне, а днём из ивовых прутьев плёл для колхоза сапетки (корзины) и зарабатывал больше, чем внук Толя – водитель колхозного грузовика.

Умер дед на сотом году жизни. Внезапно. Гостил у сына Тимофея – председателя крупного колхоза в Волновахском районе Донецкой области. Чувствовал себя неплохо. Вечером, ползая на коленках, полол грядку. Лёг спать. А в четыре часа утра тихо скончался. Врач сказал – от старости.

О моём деде Никите Остаповиче я мог бы ещё много чего вспомнить, но, думаю, и так понятно: мой дед был для меня хорошим воспитателем – воспитывал не словом, а личным примером.

Моя бабушка Прасковья умерла в 1950 году, когда мне было девять лет. Бабушка родила 15 детей, но до взрослого возраста дожили только четверо. Мой отец, Иван Никитович, был самым старшим из них.

Запомнился такой эпизод с бабушкой. Мне лет семь. Гостили в Григоровке. Бабушка водила меня по саду и сорвала для меня спелое, ароматное яблоко. Я, заметив в нём червоточину, отказался есть. На что бабушка сказала: «Не то черви, что мы едим, а то черви, что нас едят».

Мой отец родился в 1901 году в селе Григоровка (сейчас это в Марьинском районе Донецкой области). Юность прошла в годы гражданской войны. Его любимая песня: «Дан приказ ему на Запад, ей – в другую сторону. Уходили комсомольцы на гражданскую войну…». Ему пришлось один день побыть в рядах махновцев, когда отряд Махно пришёл в село. Но, поближе познакомившись с этим «войском», понял, что это банда, быстро одумался и, дойдя с махновцами до околицы села, вернулся домой.

Отец принимал активное участие в коллективизации. Вступил в ВКП (б). Однажды его с группой товарищей пригласил домой Н. С. Хрущёв, который в то время был секретарём Петрово-Марьинского райкома партии. Отец вспоминал, как Никита Сергеевич, угощая их чаем и видя, что они стесняются брать сахар (время было голодное), сказал: «Мужики, не стесняйтесь, берите сахар. Сейчас пьём чай с сахаром вприкуску, настанет время – будем пить внакладку». Чувствовалось, что отец Хрущёва уважал. Особенно когда при Хрущёве максимум пенсии был поднят до уровня средней зарплаты по стране. У отца пенсия с 70 рублей сразу повысилась до 120. В 60-е годы это были хорошие деньги; у некоторых моих сокурсников после окончания университета оклады в научно-исследовательских институтах были порядка 80—90 рублей. Даже после свержения Хрущёва в октябре 1964 года как «волюнтариста» и «прожектёра» отец не стал дома снимать его портрет.