Наталия Шеметова - 33 (сборник)

• Название: 33 (сборник)
• Автор: Наталия Шеметова
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906961-58-7

От автора: Вы держите в руках самую искреннюю книгу. Каждая её страничка – душевный стриптиз. Но не пытайтесь отделить реальность от домысла – бесполезно. Роман «33» символичен, потому что последняя страница рукописи отпечатана как раз в день моего 33-летия. Рассказы и повесть написаны чуть позже. В 37 я решила-таки издать книгу. Зачем? Чтобы оставить после себя что-то, кроме постов-репостов, статусов, фоточек в соцсетях. Читайте, возможно, Вам даже понравится.

---

Наталия Шеметова 33: роман, повесть, рассказы

© Шеметова Н.А., 2017

33

Предисловие

Мне 33. И у меня ничего нет. Вернее, есть всё, что большинство баб считают женским счастьем – любящий муж, ребёнок, удобная новая квартира, иностранная машина, любимая работа, весёлые друзья и даже больше. И спрашивается: чего тебе ещё нужно? А многие говорят: «с жиру бесишься». Но чувствую, что не мои это цели в жизни. Хотела бы стать Богом, на крайний случай – королевой или, как Ленин, таких дел натворить, чтоб потом веками помнили. И не в сырой страшной могиле гнить, а в мавзолее красивом мраморном лежать, и чтоб формалинчиком с запахом «Armand Basi» обтирали, и макияж каждый день поправляли, и причёску делали, а подростки футболки с фейсом моим, а не Че Гевары носили.

Глава 1. Не Алёша

Родилась я в обычном роддоме сырым, хмурым весенним утром. Меня никто не ждал, ждали Алёшу, а когда появилась я, мама очень расстроилась. Долго не могли придумать мне имя. В конце концов согласились с бабушкой и назвали Наташей.

Продолжая отмечать рождение первенца, папа пошёл регистрировать меня.

– Как запишем «ья» или «ия», – спросила сотрудница ЗАГСа.

– А? – в недоумении папа тряс похмельной головой.

– Я спрашиваю, как регистрировать дочку будем, папаша, Наталия или Наталья? – настаивала женщина.

– Да я, вроде, сказал «Наташа».

– Вот я и спрашиваю «ья» или «ия»? – начала злиться регистратор.

– Ну «ия», – пробурчал незадачливый отец, не понимая, чего от него хотят, и сказав это лишь для того, чтоб злая тётка отстала. Единственное, чего он хотел сейчас, – выйти из душного помещения и похмелиться холодной бутылочкой пивка.

– Хорошо, так и запишем.

В итоге моё имя звучит «Натали» – на французский манер. Понятное дело, никто меня так не называл. Какая ещё Натали в Советском Союзе!

В полтора года я отлично разговаривала (даже раскатисто отчётливо повторяла трудное для всех детей слово «трактор») и постоянно вгоняла в краску маму, потому что с присущей всем детям непосредственностью говорила правду. А правда была, например, такая. Ехали мы с мамой в троллейбусе из поликлиники. Был у меня цистит. Добрая тётенька, умиляясь, приблизила своё морщинистое лицо ко мне, сидящей у мамы на коленях.

– Ути-пути, какая красивая девочка! Куда едешь?

– Домой еду из больницы.

– А что у тебя болит, девочка?

– Писька-а-а!

На мой вопль головы повернули все пассажиры. А мама, покрываясь багровыми пятнами, схватила меня в охапку и выскочила на ближайшей остановке. До дома мы шли пешком, и мама орала на меня, а я не понимала, за что. Ведь я всего лишь ответила на вопрос. Но даже после этого случая я не перестала говорить правду.

Как-то мы были в гостях у маминой подруги. Мама и тётя Ирина что-то обсуждали и хихикали, им было не до меня, а мне – не до них. Но тут на кухонном столе начали появляться разные чашечки и тарелочки с чем-то вкусным. Ставя очередную порцию салата на стол, тётя Ирина обратилась ко мне:

– Наташа, будешь булочку с повидлом?

– Конечно. Дома-то меня не кормят.

Тётя Ирина вопросительно посмотрела на маму, а потом они вместе долго смеялись. Не понимаю, что может быть смешного в том, что ребёнок хочет есть. Странно, но в этот раз от мамы мне не влетело, она меня даже не поругала. Мне не только дали булочку, передо мной поставили дымящиеся тарелки с вкусным супом и картошкой с сосиской.

Играть я любила одна. Мне не было скучно. Обычно я накрывала стол одеялом, забиралась внутрь и разговаривала разными голосами за куклу-маму, куклу-папу, куклу-дочку. Очень не любила, если кто-то из взрослых вмешивался со всякой глупостью в устроенный мной «подстольный» мир.

Мама с папой часто ругались и даже дрались. Если папа приходил с работы с прозрачными, как у рыбы, глазами, это заканчивалось всегда плохо. Сначала они ругались, потом дрались, а потом мы с мамой ехали в автобусе к бабушке, где мне приходилось спать на жёсткой неудобной кровати, в комнате с запахом нафталина. Утром мама уходила на работу, а я оставалась с бабушкой. У неё болели ноги, и она целый день до прихода мамы дремала на диване. Я была не против – даже хорошо, что никто не достаёт. Я только боялась, что бабушка вдруг умрёт и мне придётся сидеть с трупом до вечера, поэтому время от времени трогала её за руку и просила открыть глаза. Убедившись, что бабушка не умерла, я погружалась в свой мир.

Жили мы у бабушки несколько дней, а потом приходил папа и забирал нас домой. Я вообще очень часто жила у бабушек. Потому что мама работала на двух работах, папа работал на одной, а вечерами бухал.

Помню, как мы с бабулей сидели на крылечке дома, пили травяной чай из больших стаканов и пели песню «Ой, мороз, мороз, не морозь меня». Я тогда спросила: «Бабусь, когда ты умрёшь, я приду к тебе на могилку, ты выйдешь. И мы будем пить с тобой чай и петь песни?». «Конечно, Наташа, я обязательно выйду», – сказала бабушка, и её рот растянулся в беззубой улыбке, а глаза стали влажными. Ночью у меня поднялась высокая температура, и я видела красного кролика. Когда я выздоровела, меня отправили в садик. Ходить туда я не любила, из-за «тихого часа». Спать в обед мне совсем не хотелось, а лежать с закрытыми глазами, два часа изображая спящую, было скучно. Ещё меня забирали из сада самой последней, а иногда вообще забывали забрать. Один раз, так и не дождавшись моих родителей, мы с воспитательницей шли домой. Нина Васильевна привела меня, когда было уже темно – осень, а дома – никого. Она оставила меня соседке и ушла. Соседка, тётя Женя, открыла запасным ключом дверь нашей квартиры и сказала, чтобы я сидела и дожидалась родителей. Я включила во всех комнатах свет и телевизор. Мне было грустно и страшно. И вдруг неожиданно свет погас. В ужасе я стала метаться по квартире, ища выход. Наконец выбежала на улицу. Здесь мне стало спокойнее, и я пошла в парк. Аттракционы не работали, из тёмных кустов доносились пьяные вопли шпаны. Но мне уже было не страшно. Разве сравнятся монстры, затаившиеся в шкафах и под кроватью, с пьяными пацанами. Я гуляла довольно долго, потом замёрзла и решила пойти домой, в надежде на то, что свет дали и родители вернулись. Поворачивая на свою улицу, увидела маму, несущуюся на меня с фонарём в руках.

– Ты где шляешься, идиотка?! Я чуть с ума не сошла!!! Совсем мамку свою не жалеешь. А ну марш домой!!! – хоть мама орала, как резаная, я поняла, что она рада меня видеть.

– Выключили свет, я боялась одна в темноте и решила погулять.

– Вот уж поистине идиотка!!! Что же дома страшного? А по улицам ночью шляться не страшно?

Глава 2. Советский папа

Наша квартира всегда была завалена красками, холстами, картинами, кистями. Мой папа – художник. Его картины никто не покупал, но я верила в его гениальность. Мне его картины нравились, но чего-то в них не хватало.

Когда я стану взрослой, то спрошу: «Пап, а почему ты всегда рисуешь только природу? Разве не хочешь нарисовать что-то необычное?». Папа в недоумении спросит: «А что именно?». Я отвечу: «Например, чёрную кошку в чёрном подвале или бездну». Потом, когда его картины начнут покупать, он нарисует и кошку, и бездну, но они так и останутся висеть на стене арт-салона. Люди предпочитают приобретать простенькие, понятные глазу пейзажи. Им не понять, что два светящихся глаза на большом чёрном фоне – это и есть чёрная кошка в чёрном подвале, а воронка с чёрным дном и кругами самых мрачных оттенков – это бездна. Возможно, такую воронку человек видит перед смертью и его затягивает туда. Я, как заворожённая, смотрела на эти картины. Они притягивали меня. Я задумывалась, отчего люди так примитивны в своём большинстве. Почему всё, что за гранью понимания, отвергается ими. Мне же, наоборот, всегда хотелось «за грань».

На мою свадьбу папа подарил мне не деньги в конверте и не ублюдочный сервиз, а картину. На ней был нарисован уходящий поезд, в конце тоннеля маячил слабый жёлтый свет. Я знала, что эту картину он рисовал специально для меня. Поэтому она мне очень дорога, дороже всех подарков.

Папа, как и полагается гениальным, неординарным личностям, много пьющим, обладающим тонкой ранимой психикой, умер молодым. Картина висит у меня в спальне, несмотря на вопли мамы немедленно снять «эту депрессуху» со стены. Ни за что не сниму. Потому что эта картина отражает мой внутренний мир – мрачный, но со светом в конце тоннеля. А ещё, разгребая старые вещи после его смерти, мы с мамой в шкафу обнаружили рисунки, сделанные простым карандашом и акварельными красками. На обычных листах А4 были нарисованы женщины, и в каждой из них узнавались черты моей мамы. «Мам, он в каждой женщине видел тебя», – сказала я и замолчала. Мама размышляла, что делать с рисунками. Она бы выкинула их, но, видимо, не захотела это делать при мне, поэтому просто сгребла их в кучу и сунула обратно в шкаф. Может, после моего ухода избавилась от них.