Андрей Константинов - Дело о картине Пикассо

• Название: Дело о картине Пикассо
• Автор: Андрей Константинов
• Жанр: Детектив

Из частной коллекции похищена картина Пикассо. В хищении обвинен известный бизнесмен и кандидат в депутаты. Юрист Агентства Анна Лукошкина получает информацию, что его просто подставили. Но кто и зачем? Лукошкина решает разобраться.

Это одна из многих увлекательных историй, рассказанных сотрудниками Агентства журналистских расследований «Золотая пуля».

---

— Все, хватит! — раздался властный голос Худокормова. — Ждать больше нельзя. Киллером будет… киллером будет…— он обвел глазами толпу заворожено следящих за происходящими на съемке событиями зевак, — киллером будете… вот вы, — и он ткнул пальцем в стоящего несколько позади остальных блондина в темной куртке. В отличие от меня, не испытывавшего ни малейшего желания участвовать во всей этой лабуде, приглянувшийся режиссеру мужик весьма охотно стал пробираться сквозь толпу на съемочную площадку. К нему тотчас же подбежали Ирочка со старухой и потащили под прожектора.

— Гримировать и переодевать не будем, так сойдет! — прокричал им вдогонку Ян Геннадьевич. — И не забудьте дать ему револьвер… Так, всем готовность — пять минут…

…Мотор, хлопушка — начали!

Выждав пару секунд (как учили), я вышел из родного агентского подъезда и побрел (опять же как учили) в сторону арки. Откуда-то из-за спины вынырнул блондин-киллер.

— Узнал?

Я обернулся. Нагло ухмыляясь, на меня смотрел… человек из «Тройки» — тот самый Сева, который сидел за столиком с Винтом и Шахом. Человек с обложки книги «Кости для Запада». Человек, убитый в 1997 году во время разборок на Южном кладбище. Сам Кулыгин — собственной персоной…

— Как же, узнал, Алексей Владимирович, — ответил я.

— Я — смерть твоя, — ерничая и явно входя в образ киллера, произнес Кулыгин.

— Да, вижу, — в тон ему ответил я, скосив взгляд на оружие, которое он держал в руке. Однако это был не бутафорский револьвер. Чего-чего, а боевого оружия я в своей жизни перевидал немало. Это был настоящий ТТ.

— Объясни мне, Алексей, зачем ты все это делал? На тебе два трупа и две искалеченные жизни? Не слишком ли много для банальной мести?

— Три.

— Что три? — не понял я.

— Три трупа, — нагло ухмыляясь, пояснил Кулыгин.

— Я так понимаю, третий — это Винт. Господи, его-то за что? Допустим, Умнова ты убрал как нежелательного свидетеля, чтобы зачистить следы. Твердохлебова ты ненавидел уже давно, и тому были причины. С Румянцевыми тоже вроде бы понятно. Но Винт? Это ведь он помог тебе тогда выкарабкаться и остаться в живых?

— Вот за это я его и убил, — ответил Алексей, бешено сверкнув глазами. — Лучше бы я умер тогда, чем такая жизнь, как сейчас. Ты знаешь, сколько мне пришлось перенести, пока эти тут развлекались, сорили бабками, жрали водку и трахались?.. Я хотел убежать от себя. Я провел год в клиниках — сменил внешность. На мне нет ничего своего — все, что ты видишь, пересажено с чужих задниц…

«Да он просто спятил, — догадался я. — Он же самый натуральный псих… Сейчас он застрелит меня, а потом продолжит выслеживать профессора и его жену. И уж на этот раз он не станет выдумывать изощренные хитроумные комбинации. Просто подкараулит и прихлопнет обоих».

— Ты болен, Алексей. Тебе надо в больницу.

— Это вы все тут больные, понял? — Ствол пистолета уткнулся мне в живот. — А теперь давай. Поворачивайся и беги. Тебе же прочли сценарий — классный получится кадр. Ну, быстро…

— Олечка, ну где вы набрали таких дилетантов! — это к нам подлетал разъяренный Худокормов. — Вам же все русским языком объяснили: встретились, две-три фразы, повернулся, стрельнул, упал. Все. Неужели так трудно запомнить? Что вы мне тут устраиваете диалог Чацкого с Фамусовым?.. И позвольте, — обратился он к Кулыгину, — где вы взяли эту игрушку? Где нормальный револьвер, который вам выдали?

— Пошел на хер отсюда, — коротко бросил Кулыгин и на мгновение повернулся к режиссеру.

Этого самого мгновения мне было достаточно, чтобы рубануть его по руке, в которой он держал ствол. Вторым ударом, в который я вложил всю свою ненависть к маньяку, я отправил его в глубокий нокдаун. Кулыгин медленно завалился на асфальт.

— Объясните мне, что здесь, в конце концов, происходит? — вскипел Худокормов. — Это не съемки, это какой-то цирковой балаган. Черт меня дернул связаться с этой «Пулей», здесь же все сумасшедшие.

«Ну все не все, а один-то точно», — про себя отметил я и попросил подбежавшего к нам Юру Птичкина:

— Вызови, пожалуйста, милицию.

И тут раздался выстрел. «Ствол! Какой же я идиот, я же не подобрал ствол!», — сверкнула в мозгу догадка, и я понял, что сейчас умру.

Однако прошла секунда, другая… Я обернулся и увидел, как вокруг головы Кулыгина расплывается темно-красное, отвратительного вида, пятно.

— Юра, и «скорую», пожалуйста, тоже, — произнес я и устало опустился на холодную землю.

***

После нескольких часов переговоров, заслушиваний и собеседований моя кандидатура получила благословение высшего руководства Главка.

Я ехал в «Пулю» со смешанным чувством радости и отчаяния. Я все-таки сделал шаг, о котором так долго и тайно мечтал. Но теперь мне предстоит расстаться с людьми, с которыми я без малого четыре года проработал бок о бок и спина к спине. Зураб, Каширин, Безумный Макс, Спозаранник с его штабной культурой, даже Шах, будь он неладен… А еще… Еще я очень боялся разговора с Обнорским. Я не представлял, как смогу сейчас подойти к нему и, глядя в глаза, сказать: «Извини, Андрей, я наконец решился». Я боялся даже не самой этой фразы, а того, что он может вдруг расценить этот мой поступок как предательство. Ну в самом деле, не буду же я, оправдываясь, объяснять, что все эти годы тосковал по ментовке?

Андрей протянул мне руку и по выражению лица я понял, что ему уже все известно.

— Ну что ж, Михалыч, поздравляю. Как говорится, большому кораблю…

— Знаю — большая торпеда, — попытался сострить я. Получилось плоско, отчего на душе стало еще гаже.

— Надеюсь, теперь у Агентства будет прямой устойчивый выход на ИЦ ГУВД и гаишную базу, а также ежеквартальные распечатки с паролями в ЦАБ?

— Насчет этого, Андрей, обещать не могу. Но бессрочная аккредитация в пресс-службе УУР всем репортерам «Пули» будет обеспечена. Это я гарантирую.

— Ну и на том спасибо, — устало сказал Обнорский, достал из стола початую бутылку коньяка и две рюмки. После этого он выглянул за дверь: — Ксюш, если будут спрашивать — сегодня меня уже не будет.

— Андрей, уже два раза звонил Худокормов, он хотел с тобой срочно встретиться, что-то обсудить по поводу сценария, — донеслось в ответ из приемной.

— А ты пошли его, пожалуйста, от моего имени в жопу… Хотя нет, переключи его на меня. Я сделаю это лично.

И тут я расхохотался. Обнорский обернулся и удивленно посмотрел на меня:

— Ты чего, Михалыч?

— Андрей, знаешь, какими словами заканчивается моя последняя новелла?

— Ну?

Я на секунду зажмурился, мысленно представил себе компьютер, на котором вчера вечером допечатал последние строчки своего многострадального творения, и на память процитировал:

— «Собравшись с духом, Олег Дудинцев сжал кулаки и, не отводя глаз от проникающего в душу взгляда Болконского, твердо произнес: „Я ухожу. Ухожу обратно в милицию. Так мне велят мой долг и моя совесть“. — „Да иди ты хоть в жопу!“ — рявкнул Болконский и вышел, хлопнув дверью. Так мною окончательно были сожжены все мосты».

Андрей улыбнулся:

— Вот что я тебе скажу, Жора. Ты был отличным расследователем и мог стать неплохим репортером. Но вот писатель из тебя — дерьмовый.

Он разлил коньяк, и мы чокнулись за удачное будущее.

Причем в этот раз, как это ни печально, каждый за свое.

ДЕЛО О КАРТИНЕ ПИКАССО

Рассказывает Анна Лукошкина

«Лукошкина Анна Яковлевна, 34 года, закончила юрфак СПбГУ, работала судьей, член Городской коллегии адвокатов. Работает юристом в агентстве „Золотая пуля“. Осуществляет юридическую экспертизу материалов перед публикацией и представляет интересы Агентства в судах.

Разведена. С бывшим мужем — сотрудником УБОП Сергеем Лукошкиным — поддерживает приятельские отношения. Воспитывает сына-школьника.

Экспрессивна, но справедлива…

К начальству относится без должного пиетета».

Из служебной характеристики

* 1*

— Аня! Котомкина! Котомкина, тьфу, Лукошкина! — председатель городского суда Петербурга Полуночников рисковал сорвать голосовые связки. Услышав свою фамилию, я, наконец, оглянулась.

— Недозваться тебя. Ладно я, человек пожилой, плохо слышу, ну а ты-то?! — Виктор Петрович был явно раздосадован тем, что так долго гнался за мной по коридорам горсуда и что происходило это на глазах у коллег, подсудимых и адвокатов.

— Сами виноваты, Виктор Петрович. Зовете меня каким-то несуществующим именем.

Если честно, то, заслышав фамилию «Котомкина», я, конечно, поняла, что окликают меня. Но отождествление меня и моей литературной героини, приключения которой я вынуждена была описывать по требованию Обнорского для наших сборников «Все в АЖУРе», порядком мне осточертело. В общем-то Котомкина, выходившая из-под моего пера, имела, конечно, некоторое портретное и жизненное сходство со мной. Но не до такой же степени, чтобы перипетии ее судьбы воспринимались как мои собственные! Между тем, даже хорошие знакомые, прекрасно осведомленные о том, что я воспитываю сына Петра, то и дело, зачитавшись сборниками «Все в АЖУРе», интересовались, как поживает моя прелестная дочурка. Первое время подобные вопросы ставили меня в тупик — я лихорадочно начинала соображать, какая дочь и как именно она поживает. Но это еще цветочки. В УБОПе и в суде, где я по-прежнему была частым гостем и где меня знали как облупленную, всерьез недоумевали, как это факты и детали жизнеописания Котомкиной, изложенные в пресловутых сборниках, доселе оставались неизвестными. Подруги даже ставили мне это в укор — мол, скрытная ты какая, Котом… Лукошкина!