Мария Буркова - Верхняя пуговица. Ъ-космоопера, неизбежность человеческой истории

• Название: Верхняя пуговица. Ъ-космоопера, неизбежность человеческой истории
• Автор: Мария Буркова
• Жанр: Научная Фантастика

Космос безжалостен к человеку. И потому водить звездолёты – не для простого смертного. Однако космофлот существует, потому что нужен человечеству. Да, офицеры-лётчики могут всё. Но чего им стоит это – охранять безопасность всех остальных? И почему они – такие? Сами они себя справедливо считают обычными людьми – и это действительно так, просто дисциплина выше всего остального. Галактика требует от людей высшей степени человечности – и только пилот звездолёта способен достичь этих высот.

---

Верхняя пуговица Ъ-космоопера, неизбежность человеческой истории Мария Олеговна Буркова

Жажду новых встреч утолить —

Не всегда достаточно взгляда.

Но себя сможет тот изменить,

Кому это действительно надо.

Брошен жребий и начат отсчет,

Найдено решенье задачи —

Капитанский плащ на плечо,

Два глотка сакэ – на удачу.

Хельга Эль-Кенти.

© Мария Олеговна Буркова, 2017

ISBN 978-5-4483-5940-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Быть собой

Мы пока не знаем – надолго ли обрели этот общий дом.

Недосказано слишком многое, всё отложено на потом.

Мы в душе остаёмся прежними – уж такими, какие есть…

Безмятежность – удел мятежников, риск – удел сохранивших честь.

Хельга Эль-Кенти.

Темплу Скайстону было плохо. И на этот раз уже безнадёжно. Рассчитывать уже было не на что – и жалеть о чём-то поздно. Возможно, что и эта передышка ненадолго. Ломать голову, почему его отказываются слушать, сил не было. Раз не получилось объяснить, что произошла ошибка – а ведь так и неясно, почему не верят – не совсем же идиоты эти сотрудники спецслужбы Лиги – значит, все возможности отрезаны полностью. Чёртов компьютер слишком хорошо работал – и не допускал нежелательной гибели допрашиваемого, а что при этом чувствует человек – это, разумеется, вне компетенции программы. Какая, в сущности, нелепость – Скайстон не знает того, что якобы должен знать, сказать попросту нечего, но машина не остановится, пока не выжмет из допрашиваемого то, что он якобы скрывает. Тупик – в этой камере всё учтено, деваться некуда – привет унылым беллетристам, тиражирующим сказочки о героях, которым удалось порвать путы и сбежать, ага… Кабы глянули раз на экскурсии, что это такое – посходили бы с ума всем цехом сразу. Темпл, возможно, не возражал бы сейчас и против такого исхода – может быть, хоть в безумии был бы конец пыткам, или хотя бы возможность суицида… Вот сейчас снова накатит волна боли, которую не может вынести человек – и что произойдёт потом, никто в Галактике не узнает и не поинтересуется. Неужели эти типа люди просто забавляются там, где-то, высчитывая, через какое время очередной расходный материал таки помрёт от неучтённого программой – новой порции того, чему нет названия? Как долго это продолжается и какой раз по счёту? И зачем? Не такая уж важная информация – убийство агента, этой мелкой сошки, клинических садистов ни одна спецслужба не ставит на серьёзные посты. А о Джине, то есть, принцессе Оранте, даже вопросов не задавали – как ни крути, а ничего интересного для палачей Темпл так и не знает. Остаётся только предполагать, что угодил ты, вольный негоциант, к учёным докторам, что испытывают новый стенд для пыток – а это финал. Разве что для них не имеет значения, сломался ли человек – ну, а то, что Темпл сломался, понял бы любой палач, глянув разок на заданные параметры – и никакие легенды о мучениках против цифр не попрут… Может, и стоило бы пожалеть о некоторых вещах, но это уже не имеет значения. То, что было до – перестало существовать – потому что сейчас в мире не осталось ничего, кроме боли – так и есть, новая волна, сплошная боль, затопившая собой всю Вселенную, без остатка. Почему он ещё продолжает чувствовать, почему он вообще ещё существует? Такая боль уже давно должна разрушить всё и везде… Когда же конец и пустая тьма? Или это и есть вечность? Не-ет, это невыносимо, убейте же меня кто-нибудь, раз здесь нет Бога, то есть же хоть смерть!

– Капитан, капитан, Вам плохо? – какой-то знакомый голос, значит, он ещё жив. Больно, но вроде бы ещё в себе, раз слышу, и, видимо, уже не на стенде, раз чувствую, как трясут за плечи. Может, услышали и подмог кто? Темпл наконец ощутил, что слипшиеся веки расползаются, странно, что они ещё реагирут на свет – понятно, в помещении светло. Из груди вырвался зажатый вздох – что, на стоны сил уже не хватает, что ли – и Скайстон наконец открыл глаза. Пронесло. Он сидел в своём кресле на своём корабле, вцепившись затёкшими руками в подлокотники, а Григораш испуганно таращился на его лицо – что ж, может, наличие второго пилота и есть необходимость, а только сейчас Темпл очень жалел, что прихватил с собой этого молодого кота в мешке. Но выбирать не приходилось – и без того стоит порадоваться, что нашёлся желающий лететь к чёрту в пасть, в самое сердце Лиги, да предводителю республиканцев Темпл немало нахамил… Во всём теле носились мириады крохотных иголок, в голове кто-то недавно взорвал что-то вроде водородной бомбы, но Скайстон смог заставить себя деланно усмехнуться – ну и плевать, что слишком деланно – и не торопясь потянуться:

– Спасибо, что разбудил, стажёр, – услышал он свой густой и недовольный голос. – Я что, орал во сне, что ли? – так, половина пути уже за кормой, неплохо, но ведь всего лишь половина…

Григораш, этот типичный худощавый брюнетик с амбициозными глазками, лихими кудрями над ними и чуть худощавой фигурой в буром лёгком комбе пилота, похоже, был слегка напуган – или сейчас соврёт, или просто совсем зелёная шпана – а чего и ждать от республиканской босоты, имперской выправки, что ли?

– Нет, но очень стонали и метались, капитан, – поспешно объяснил он. – И побледнели так, что я даже оторопел – может, нужно Вам медробота подключить, а?

Скайстон составил губы в улыбку – так и есть, бравада бравадой, хотим стать героем космоса, а на деле дрожим при первом же намёке, что капитан помрёт в пути. Ах, да, что ж я хотел, парни, видать, даже на экскурсию в монастырь не ходили, какая там практика в открытом пространстве – небось, от вида бездны до сих пор трясётся… Может, кстати, прибавил возраст – станется с них, обормотов.

– Пустяки, нет необходимости, – буднично проговорил Темпл. – Само пройдёт со временем.

Наврал, конечно, но со стажёра хватит, надо полагать. Может, наврал сам себе – не проходит ничего со временем, только хуже. Давний кошмар и не думал исчезать, и как раз в этом полёте очень некстати. Уже больше полугода, как остались в прошлом и наручники, и тупой конвоир, и эта проклятая камера – а стоит провалиться в сон, как всё заново. Ладно, этот полёт хотя бы некоторое разнообразие в полной бессмыслице последних недель – а если удастся успеть, то и в дальнейшем дел хватит. Ну, если ещё доживём – а это ты, Саймон Флеш, изволь дожить, дожить и раздать долги, всё же лучше, чем тупо болтаться по космосу, так и оставшись всего лишь контрабандистом, верно? Не так давно Темпл заметил, что его ненастоящее имя начинает его тяготить – может, он начал стареть? Пожалуй. Слишком много свалилось в последнее время – ещё до встречи с офицером, которому вроде бы был обязан свободой, Темпл заметил, что заскучал – слишком давно никто не называл его по имени. Узнать же, как было на самом деле – было слишком тяжело для остатков его нервов. Особенно тяжело было выслушивать пьяные откровения этого сноба – нельзя же у собеседника отнять право высказать своё мнение по поводу сообщаемого – и паскудные смешочки: «Везучий ты любовничек, паря, ой, везучий, да только разве можно было расставаться с такой девочкой, а?». Идиотизм, можно подумать, это Темпл бросил Джину – даже сейчас ему обидно вспоминать про незаслуженную пощёчину в порту сторонников Ормандо – что за необходимость была принимать предложение этого авантюриста, разгадки не существует покуда. И вот из-за этого негодяя, морочащего нищей молодёжи головы, не то дурака, не то пустого демагога – Джина имеет все шансы оказаться там, где остаётся молиться о скорой смерти и никогда её не дождаться. Эта мысль разбудила уже вполне реальное чувство – гнев, который, в свою очередь, отыскал силы в умученном кошмаром теле силы двигаться, и Скайстон нарочито медленно поднялся на ноги – не хотелось бы выглядеть перед стажёром развалиной, но не всё ли равно, если полёт окажется неудачным?

Григораш с любопытством смотрел на командира. Темпл Скайстон, рослый белый с серо-стальными глазами, бледной кожей и обычной фигурой атлета, представлял собой классичекую породу, с незапамятных времён именуемую «белокурой бестией», но не носил ни гриву, ни короткую стрижку. Его вполне можно было принять за майора Империи, по какой-то причине снявшего форменный мундир, тем более, что в белом свете стен и потолка рубки его волосы заметно отливали оранжевым золотом – но разбавленным крепкой серебряной полосой седины, толщиной почти в два мизинца. Черты лица его не были грубыми, но и не претендовали на излишнюю уточённость – и от них веяло скорее ровным спокойствием, нежели наличием эмоций, так что трудно было представить, что пару минут назад именно это лицо было искажено ужасной гримасой страдания, а глаза казались чёрными. Также трудно было представить, что именно этот невозмутимый мужчина, который сейчас не спеша потягивается стоя, особенно не меняя местоположения, но волна за волной разминающий затёкшие после сна мышцы, сутки назад гремел так, что звук пучился по всем коридорам стоячими волнами, а сам Арней Ормандо делал без устали примиряющие жесты, чуть ли не сгибаясь под потоками ругани на дюжине языков Галактики. Действительно, потеря агента всегда событие неприятное, но разве агент не знает сам, на что идёт? с чего вообще какой-то негоциант возомнил, что имеет право вот так вести себя со столь значительным человеком всего лишь потому, что лже-принцесса разоблачена? Впрочем, вызваться вторым пилотом Григораша подтолкнула, видимо, как раз эта безобразная сцена – а также то, что даже острый на язык Томаш в этот раз прикусил его, пробормотав вполголоса: «Счастлива наша Оранта, когда за неё ТАК беспокоятся – но ведь Ормандо и впрямь помочь не в силах, с нашим-то скромным флотом». Тем временем Скайстон – Григораш уже знал, что его нынешнего капитана зовут так, поскольку Ормандо попытался вернуть себе утраченный статус старшего, нарочито высокомерно назвав того по имени и попросив «не забываться и предложить решение» – и сама «Надежда республики», оба перешли на малоизвестный диалект, непонятный большинству присутствующих офицеров и солдат республики – кое-кто даже тупо нажал запись на диктофонах, дабы после разобраться в непонятной речи. Понятно было лишь, что непонятно толком отчего разгневанный капитан торгового корабля что-то сообщает очень важное, с вызовом и укором, вероятно, что вперемешку с оскорблениями – а уже овладевший собой Арней Ормандо позволил себе усомниться в услышанном, высокомерно усмехнувшись. Это выглядело даже нарочито жёстко – при его безукоризненной внешности денди в классическом костюме лилового цвета, чёрных как межпланетные тени волосах и глазах, оливковой коже и остром подбородке с ямочкой. Скайстон был одного роста с оппонентом, но чёрные брюки и куртка, богато расшитая серебром, широкий пояс, а главное – тёмно-синяя накидка-плащ с подкладкой цвета бордо – делали фигуру их обладателя гораздо значительнее. Назначение этого плаща Григораш понял уже на борту «Демона» – несмотря на истинно комнатную температуру на борту, после внимательного взгляда на черноту межзвёздного пространства, где ни одна ледяная точка не шевелилась – ему стало настолько холодно, что он совершенно реально ощутил мороз и поёжился. Капитан же этого странного корабля, не больно-то похожего как раз на грузовик, оказывается, заметил это движение и с улыбкой швырнул ему что-то бурое того же покроя, бесцветным голосом заметив, что «понабрал Ормандо зелени себе, хоть бы постыдился малость». Усмешка же Ормандо привела Скайстона в некую запредельную ярость, которой нет названия, и его два шага вперёд к собеседнику вмиг перепугали всех любопытных наблюдателей не на шутку – всех, кроме Сахая Лестера. Тот значительным прыжком с места покрыл почти всё расстояние, что отделяло его от повздоривших, и, заслоняя своей спиной Скайстона от Ормандо, поспешно начал что-то пояснять лидеру, в результате презрение, которое уже начало показываться у того на лице, сменилось недоумением и досадой, а не в меру шумный гость главной базы остановился в движении, будто окаменевший, и, заметно побледнев, глубоко вздохнул, на пару мгновений прикрыв глаза. Ещё несколько минут все трое о чём-то говорили, заметно сбавив громкость, зрители, коих набралась уже приличная толпа – свыше двух десятков человек, считай, через два часа будут знать все базы республики – расхрабрились и якобы ненарочно приблизились к говорившим, и тут раздался сочный голосок Анжель, вечно он звучал негромко, но так, что все слышат: «А этот парень душка, жаль, что он не работает у нас». Видимо, это послужило последним аккордом, и, когда Лестер примирительно, но с нажимом на собеседников сказал на космолингве – а всё ж не зря он учился на врача в Империи! – «Второго пилота найти будет нелегко, но возможно, граждане» – Григораш совершенно непринуждённо сделал несколько шагов и произнёс: «Второй пилот имеется». Скайстон остался невозмутимым, Ормандо закусил губу, состроив недовольную гримасу, Лестер улыбнулся нарочито радушно – зато Григораш с потаённой радостью услышал общий ах и единственный стон, который мог принадлежать только веселушке Анжель. Он не ошибся – как только в нескольких фразах вопрос о полёте к Лигаполису был решён, Анжель пошла ещё дальше, прилюдно прорвавшись к нему и наградив крепким поцелуем. Наваждение не кончилось и тогда, когда Скайстон, не удостоив этот инцидент никакой эмоцией, буднично отметил: «Хорошо, значит, будет кому желать нам удачи» и кивком приказал следовать за собой. Не кончилось также и тогда, когда столь же буднично капитан «Демона» объяснил, чем и как придётся заниматься в космосе и на Бладене, третьей планете системы Центрум. Да, от этой системы в ужасе шарахались даже вольные торговцы – слишком серьёзные силы нарастил глава нынешней Лиги Несогласных, ведь, по слухам, он затеял настоящую войну против Империи. Сама-то Империя игнорировала этот район уже довольно долго. И, хотя даже сумасброд Томаш сказал бы в этот раз только одно слово: «самоубийство», Григораш совершенно не чувствовал ничего негативного. Даже думать об опасностях не хотел. Разумеется, он немало испугался, увидев мучения капитана во сне, но сейчас, увидев, с какой грацией тот двигается сейчас, едва ли не танцуя на месте, снова погрузился в некое странное, приятное спокойствие – ничего подобного он не ощущал в присутствии лётчиков, стажировавших его ранее.