Алексей Смирнов - Дачное общество «Ностальжи». Рассказы

• Название: Дачное общество «Ностальжи». Рассказы
• Автор: Алексей Смирнов
• Жанр: Триллер

В сборник вошли рассказы разных лет, в том числе опубликованные в журналах «Компьютерра», «Магия ПК» и «Стетоскоп» (Париж), а также в альманахе «Литературные кубики».

---

– Как твое имя?

– Сколько от роду лет?

– Где родился?

– Где проживаешь?

– Которой веры и в каких чинах?

Непонятные хрипы усилились, и это отвлекало Вьюшина, но он сумел ответить без запинки. Когда допрос закончился, заговорил уже новый, незнакомый голос:

– Великий гроссмейстер, брат Верховный Иллюминат, апостол Гептарха получил Священное Слово, реченное через воды речные. Испив Покровителя, пошел он с вестью благой в дома и сады, зовя во мраке пребывающих наполнить бидоны и баки, покуда не иссяк Господь. И проповедовал Слово, и был услышан.

Вьюшин, слушая это ритуальное вступление, испытал благоговейный порыв и повалился на колени. Голос, осекшись для исторжения одобрительного кряка, объявил:

– Да не сократятся дни пресветлого братства, где нет ни больших, ни меньших, но все чрез Декапитатора и Совокупителя равны в Гептархе, одно имеют Откровение. Декапитатор, Совокупитель и иже с ними…

– Какие» иже с ними»?! – вдруг кто-то истошно, словно резаный, завизжал. – Какие-такие «иже с ними»?! Что ты себе позволяешь, богохульник, грязная твоя пасть?!!

Случился небольшой переполох, комната наполнилась озабоченным шебуршанием, послышался недовольный гул. Невидимый оратор, клацая зубами, начал оправдываться:

– Сорвалось, граждане пеликаны… бес попутал… Един Гептарх, имея трех в одном, и да не приложится никто сверх установленного…

Воцарилась наэлектризованная тишина. Еретик, глотнув воздуха, затараторил:

– Хвала Святому образу, что в комнате умывальной явлен был, в ничтожной кляксе умаленный с нашим ничтожеством сообразно…

Перед внутренним взором Вьюшина возникла рельефная миниатюрная харя, которую прозревший Дуплоноженко увидел на косяке в случайном потеке краски и принял сначала за окаменевшего домового, но после, хлебнув еще речной водицы, усвоил истину и начал относиться к потеку с должным почтением. Долго каялся, стуча в половицы лбом, ибо не вчера потек образовался, был здесь многие годы, да вот не распознал его беззаботный хозяин… Снова полетели вопросы, Вьюшин очнулся от грез:

– Первейшим ли ты признаешь долгом, чтобы высочайшее Существо, источник всякого порядка и согласия почитать, страшиться и любить? Признаешь ли за закон голов усекновение и совокупление природы супротив во имя князя не от мира сего? Свят ли для тебя Водолей, чья эра грядет во славе?

И так далее, и тому подобное – все вопросы предусматривали положительные ответы, которые Вьюшин и давал всякий раз с безрассудной горячностью.

– Ей, тако! – воскликнул Дуплоноженко из угла. – Да возгорится свет!

Вспыхнуло электричество, Вьюшин зажмурился. Комната оказалась битком набита людьми, едва ли не друг на дружке сидевшими. Похоже было, что и вправду весь поселок явился на торжественное заседание – так оно, впрочем, и было бы, если б хватило места. Все присутствующие нарядились с учетом важности события: смешались черные полумаски, остроконечные колпаки, накладные журавлиные клювы, пестрые домино и алые первомайские банты. Дуплоноженко, тоже в полумаске, увенчанный короной с фаллическими зубцами, восседал на аляповато украшенном троне. Пол был усыпан конфетти и лентами серпантина, горели лампады по углам, тяжелым взором смотрели со стен изображения Магомета, Будды, Иоанна Крестителя и, разумеется, Фредди Меркьюри. В центре помещался раздвижной стол, на котором был растянут, привязанный, источник хриплого дыхания: Ауслендер. Он лежал ничком так, что седая голова свешивалась за край, лицо налилось кровью, глаза скрывались под черной шелковой повязкой, а изо рта торчал видавший виды кляп. Рядом высился Выморков, одетый, как и Газов-Гагарин, в черный плащ, но, в отличие от фельдшера, скотник натянул на голову черный капюшон. В ногах у Выморкова приютилась мясницкая колода, и в ней сидел потемневший за долгие годы службы топор.

Ауслендер лежал совершенно голый. Никакого достоинства, каковое он позволял себе демонстрировать перед компьютером, не осталось и в помине. Незадачливый соглядатай крупно дрожал, показывая, что только наедине с самим собою мог превращаться в агента типа Джеймса Бонда. Объявившись в свое время в поселке, он до того усердно взялся изображать пенька, что вскоре им и сделался, не умея понять очевидного. Ему и в голову не пришло, что только он единственный не выпил некогда того, что пили все прочие без исключения. А пеликаны знай себе ухмылялись, послушно принимая навязанные правила игры.

О происходящем вокруг стола Ауслендер мог только догадываться. Тем временем по кругу пустили ковш. Зарокотал припрятанный пионерский барабан, двое в колпаках внесли в комнату святыню: пресловутый косяк, который давно уже, сразу по получении Откровения, был отделен от стены и на собраниях служил предметом поклонения; в обычные же дни деревянный столб аккуратно прилаживался на место.

Дуплоноженко торжественно повелел:

– Снимите повязку с этого пса, пусть увидит.

Выморков рванул шелк; Ауслендер тупо уставился на мясную колоду. Первый апостол обратился к нему с надменной речью:

– Жалкий шпион, посланный власть предержащими, чьи зубы стерлись и чей век на исходе! Идет за тобой, Иона, некто более сильный, сильнее тебя, кому не достоин ты завязать обувь – да он и не носит обуви. – И перевел глаза на Выморкова, сказав: – Брат Ужас! приготовь новичка к процедуре!

Выморков, он же по случаю Брат Ужас, подошел к Вьюшину и сорвал с него одежду.

– Благославляю химический брак! – Дуплоноженко неспешно утвердился пред косяком на коленях. – Великий Гептарх, освяти нашу мистерию и разреши свершиться положенному! – И вслед за тем обратился к портрету Меркьюри со словами: – Великий Дух Меркурий, дозволь нам, недостойным, пройти путем твоим.

Барабанный ритм сменился, палочки начали выстукивать ламбаду. Брат Ужас подал Вьюшину ковш. Вьюшин, понимая, чего от него ждут, с отчаянием взглянул себе ниже пояса: вера его явно не окрепла, так как естество не видело в убеленной сединами невесте ничего заманчивого.

– Маловер! – шепнул Брат Ужас грозно. – Не тревожься без нужды, что не под силу человеку, то по плечу Совокупителю. Пей, и силы твои умножатся.

Вьюшин залпом осушил священный ковшик; черный тюльпан расцвел в нем, покуда он глотал, и пеленой помутилось зрение. Силы его и в самом деле многократно возросли, он испытал возбуждение, которого раньше не знал. Да и вообще – прежний демон соитие не приветствовал. Теперь желудочный властелин поменялся; могущественный Гептарх имел совсем другие соображения насчет сексуальной практики.

Ауслендер в ужасе замычал.

– Ты, блядь, анаконда! – ребром ладони Дуплоноженко с силой рубанул его по шее.

Вьюшин отважно шагнул вперед, братство зааплодировало. Грянула старая масонская песня:

Здесь утехи без отравы,
Без раскаянья забавы,
Льют отраду в нашу кровь,
Где же чувств таких приятство?
О, живи вовеки, братство!
Царствуй, царствуй в нас любовь.

Вьюшин ударил себя кулаком в грудь и мысленно поклялся проповедовать Слово Гептарха повсеместно, а грандиозную мистерию пообещал укоренить в каждом доме.

– Свершись, о таинство! – заревели со всех сторон.

Вьюшин наскочил на Ауслендера, и тот завопил, как мог; жених припал горячей щекой к мокрой лопатке и всецело отдался ритму. Собрание жадно следило за выражением его лица; при первых признаках окончательного просветления Дуплоноженко зычно позвал:

– Брат Ужас – теперь твой черед!

Выморков выдернул топор из колоды, размахнулся и отрубил Ауслендеру голову. Туловище на секунду вытянулось в струну, и Вьюшин воспарил, ослепленный.

– Ешь! – приказал ему кто-то сбоку. Он скосил глаза в чашу с какими-то питательными лохмотьями. Но трапеза не состоялась: в двери и окна вдруг замолотили руками, ногами и прикладами.

Дуплоноженко вперил в дверь оловянные глаза; та с грохотом влетела внутрь, и омоновец, ворвавшись в храм, оторопело уставился на обезглавленное тело.

Вьюшин, сидевший верхом, обернулся; его губы и подбородок были красными. Очередь, выпущенная из автомата, разнесла ему череп в мелкие брызги.

Дуплоноженко, не отдавая себе отчета в происходящем, вскочил на ноги и тут же, отброшенный новой очередью, опрокинулся.

Помощь, вызванная Ауслендером, хоть и поздно для последнего, но все же подоспела и теперь перла и лезла со всех сторон. Газов-Гагарин метнул в милиционеров полный ковш, но чуда не случилось. Ковш был небрежно отбит подствольником, а пеликан-теоретик заработал пулю.

Вскоре до засевших на улице командиров дошло, что сопротивления никто не оказывает. Прозвучала команда: «не стрелять!» – эти два слова, щедро приправленные матом, разрослись до сложноподчиненного предложения.