Моник Швиттер - Двенадцать раз про любовь

• Название: Двенадцать раз про любовь
• Автор: Моник Швиттер
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2017
• ISBN: 9785751614454

Нынче редко пишут о любви так просто и виртуозно, так легко и умно, так точно и, главное, неслезливо. («Цайт») Впервые на русском роман современной швейцарской писательницы и актрисы Моник Швиттер, в 2015 г. удостоенный самой престижной литературной премии Швейцарии и вошедший в шорт-лист Германской книжной премии. Героиня романа – режиссер и писатель, мать двух малышей – случайно узнает, что ее первый возлюбленный, Петр, выбросился из окна пять лет назад. Это заставляет ее вспомнить, пережить заново и записать историю отношений с Петром, а затем и с остальными мужчинами ее жизни. Каждому из них посвящена отдельная глава, и все, кроме одного, носят имена библейских апостолов. Прошлое перетекает в настоящее, и вопрос о сущности любви становится для героини жизненно важным.

---

Моник Швиттер ДВЕНАДЦАТЬ РАЗ ПРО ЛЮБОВЬ Роман

А нам, когда мы ищем единенья,

Другие в тягость сразу же. Вражда

Всего нам ближе. Любящие даже

Наткнутся на предел, суля себе

Охотничьи угодья и отчизну.

Р. М. Рильке. Четвертая дуинская элегия

Клов. Что держит меня здесь?

Хамм. Диалог.

С. Беккет. Конец игры

Тебе – от меня

Информация от издательства

16+

Швиттер М.

Двенадцать раз про любовь: роман / Моник Швиттер; пер. с нем. О. Козонковой – Москва: Текст, 2017.

ISBN 978-5-7516-1445-4

Нынче редко пишут о любви так просто и виртуозно, так легко и умно, так точно и, главное, неслезливо. («Цайт») Впервые на русском роман современной швейцарской писательницы и актрисы Моник Швиттер, в 2015 г. удостоенный самой престижной литературной премии Швейцарии и вошедший в шорт-лист Германской книжной премии. Героиня романа – режиссер и писатель, мать двух малышей – случайно узнает, что ее первый возлюбленный, Петр, выбросился из окна пять лет назад. Это заставляет ее вспомнить, пережить заново и записать историю отношений с Петром, а затем и с остальными мужчинами ее жизни. Каждому из них посвящена отдельная глава, и все, кроме одного, носят имена библейских апостолов. Прошлое перетекает в настоящее, и вопрос о сущности любви становится для героини жизненно важным.

Copyright © Literaturverlag Droschl Graz – Wien, 2015, Austria

Russian edition through Nabu International Literary Agency; www.nabu.agency

© «Текст», издание на русском языке, 2017

1. ПЕТР. Так же быстро, как идет человек. Гамбург, январь 2013 г. / Ленцерхайде, рубеж 1992/1993 гг

Когда забиваешь в Гугл имя своего первого возлюбленного, то делаешь это не просто так – это реакция на стук: ты слышишь его вечером, засыпая, а еще сильнее – утром, разглядывая в зеркале глубокую вертикальную складку между бровями. Ты пытаешься понять, откуда этот стук доносится – снаружи / изнутри? Где он возникает – на чердаке / в черепной коробке? Но все напрасно, разгадать секрет не удается.

Стук нарушает мой покой все чаще, его послания становятся все запутанней, вот и сейчас – в январе, поздним пятничным вечером – он снова здесь. Дети сегодня взвинченные, совсем измотанные – они всегда такие, если целую неделю ходили в садик; весь вечер они ссорились и ревели по очереди, а когда пришло время укладываться, орали как сумасшедшие. Наконец-то оба уснули, и в доме наступила тишина, даже собака словно оцепенела на подстилке под письменным столом, я долго смотрю на ее черную лохматую шерсть – жду движения грудной клетки; я делаю вдох, и стук нарастает. Сначала короткие удары, потом, изредка – длинные. Рисую в блокноте точки – тире. В азбуке Морзе я разбираюсь не особо, но вглядываюсь в таблицу так долго и упорно, что сигналы в конце концов обретают смысл. Ну хоть какой-то. ДЫМ. ВРЕМЯ. ДИТЯ. Как-то так. (Возможны были варианты: ЛЬЦХ. ТДИА. ЦРНЕ или ЕТИНАКСИ. МЕСА. ТЯДИ. Таких слов, кажется, нет ни в одном языке, поэтому остаюсь при своем мнении: Дым. Время. Дитя.) Тихо. Муж, наверное, у себя в комнате разгребает электронную почту, скопившуюся за неделю, он всегда занимается этим по пятницам, если ему не нужно на работу; ближе к полуночи я услышу его радостный крик: «Выходные!» Мы уже давно собираемся куда-нибудь вместе выбраться. Куда-нибудь. Но – то у него нет времени, то у меня. «Дым-время-дитя!» – проносится у меня в голове. Я захлопываю блокнот, закрываю вордовский файл и открываю новое окно. В поисковой строке забиваю имя Петра – имя моего первого возлюбленного.

Возможно, я не найду ничего и разочарованно брошу это дело. А может, наоборот, – попадется информация о жене и детях. А почему бы, собственно, ему и не жениться? Я даже готова увидеть фотографии. Но только не это. Только не это. А ведь Петр намекал на что-то подобное уже в ночь нашего знакомства. Он говорил, что человеку не дано летать и что его это бесконечно огорчает. Потом заговорил о падениях, а потом вдруг – об уходе. Я переспросила: «При чем тут уход?», и он ответил: «Один шаг, один-единственный шаг в пустоту, и всё, порядок». Он раскинул руки, словно приготовился взлететь, посмотрел на меня и улыбнулся. В комнату входит муж, он не постучал, не позвал меня по имени, такое редко случается, обычно только в разгар ссоры, когда он по-настоящему рассержен, возмущен или взволнован. «Ты занята?» – спрашивает он. «Нет», – отвечаю я, умолчав: «Я только что узнала о смерти Петра».

– Да ты задыхаешься, – говорит он.

– Да я… с чего бы? Сижу целыми днями.

– Может, поэтому… – Он запнулся. Кажется, хочет что-то сказать. Набирает в грудь воздуха, потом поспешно отворачивается и прислушивается, к чему – непонятно. Закрывает дверь.

«Что-то случилось?» – кричу я вдогонку, но он отвечает: «Ничего срочного». Дверь захлопывается.

Я выдвигаю ящик с открытками и тут же нахожу, что искала. Огромный бородатый Христофор в коричневых одеждах, ноги непропорционально длинные, на плече – крошечный, словно игрушечный Спаситель. На оборотной стороне надпись: «Изображение святого Христофора (около 1400 г.) в церкви Святого Петра в Мистайле».

Я провожу пальцем по одеждам Христофора, цепляюсь за коричневый подол, закрываю глаза и уношусь мыслями в прошлое. В те дни, когда все было в первый раз. Стоит зима, наша первая зима. 1992 год. Мы с Петром приехали на рождественские каникулы в гости к родителям Марка, в горы.

Снежинки падают, если влажность подходящая, так же быстро, как идет человек. У меня нет зимней обуви, а уж тем более сапог для долгой прогулки по снегу. Есть только лодочки на каблуках, я их ношу круглый год. Нарезаю в них километры, даже если болят ноги. В университете же нет снега. Эльфи смотрит на мои туфли. «Детка, ты понимаешь, куда приехала?» Я киваю: «Да, в Ленцерхайде». Сын Эльфи Марк и его подружка Лиза посещают те же семинары, что и я, и они тоже изо дня в день носят одну и ту же обувь, правда, в отличие от меня – туристские ботинки. А здесь, в коридорчике рядом со входной дверью, они надевают сапоги до колен, на теплой подкладке и только что намазанные кремом, как заявил мне Марк, глядя на мои лодочки. «Ну, тогда я останусь дома», – я уже посматриваю на открытый огонь в камине, на кресло-качалку из ротанга, на овчину, которую накинула на него Эльфи, и на Урса – назову его так, не помню, как его звали на самом деле, – он полностью погрузился в книжку по истории и даже не слышит, о чем это мы. Сидит в черном кожаном кресле, с книгой на коленях, и беспрестанно сдвигает очки вверх, туда, где когда-то были волосы. Но очки все равно все время сползают. «Мифы о Швейцарии. Идентичность – Нация – История. 1291–1991». Эту книжку ему подарили на прошлое Рождество. Марк подозревает, что Урс учит ее наизусть. Сегодня 31 декабря. Начало второй половины дня. Вечером будет фондю.

– Но его еще нужно заработать, – говорит Эльфи и достает с буфета очки и брошюрку с кроссвордами.

– Заработать? – Я думаю о деньгах, ведь их у меня нет.

– Да, – поясняет Эльфи, – нужно сходить в Мистайл, к церкви Святого Петра.

– Она хочет, чтобы мы убрались из дома, – переводит мне ее сын, обнимает свою Лизу и осыпает ее поцелуями. Петр снимает с деревянного крючка пуховик и одевается. Садится на корточки и зашнуровывает ботинки «Тимберленд». На Рождество он подарил мне маленькую книжечку – Dialogue in the Void[1]. Книжка на английском, мне нужны словарь и время, чтобы с ней разобраться. «Пойдем с нами», – говорит Петр. Я смотрю на камин. Овчина манит. На полке стоит словарь. «Пойдем, ты им здесь не нужна». Эльфи машет брошюркой в его сторону. «Ах, вот ты какой, я этого не говорила!» Эльфи поднимает глаза на Петра, его рост – метр девяносто два. А ее Урс, которого, может, и не так зовут, но все равно как-то похоже, – всего метр семьдесят два, их сын Марк – выше лишь на три сантиметра, а сама она – ниже Петра на две головы. «На тебя можно смотреть снизу вверх», – говорит она медленно и торжественно, откидывает голову назад и закрывает глаза. Петр принадлежит к старинному роду, семья у него богатая, истинный размер их состояния известен лишь очень узкому кругу, а генеалогическое древо насчитывает больше семи веков. Эльфи это сразу почувствовала – так она позже заявила. «Да что-о-о ты!» – воскликнула она, когда Марк сдал гостя за первым же совместным ужином: «Вот этот вот – богач с рождения». Петр открыл рот, уставился на свой бутерброд, откусил и принялся жевать. Все посмотрели на меня. Ждали подтверждения. Я отхлебнула свежевыжатого яблочного сока с мякотью, приготовленного Эльфи, и сделала вид, что поперхнулась. Петр никогда не предлагал мне денег на зимнюю одежду или обувь. Да я бы и не взяла.

«Ну, пойдем уже», – в один голос кричат Петр, Марк и его Лиза, они полностью готовы к выходу. Эльфи кладет брошюрку с кроссвордами на овчину и выдает мне сапоги из тюленей кожи: «Вот, возьми, они очень теплые». Сапоги из тюленей кожи! Такие, должно быть, наши матери в семидесятых годах носили. Настоящие серебристые сапоги из тюленей кожи!