Валя Шопорова - Тени. Что чувствуешь, когда тебе ломают жизнь?

• Название: Тени. Что чувствуешь, когда тебе ломают жизнь?
• Автор: Валя Шопорова
• Жанр: Эротика

– У меня есть план получше. Знаете, эта девчонка меня тоже давно бесит… – Хенси не слышала этих слов и не подозревала, что в эту самую минуту запустился таймер, отсчитывающий время до того момента, что разделит её жизнь на «до» и «после».

---

Хенси больше не чувствовала себя собой. Она не чувствовала себя живой и, хоть Макей и врачи говорили, что всё будет хорошо – она не верила. Она не хотела верить. Зачем? В чём смысл будущего, если тебе оно не нужно?

Порой, Хенси корила себя за подобные мысли, но быстро остывала. Что-то внутри неё сломалось, умерло, и тот внутренний голос, что был вечным советником и учителем замолчал навсегда, оставляя девушку наедине со своими ошибками и чувством вины. Вопреки здравому смыслу, она чувствовала себя виноватой. Виноватой в том, что так глупо поверила Морицу, доверилась, пошла за ним, добровольно заходя в капкан, заплывая, как рыбка в сети.

– Если бы я его не любила, – то и дело повторяла про себя девушка, – этого бы всего не было. Я бы никогда не пошла с ним, не пошла за ним. Я бы никогда ему не поверила. Но влюбленные, увы, глупы! Глупы и слепы, как же я могла не видеть всего того, что могло меня уберечь?

Хенси прогоняла эти мысли в своей голове раз за разом, и от этого становилось ещё хуже, ещё горше, потому что быть жертвой – ужасно, быть жертвой того, кого любишь – унизительно и отвратительно, быть жертвой того, кого любишь и кому сам поверил, дав ему волю – невыносимо.

Это съедало Хенси изнутри, выжирало и выжигало, оставляя на месте бойкой, светлой души лишь мёртвое пепелище, по которому ледяной ветер гонял прах тех самых бабочек, что закрыли ей глаза своими крыльями в тот самый день.

Больше не было ни любви, ни веры, ни надежды. Больше не было ничего, и, может быть, врачи и Макей правы – всё наладиться, но Хенси не могла в это верить. Быть может, просто нужно время, а, может быть…

Девушка резко мотнула головой, зажмуривая глаза, отгоняя прочь мысли. Нет, как бы не было сложно, она должна справиться, она должна хотя бы сделать вид, что она всё ещё жива. Она должна справиться хотя бы ради родителей, ради матери и Макея, ведь они так истово верят, что всё будет хорошо… Как она может их подвести?

А боль… Боль пройдёт. Наверное, пройдёт. Она никогда не сможет затихнуть полностью, но, быть может, она сможет научиться жить с этим и не обращать внимания на шёпот мыслей, что упрямо убеждает её ещё раз заглянуть на тот самый пустырь, в тот самый день…

Вновь перевернувшись, Хенси сжала зубы, чтобы не застонать – боль внутри и снаружи тела была всё ещё очень сильной, а обезболивающие препараты ей почти перестали колоть. Все рассчитывали на то, что молодой организм сможет справиться. И, может быть, организм и сможет, но душа, душа…

Дни шли, бесконечной чередой тянулись перед глазами, совершенно не отличаясь друг от друга. Каждое утро приходил Макей и сидел с Хенси до обеда, каждый день были какие-то бесконечные процедуры и осмотры, разговоры с врачами, к которым Хенси уже даже не прислушивалась – они были настолько однотипны, что включенность разума не требовалась для ответа.

Каждый раз, когда отчим, попрощавшись, покидал её палату, Хенси с облегчением выдыхала. Каждый раз она ложилась, сворачиваясь клубочком, и начинала беззвучно плакать, душа себя подушкой, чтобы вездесущий медперсонал не обратил внимания на странные звуки. Она давилась слезами, промачивая подушку, размазывая по ней сопли и слюну от задушенных криков. Она выглядела уродливо и отвратительно, низко, растоптано, сломано. В такие моменты – моменты слабины, она позволяла выглядеть себе так, как выглядела её душа. Она позволяла раскрыться своему панцирю, растягивала свой спасительный хрупкий мирок до размеров палаты и вновь сужала его, забивалась обратно в раковину, когда у дверей палаты слышались шаги медсестры, что извечно натянуто-дружелюбным тоном приглашала девушку на процедуры.

Первые семь дней Хенси не разрешали даже садиться. С восьмого дня её нахождения в больнице ей разрешили принимать сидячее положение, но ходить на процедуры самостоятельно ей всё ещё нельзя было – и теперь каждый день за ней приходила медсестра, прикатывая с собой инвалидное кресло. Это было ужасно – в семнадцать лет сидеть в инвалидной коляске, имея здоровые руки и ноги. Это было унизительно, конечно, не так, как водные процедуры вне ванной комнаты, которые проводил низший медперсонал, но приятного было тоже мало.

Услышав шаги за дверью, Хенси, отработанными и быстрыми движениями вытерла лицо подушкой, перевернула её сухой стороной кверху, высморкалась в салфетки, что прятала под подушкой, и бросила использованное бумажное изделие в ящик светло-голубой прикроватной тумбочки. Буквально через мгновение дверь открылась и, катя перед собой коляску, в палату вошла молоденькая медсестра.

– Новенькая, – подумала про себя Хенси, – раньше я её не видела. – посмотрев на медсестру ничего не выражающим взглядом, девушка поправила подушку и встала, оставаясь около кровати и ожидая, когда к ней подкатят кресло.

– Скоро тебе уже можно будет ходить самой, – ободряюще сказала молоденькая женщина, катя Хенси по коридору. Она, как и многие другие, пыталась помочь девушке, но получалось слабо. Хенси даже не ответила ей, лишь слабо кивнув в ответ и вновь погружаясь в свои мысли. – Всё будет хорошо, ты молодая ещё, всё заживёт…

Даже сама Хенси не успела понять, как это произошло. В ответ на слова молоденькой медсестры у девушки внутри вспыхнуло что-то такое, что не должно вспыхивать в голове нормальных людей. Её сознание словно погасло на эти секунды, она ничего не видела и не чувствовала, кроме острой злости, переходящей в ярость.

Вскочив с коляски, девушка со всей силы пихнула медсестру в грудь, от чего та отшатнулась на несколько шагов, едва не падая, испуганно и часто моргая. Хенси не узнавала себя, она сама себя боялась, зло сверкая глазами.

– Хенси, что ты делаешь? – как-то совладав с растерянностью, спросила медсестра, протягивая к девушке руку. – Хенси, ты меня слышишь? – состояние девушки начинало пугать, она стояла, не моргая, отрицательно мотая головой и медленно отступая назад. – Хенси, вернись в кресло, прошу тебя. – стараясь говорить спокойно, вновь обратилась к девушке медсестра.

– Нет, – едва слышно ответила Хенси, продолжая медленно пятиться. – Нет! – закричала она, сгибаясь пополам от боли в животе, что вновь накрыла её, когда помутнение отпустило и сознание прояснилось. – Нет! – продолжая кричать, Хенси развернулась и, буксуя подошвами тапочек по начищенному белому полу, побежала прочь.

Внутри всё скрутило в тугую спираль, она задыхалась, плача, громко всхлипывая, утирая нос тыльной стороной ладони. Она хотела убежать куда-то далеко, но ноги привели её в собственную палату. Вбежав в помещение, девушка оглядела помещение лихорадочно горящим взглядом. Новая волна чего-то непонятного накрыла её, и Хенси, не моргая, уставилась на букет, принесенный Макеем позавчера. Белые и бледно-розовые цветы, наполненные соком, наполненные жизнь, стояли в высокой вазе. Глаза девушки расширились, когда, отделяясь от цветка, на пол упал лепесток.

– Ложь… – прошептала Хенси, продолжая застывшим взглядом смотреть на букет. – Ложь… Ложь! – надрывно и высоко закричала она, вгоняя ногти в ладони. – Ложь! Ложь! – девушка отшатнулась к двери, а через мгновение, услышав шаги за дверью, бросилась к тумбочке, хватая с неё вазу и бросаясь к окну.

Дверь распахнулась, в палату вошла всё та же напуганная медсестра и доктор, которого она позвала. Не оборачиваясь, девушка продолжила своё дело, распахивая ставни и швыряя в окно букет. Через секунду снизу раздался треск и звон стекла, приглушённые шумом машин и гулом её собственной крови в ушах.

– Ложь… – вновь повторила Хенси. – Они мертвы, мертвы, как и я… – закрыв глаза, девушка села на пол, закрывая лицо ладонями и начиная плакать, сбито твердя: – Простите меня, простите, простите, простите, я не хотела… Я не могу, не могу…

Врач, взяв Хенси под руки, поднял её и повёл в сторону кровати, опуская на неё, придерживая, на всякий случай. Девушка уже не пыталась бежать или сопротивляться, продолжая лишь отрывисто шептать:

– Простите, простите, простите, простите, простите… Я не хочу, не хочу, не хочу…

– Звони в психиатрическое отделение, – коротко бросил доктор медсестре, продолжая придерживать за плечо часто вздрагивающую в своих рыданиях Хенси, – кажется, мы что-то упустили…

Глава 12

– Хенси так будет лучше.

– Вы думаете? – Макей поднял глаза на эскулапа, эти две фразы повторялись уже раз в пятый, и мужчина никак не мог согласиться до конца. – Мне кажется…

– Мистер Литтл, – перебил мужчину врач, – так будет лучше, поверьте мне.

– Но это же… Это же психбольница?

– Нет, мистер, – доктор покачал головой, слишком долгий диалог начал его утомлять, – мы всего лишь хотим перевести вашу дочь в психиатрическое отделение. Это – не больница, – интонационно подчеркнул доктор. – Понимаете ли, произошедшее сегодня – лишь единичный эпизод, но, поймите меня, мы не можем оставить это без внимания. У жертв насилия часто проявляется подобное – агрессия, в том числе и самоагрессия. Мистер Литтл, мы опасаемся, что Хенси может причинить себе вред, именно поэтому её стоит перевести в психиатрическое отделение. Поверьте мне, ваша дочь даже не заметит разницы: там нет мягких стен и привязывать к кровати её никто не станет, – Макей слабо улыбнулся, – но там она будет находиться под постоянным присмотром. И, что не менее важно, там её будут окружать профессионалы, которые лучше, чем я или мои коллеги, смогут оказать ей помощь. – доктор замолчал и посмотрел на Макея, который смотрел куда-то в пол. – Мистер Литтл, – вновь обратился к мужчине врач, поняв, что первый не заговорит сам, – вы согласны? Мистер Литтл?