Макс Коллинз - Сделка

• Название: Сделка
• Автор: Макс Коллинз
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 1998
• ISBN: 5-87322-393-9

События романа «Сделка», главный герои которого – снова Натан Геллер, происходят во время Второй мировой войны. Детективу не суждено вернуться в Чикаго, чтобы принять участие в качестве свидетеля в судебном процессе над старыми знакомыми – Алем Капоне и Франком Нитти.

---

Макс Алан Коллинз Сделка

К счастью для Америки, в этом деле и в такой ситуации она зависела не от юнцов, которых просто заманили или призвали в армию, а от «суровых парней», отправившихся в бой добровольно, которые больше всего хотели сразиться с вездесущим врагом, разбудившим их первобытные инстинкты.

История морских операций Соединенных Штатов во Второй мировой войне. Сэмюэль Элиот Морисон

"Молись за друга моего -

Его последний час настал

На острове Гуадалканал".

Эта надпись чаще всего встречается на сотнях крестов на кладбище, расположенном на этом острове.

Если ты не сделаешь так, как я сказал, то получишь пулю в лоб.

Фрэнк Нитти

Ни один бизнес не сравнить с шоу-бизнесом.

Эрвин Берлин

Пролог Больница святой Елизаветы Конгресс Хайтс, Мэриленд 26 ноября 1942 года

Я не мог вспомнить своего имени.

Очнувшись, я, черт возьми, не знал, где нахожусь. Маленькая комнатушка со стенами, выкрашенными в бледно-зеленый цвет, больничный запах... Но что это была за больница? Где?

А потом еще эта чертова штука: я не смог вспомнить своего имени. Не смог, и все тут. Оно исчезло.

И некого было спросить. Я был один в маленькой комнатке. Только я и три пустые, аккуратно застеленные койки военного образца, да маленькие тумбочки возле каждой из них. И хоть бы какая картинка на этих тумбочках! Даже зеркала на стенах не было. Как, черт побери, они думали, парень вроде меня мог узнать, кто он такой, если нет зеркала?

Я сел в кровати. Матрас подо мной, набитый конским волосом, издал ужасающий скрип, как будто он был наполнен металлической стружкой. Во рту у меня был горький, лекарственный привкус. Может, просто так, а может, я был до одурения накачан лекарствами. Мое имя вернется ко мне. Обязательно.

Я встал на дрожащие ноги. Слава Богу, еще не разучился ходить, но к Олимпийским играм был явно не готов.

Отлично. Я знал, что такое Олимпийские игры. Я знал все о тех вещах, которые приходили мне в голову. Знал, что матрас набит конским волосом, подушка – тоже. Я знал, какого цвета зелень. Знал, что это грубое коричневое шерстяное одеяло было солдатским. Но кем я был? Откуда? Кем, мать твою, я был?

Я снова сел на край кровати: ноги больше не держали меня, да и тело больше не выдерживало. Где берет начало моя память? Вспоминай. Вспоминай.

Я припомнил другую больницу. Это было вчера, или раньше? Я вспомнил, как просыпался на больничной койке, стоявшей рядом с окном. А за окном, черт их возьми, были пальмы. И я кричал, кричал...

Но я не знаю, почему я кричал при виде пальм. Зато я знаю, что такое пальмы. Это было начало. Не думаю, что, увидев пальму сейчас, я бы закричал. Черт, мне нужен был кто-нибудь. Этот привкус во рту...

Потом я вспомнил, как смотрелся в зеркало! Да, в другой больнице я смотрел на себя в зеркало и видел человека с желтым лицом.

– Проклятый япошка! – сказал кто-то и разбил зеркало.

Все еще сидя на краю койки, я дотронулся рукой до лба и нащупал повязку. Я заметил, что рука была желтой.

Это был я. Я разбил зеркало. Это я пронзительно орал на япошку. И я был этим самым япошкой.

– Ты не проклятый япошка! – произнес кто-то.

Опять я.

Ты не япошка. Ты думаешь и говоришь по-английски. Они не знают Джо Ди Маггио и Джо Луиса. А ты знаешь.

Ты знаешь английский, ты знаешь япошек, ты знаешь про Ди Маггио и про Луиса, но ты не знаешь собственного имени, не так ли, schmuck?[1]

Schmuck? Разве это не еврейское слово? Я – еврей. Еврей, или что-то в этом роде.

– Мать твою, – сказал я и снова встал. Пора было прогуляться. Пора было найти другое окно и посмотреть, росли ли за ним пальмы, а заодно выяснить, стану ли я кричать при виде их.

Я был в ночной рубашке, поэтому выдвинул ящик из тумбочки и нашел кое-какую одежду: нижнее белье, носки, фланелевую рубашку кремового цвета и коричневые хлопковые штаны. Я надел их. И я помнил, как это делается. И я почти споткнулся о пару туфель, стоявших у кровати, но удержался на ногах и надел их. Цивильные ботиночки, не то что те бахилы, к каким я привык.

Соседняя комната была спальней или палатой, или еще чем-то в этом роде. Двадцать аккуратно застеленных коек, все – пустые. Я что, был единственным парнем здесь?

Я прошел через палату и вышел в коридор. Справа от меня было застекленное пространство, в котором суетились хорошенькие девушки в голубых формах с белыми фартучками. Медсестры. Похоже, ни одна меня не заметила. Но зато я их заметил. Они были такими молоденькими. А я так давно не видел хорошеньких девушек. Я не знал, почему. Но знал, что не видел. По какой-то причине мне захотелось заплакать.

Но я сдержался. Инстинкт подсказывал мне, что слезы задержат меня здесь, а мне хотелось выйти. Я не знал куда пойду, потому что не знал откуда я, дьявол, но уж во всяком случае, не отсюда.

Я подошел к стеклу и постучал; одна из сестер удивленно посмотрела на меня. У нее были светло-голубые глаза и белокурые кудри, которые ниспадали на ее плечи из-под белой шапочки. Мелкие, очаровательные черты лица. Милые веснушки на прелестном, почти курносом носике.

Она отодвинула стекло в сторону и приветливо посмотрела на меня из-за стойки.

– А-а, вы – новый пациент, – сказала девушка. Очень мило.

– Неужели? – спросил я.

Она посмотрела на часы, а потом взглянула на карту, которая висела возле стойки.

– И мне кажется, вам пора принять ваши таблетки.

– У меня малярия?

– Ну да. У вас было обострение болезни. Вас привезли сюда после того, как вы провели несколько дней в "М" и "X".

– "М" и "X"?

– Медицинское и хирургическое здания. Она дала мне пилюли – маленькие ярко-желтые пилюли – и крохотный бумажный стаканчик воды. Я взял пилюли и воду. Во рту остался горький привкус.

– Расскажите мне что-нибудь, – попросил я.

Она улыбнулась, и мне понравилась ее улыбка. У нее были по-детски мелкие белые зубы.

– Конечно.

– А там, в "М" и "X", растут за окнами пальмы?

– Едва ли. Вы в Сент-Езе.

– Сент-Езе?

– Святой Елизаветы. Недалеко от Вашингтона, в округе Колумбия.

– Так я в Штатах?

– Да. Добро пожаловать домой, солдат!

– Никогда не называйте морского пехотинца солдатом. Мы можем воспринять это как оскорбление.

– Ах, так вы морской пехотинец. Я сглотнул.

– По-моему, морской пехотинец. Девушка вновь улыбнулась.

– Не беспокойтесь, – сказала она. – Через несколько дней вы все выясните.

– Я могу вас попросить выяснить кое-что для меня?

– Конечно. Что именно?

– Мое имя.

Ее глаза наполнились жалостью, и она была мне ненавистна в этот момент, да и сам себе я стал ненавистен. Но это чувство прошло, когда она встревоженно посмотрела на карту за стойкой.

– Ваше имя Геллер. Натан Геллер. Это ничего не сказало мне. Ничего. Это даже не навело меня ни на какую долбаную мысль. Вот черт!

– Вы уверены? – спросил я.

– Если здесь ничего не перепутано.

– Это военный госпиталь, здесь, черт возьми, обязательно должна быть неразбериха. Проверьте еще раз, пожалуйста. Если бы я услышал собственное имя, я уверен, что узнал бы его.

Еще больше жалости в ее глазах...

– Я уверена, что вы бы узнали. Но это не совсем военный госпиталь, и... послушайте, мистер... м-м-м, сэр, почему бы вам не пойти в комнату отдыха и не расслабиться там.

Грациозным жестом она указала на широкую, открытую дверь, которая находилась сбоку от нас.

– Если я смогу выяснить что-то в этой неразберихе, я непременно вам сообщу.

Я кивнул и направился в сторону комнаты для отдыха. Девушка крикнула мне вслед:

– Э-э-э, сэр!

Я повернулся и почувствовал, что пытаюсь улыбнуться.

– Я не офицер.

– Я знаю, – улыбаясь, сказала она. – Вы – ПФС, рядовой первого класса. Это дает вам много преимуществ здесь, поверьте мне. Вы, ребята, для нас – верх совершенства, не забывайте это.

Из жалости она сказала это или нет, но слышать было приятно.

– Спасибо, – сказал я.

– Вы упомянули пальмы?

– Да?

– Три дня назад вы были на Гавайях. В Перл-Харбор, в морском госпитале. Там вы и видели пальмы.

– Спасибо.

Но подспудно я чувствовал, что видел пальмы не только на Гавайях.

Комната отдыха напоминала палубу авианосца: восемьдесят футов в длину и сорок – в ширину, точно. В основном, те же больничные бледно-зеленые стены вокруг безграничного пространства пола, выложенного пятнистым мрамором, на который давила массивная мебель – тяжелые деревянные столы, стулья, пианино. Казалось, двоим парням едва ли удалось бы сдвинуть с места самый маленький предмет из здешней меблировки. Во всяком случае, я так себе это представлял.

Я был в сумасшедшем доме.

Дьявол, а где я рассчитывал находиться? Я даже не знал собственного гребаного имени! Конечно, я знал, кто поет «Белое Рождество», потому что радиотрансляция была включена: Бинг Кросби. Я не был идиотом. Я знал название песни и имя певца. А теперь – самый каверзный для меня вопрос: кем, черт возьми, я был?