Виктор Кротов - Навстречу своему лучу. Воспоминания и мысли

• Название: Навстречу своему лучу. Воспоминания и мысли
• Автор: Виктор Кротов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Воспоминания охватывают период с середины двадцатого века до нашего времени. В книге много выразительных описаний реалий своего времени. Читатель встретится здесь с многими замечательными людьми, совершит путешествие по временам Советского Союза и перемен общественного строя. Молодёжь встретится с особенностями жизни, о которых ей известно не так много. И каждый найдёт в авторе собеседника, который постарается рассказать много важного о внутреннем мире человека и его возрастном развитии.

---

– Те же, те же, – заверила меня Машенька. – Ведь не поменяли же их на новые. Выбросить могли, а вот заменить вряд ли.

Напротив, через дорогу, видно во дворе «Красной Розы» небольшое строение, которого я раньше не замечал (то ли ворота были наглухо закрыты, то ли вид у здания был иной). Теперь это явно часовня, только нет купола и креста. Но «роза» уже пишется с маленькой буквы, и всё вместе именуется «Деловым кварталом „Красная роза 1875“», то есть квартал этот скуплен под офисы, район-то элитный. Не испытывая особой симпатии к Розе Люксембург (мало про неё знаю), я всё-таки погрустил о превращении революционерки в цветок. К ней, бедной, дезавуированной Розе-розе приставили для гарантии ещё дату 1875, чтобы вызвать ассоциацию у современных деловых людей не с революцией (а то подумают: чур меня, чур!), а с добротным русским капитализмом. Хотя, кажется, Жиро, основатель мануфактуры в 1875 году, был тем ещё махинатором.

Исчез ржаной запах. Теперь корпус с остроконечными крышами, из которого он сочился (может, вовсе и не пивзаводу он принадлежал), стал тоже элитным – дизайн-центром с художественной галереей.

Да и весь бывший Тёплый переулок стал разнообразнее и шикарнее. Появились дома с зеркальными стёклами, обменные пункты… Так что, наверное, и политехнический колледж просуществует здесь недолго.

Впрочем, о Тёплом переулке немало написано. Он встречается в стихах и песнях, в рассказах и повестях. Есть целая повесть Бориса Горзева «Тёплый переулок». Интересно написал об этих местах (тогдашних, давних) Феликс Ветров. Ну, вот и я принёс Тёплому переулку свою небольшую дань.

Смена школ – смена жизней

Так получилось, что я учился в трёх школах, и каждая из них совпала с определённым структурным периодом жизни. Подозреваю даже, что это не просто рука Провидения, а участие мамы, которая видела, что я становлюсь другим, и помогала измениться внешним условиям. Иначе я так и проучился бы всю жизнь в одной школе.

Если смотреть шире и дальше, то можно заметить, что важной школой явился и мехмат. После этого создавать «школы», в чём-то совпадающие с новым периодом жизни, стало моей собственной заботой. В школе юности я изучал философию, литературу, поэзию, переводческое дело, программирование. В школе зрелости занялся практическим изучением литературного творчества, в том числе его педагогического аспекта. Сейчас, не ощущая себя ни стариком, ни инвалидом, всё-таки понимаю, что перешёл в школу старости, где свои предметы изучения, философические и духовные, и эти воспоминания относятся уже к занятиям в новой школе…

Новая школа и новая жизнь мне нравятся. О том, Кто в ней директор, напоминает пословица: «Все под Богом ходим». У завуча-Луча я нахожусь под персональной опекой, и это меня не тяготит, а радует. А преподаватели здесь – все, кто вокруг, в том числе и одноклассники, и те, кто из младших классов (или из других школ, что одно и то же).

Неизвестно, сколько мне здесь учиться (хотелось бы, конечно, подольше), но с интересом и пиететом я подумываю и о следующей школе, неизвестной и загадочной, о тех предметах, которые предстоит там изучать…

Но это уже размышления вдаль. Главу об отрочестве я здесь заканчиваю и перехожу к возрасту, который был полон совсем другой энергетикой.

Глава 4 Девятый «А». На пути в юность (1961—1964)

Где прошла эта невидимая граница между отрочеством и вхождением в юность? Дату не назову, и переходом в девятый класс это не решалось. Но именно три года в старших классах были для меня пограничными.

Настало время приноравливания – к себе и к другим, к возможностям и невозможностям. Началось выяснение самого себя, а не просто запасание всем, к чему возникнет расположение.

Время начала юности – особый, газированный возраст. Располагающий и к меланхолическому одиночеству, и к драматическим клоунадам, и к находкам среди соблазнов. Мне очень повезло с новой школой, с одноклассниками, с главным для меня учителем здесь. Во многом он оказался и по жизни одним из самых замечательных моих учителей.

За этот трёхлетний период я начал писать, а главное – начал думать. Не очень-то осознавая происходящее, постепенно вошёл во вкус метаморфоз, которые со мной происходили. У меня такое ощущение, что и школьная реформа, добавившая одиннадцатый класс к привычной десятилетке, была предпринята для того, чтобы дать мне большее пространство для становления.

Необычный девятый «А»

Закончив восьмой класс в сороковой школе, я решил найти место с более качественным образованием. Поиски новой школы мы затеяли вместе с двоюродным братом Борей, который тоже хотел что-нибудь поинтереснее. Обе наши мамы поддерживали нас в этом намерении.

Сначала нацелились на школу №5, но физика и химия, которые в ней культивировались, особого энтузиазма у меня не вызвали. Следующей стала математическая школа №52. Кажется, её нашли именно наши мамы.

Время приёма уже прошло, и мы пришли на собеседование прямо к директору, Александру Николаевичу Склянкину. Невысокий, строгий, и в то же время какой-то доверительный, он мне чем-то напомнил отца.

– Допустим, вот у этого ключа, – он взял ключ от своего кабинета, – вес один грамм (ключ, конечно, весил побольше, но мы не спорили). А какова его масса? С каким ускорением он будет падать на землю?..

Не помню, что мы отвечали. Что-то правильное удалось сказать. Интересно, хором, что ли? После двух-трёх вопросов Склянкин махнул рукой и сказал:

– Ну, в девятом «А» для вас места найдутся.

Вот так, пройдя блиц-опрос по физике, мы попали в математический класс.

Девятый «А» был странным классом. Из тридцати семи человек некоторые, несомненно, приближались к гениальности (во всяком случае, производили такое впечатление). Несколько человек попали сюда, видимо, по блату (и учиться им было трудно), но в основной части ученики были такими, что в сороковой школе считались бы лучшими из лучших.

Однако самое главное – это классный руководитель, Герман Григорьевич Левитас. В свои двадцать восемь лет он был талантливейшим педагогом. Про него расскажу отдельно.

А началась наша учёба с жуткой контрольной по алгебре, на которой почти все получили единицы. Похожим был результат и первого сочинения по литературе.

Учёба у нас шла достаточно активно, внеучебных занятий тоже хватало. Математикой мы занимались с аппетитом. Левитас возбуждал его у нас своим собственным отношением к этой науке и вдохновенными педагогическими импровизациями. Прочая школьная жизнь была более обычной, но и она меня устраивала.

Нам были назначены подшефные из младшего (восьмого) класса. Моим подшефным оказался болгарин Динчо Крыстев. Особенно шефствовать над ним не приходилось. Предполагалось помогать в учёбе, если подшефному трудно, но Динчо занимался хорошо. Так что мы просто были в приятельских отношениях.

Старше нас был только десятый «А», первый математический класс 52 школы. Одиннадцатых классов, когда мы поступили в девятый, ещё не было.

Моя среда

Необычный мой знакомый (из более поздних времён) Арнольд Вакс сочинил такой стишок:

«Моя среда
Меня съеда…»

Про Вакса я ещё напишу, а вот среда в пятьдесят второй школе, в нашем девятом А, оказалась не обычной, стремящейся переварить человека по-своему, а будоражащей, располагающей к самопроявлению. Все три года учёбы здесь у меня в душе присутствовал какой-то лёгкий фоновый восторг – вот ведь как интересно!.. Хотя потом мы стали и десятым А, и одиннадцатым, но имя «девятый А» используем до сих пор.

Не могу сказать, что я сторонник компаний, да и не было у меня в девятом «А» компании в обычном смысле слова. Но какую-то самоопределяющуюся общность мы собой представляли. Взаимное дружелюбие пребывало основным тоном отношений. Не было изгоев, не было ни у кого стремления специально унизить другого.

В то же время мы не соответствовали стандартному советскому представлению о «здоровом коллективе». Единства мнений не наблюдалось. Каждый думал по-своему и принимал свои решения. Комсомол для нас был организацией формальной, ничего не добавляющей к нашему индивидуалистически-общественному самосознанию, которое и обозначалось словами «девятый А».

Конечно, присутствовал каждодневно изменяющийся узор личных взаимоотношений, частные эмоции по отношению к учителям и предметам. Но и это всё вплеталось в единое представление о моей «классовой», классной среде.

Так что стишок Вакса я вполне мог бы видоизменить для себя:

Моя среда —
Девятый «А»!..

Что ж, три года так оно и было. И у этого периода было много разных продолжений. Так что благодарность девятому А сохранилась у меня навсегда. Даже стала крепче и осознаннее.