Дмитрий Сафонов - Ласковый убийца

• Название: Ласковый убийца
• Автор: Дмитрий Сафонов
• Жанр: Детектив

«Новенькая "девятка" бесшумно летела по ночному шоссе. Изредка проносились встречные машины: сначала между деревьями появлялось слабое свечение, затем из-за поворота выскакивали плотные конусы лучей, еще ближе – резкий желтый свет с разноцветными искрами бил прямо в глаза, и, наконец – прохладный ночной воздух, пропитанный запахом асфальтовых смол, плотной упругой волной врывался в открытое окно. На прощанье – сладкий запах выхлопа, и все: снова один на пустынной трассе.

"Уже недалеко", – думал он про себя. "Еще минут тридцать-сорок, и буду на месте. Скорей бы. Эта чертова жара сведет с ума кого угодно. Приеду – пивка холодного на сон грядущий. Пару бутылочек. Хорошо!"

Немного сбавил скорость – машина новая, обкатку еще не прошла, гнать не стоит. Он купил ее две недели назад – пришло время поменять старенькую "семерку" на что-нибудь более солидное. Вишневая "девятка" с литыми дисками, двигатель – инжектор от General Motors, все просто замечательно…»

---

Это ожидание было невыносимым. Гудок… еще один… Он весь собрался, сжался в комок. Левой рукой прижимал к уху мембрану, а правой беспорядочно шарил по покрывалу. Схватил пульт телевизора. Включил…

На экране замелькали гоночные болиды – транслировали квалификационные заезды перед очередным этапом "Формулы-1". Огромные колеса, растяжки и амортизаторы подвески, рев мощных движков и дрожащий разноцветный шар гоночного шлема над пластиковым кокпитом. На причудливой асфальтовой змее пятикилометровой трассы – двадцать человек, сжимающих в своих шальных руках, затянутых в красивые перчатки, несколько мгновений собственной жизни – до следующего опасного поворота.

– Але! – это Надя. Ремизову показалось, что она была уставшая, невыспавшаяся, чем-то расстроенная, о чем-то жалеющая… А может – просто показалось; разве можно все это понять и почувствовать за две секунды, услышав только одно короткое птичье слово.

– Але! – поспешно ответил он, словно боялся, что Надя сейчас повесит трубку. – Здравствуйте, Надежда Викторовна! Это я! – он бодрился и пытался шутить. И тут же мысленно обругал себя за это – надо быть естественнее.

– А-а-а… – протянула Надя. Несколько разочарованно. Или просто устало?

"Да, просто устала. Милая моя девочка. Устала за неделю…" – подумал Ремизов.

– Как дела? Что делаешь? – почему-то в конце каждой фразы у него прорывался короткий глупый смешок, до того короткий, что более походил на шумный выдох: "Ха! Ха!"

– Да так… Отдыхаю по хозяйству… – Надя была немногословной.

Ремизов сжал телевизионный пульт: выключил звук. Яркая машинка, уменьшенная расстоянием до размеров игрушечной, входила в напряженный поворот. Это же квалификация: главная задача – максимально быстро пройти круг. Соперники не мешают – раздельный старт.

На прямой скорость – около трехсот тридцати, шестая передача. Позднее торможение, короткий увод рулем наружу поворота, скорость – сто восемьдесят, четвертая передача. Чуть срезает, внутренние колеса подпрыгивают на небольшом уступчике, размеченном белой краской. Белые полосы – в черных следах жженой резины…

– Ты одна? Мы можем поговорить? – получилось немного заискивающе, надо не так, надо чуть-чуть свысока, не терять достоинства… И тут же обругал себя: с достоинством, говоришь? Идиот! Это же не она тебе, а ты ей звонишь! Кретин!

– О чем? – интонация нисходящая. Не то, чтобы: "Да-да, конечно! О чем? Да все равно!", а прямо противоположное: "Разве нам есть о чем поговорить?"

Обиделся. На ее интонацию и на свои мысли:

– А что, разве нам не о чем поговорить?

– О чем, Андрей?

Злость на нее – чертова дура! Потом – на себя: если знаешь, что она дура, зачем тогда звонить?! Потом – страх, досада, горячий пот и едва ли не слезы.

– Ну… Вообще так. Поболтать, как два старых знакомых. Просто так, по душам. Как поживает твой суженый? – все, разговор не получился. Вот-вот оборвется. Секунды утекают, как сквозь пальцы. Ничего не изменишь! Надо было сразу же закричать: "я люблю тебя!", а потом уже здороваться. Теперь – все. Разговор не получился. Исправить невозможно. И этот дурацкий вопрос про мужа. Да какое ему дело до мужа? Ну зачем? Зачем все так глупо?

– Ничего. Уехал на задание. Говорит, ведет какое-то расследование.

– Ого! – "тьфу! Гадость! Как наиграно!" – Алексей Борисович пошел в гору?! – "заткнись, убогий! Зачем ты пытаешься плюнуть ему в спину? Да какой бы он ни был из себя раздолбай, однако же по три раза на дню может иметь то, о чем ты только мечтаешь, онанируя в сортире! Плебей! Всю жизнь тебе в майке ходить!"

– Конечно. А почему тебя это удивляет? Он хороший журналист, – без апломба, но со значением.

– Ну конечно… Просто отличный, – с тщательным ехидством. "Ну почему ты не можешь остановиться? Ну чего тебя несет?"

Там, в телевизоре, тоже что-то случилось. Показалась струя белого дыма, машину закрутило, выбросило на гравий, и, подпрыгивая, она понеслась прямо в стену…

– Ты извини, Андрюша. Я не могу сейчас говорить. Я что-то неважно себя чувствую, и Алексей вот-вот должен вернуться, а у меня еще обед не готов…

…если бы она и дальше летела прямо, то у пилота еще был бы шанс выжить, потому что она направлялась в отбойник, сооруженный из груды использованных покрышек…

– Что, у тебя месячные? – нарочито грубо, просто по-хамски, но с некоторой заявкой: мол, вспомни – и я тебя…, и ты подо мной…, и потом еще…

Уже наплевать на все, лишь бы тебе тоже было больно, хотя бы на сотую долю того, как сейчас больно мне. Больно потому, что я такой идиот, потому… Потому, что ты меня совсем не любишь…

– Нет, они закончились позавчера. И потом, я в последнее время уже не мучаюсь, как прежде. Так, в первый день только – самую малость. Ну ладно, пока. Ты звони иногда. Только не домой, а на работу, ладно? У тебя-то все нормально?

– Да. Помаленьку…

…но машина была неуправляема. Она еще на асфальте была неуправляема – сломался кронштейн заднего спойлера, и гигантская сила, прижимавшая колеса к покрытию, моментально исчезла. А на гравии вообще любые действия были бессмысленными. Болид продолжал лететь, описывая пологую дугу, пробил деревянное ограждение и врезался в тот фрагмент бетонной стены, который не был защищен отбойником…

И рука была крепка, и движения точны, но не повезло – вот и не удержал жизнь в ладонях…

Удар…

Короткие гудки…

* * *

КОЛЬЦОВ.

Секундная стрелка, сделав полный оборот, взошла в зенит ежеминутной орбиты, отмеченный числом 12, и снова начала падать: постепенно, шаг за шагом, дергаясь при этом всем своим изящным телом.

Минутная дернулась было за ней, но, поскольку была гораздо толще, смогла сделать только один шаг и сразу же остановилась, запыхавшись.

Часовая, их старшая сестрица, неподвижно лежала, вытянув короткое тучное тело по направлению к цифре 4. Для младших стрелок это всегда оставалось загадкой: когда же толстушка успевает пробежать свой круг?

Начало пятого. Проведя в "присутствии" – так он шутливо называл офис фонда "Милосердие и справедливость" – четыре часа, Кольцов засобирался. Не домой, нет: дома его никто не ждал; Кольцов вызвал водителя и предупредил, что в пять они должны быть в Останкино.

Водитель, немногословный крепкий парень по имени Сергей (Макаев даже пошутил однажды: "Раньше русских называли Иванами, а теперь надо называть Сергеями" – довольно точный взгляд со стороны), молча кивнул. В Останкино так в Останкино. Маршрут знакомый.

С тех пор, как шеф закрутил роман с этой молодой журналисткой, Надей, они часто ездили в Останкино. Они приезжали туда к пяти часам – обычно в это время Надя уже заканчивала работу (если не делала в городе какой-нибудь срочный сюжет).

Всякий раз Кольцов дарил ей цветы: это выглядело шикарно. Проезжая мимо цветочного магазина, или ларька, или просто мимо продавца цветов на перекрестке, он командовал водителю остановиться, доставал деньги – каждый раз одну и ту же сумму – и говорил:

– Сережа! Купи, пожалуйста, самых лучших на все. Чтоб без сдачи. И пусть завернут хорошенько, а то накапает воды на сиденье или мне на штаны.

Костюмы Сергей Иванович и впрямь носил дорогие.

Водитель послушно кивал и молча – он почти все делал молча – шел за букетом.

К пяти часам роскошный "Мерседес" неспешно подкатывал к огромному зданию со стенами серого цвета и лениво застывал невдалеке от главного входа, греясь на солнышке и поблескивая солнечными вспышками, отражавшимися в огромных хрустальных фарах.

Наконец выходила Надя. Тогда Кольцов говорил шоферу:

– Посигналь.

Надя, привлеченная звуком клаксона, начинала озираться по сторонам, отыскивая знакомую машину: свободных мест на стоянке перед телестудией никогда не было, поэтому водителю приходилось ставить машину где получится.

Увидев кольцовский "Мерседес", Надя застывала на месте – пропускала знакомых, прощалась с ними до завтра и ждала, когда же они все наконец уйдут.

Убедившись, что никто за ней не наблюдает, Надя быстро ныряла в

глубь кожаного чрева, на заднее сиденье, и оказывалась в нежных объятиях подушек кремового цвета, а потом и в объятиях – почти таких же нежных – самого Кольцова.

Они несколько раз быстро целовались, и Надя прятала головку у него на груди; правой рукой он обнимал ее худенькие плечи, а левой – брал букет и осторожно, чтобы не закапать брюки, проносил его над собой и клал Наде на колени: "Это – тебе", – со значением говорил он, заодно разглядывая, что Серега купил на этот раз.

"Спасибо", – почти шепотом отвечала Надя и съеживалась у него под рукой, становилась совсем маленькой, хрупкой и беззащитной: при желании он мог положить ее во внутренний потайной карман своего пиджака.

Далее все шло своим чередом, как по накатанной колее: сначала ресторан, потом – домой: коньяк, фрукты, мороженое, и затем – постель.

Кольцов знал четыре позы и каждый раз использовал все, но в разной последовательности. Себя он считал тонким знатоком секса и думал, что неотразим.