Луи Жаколио - Факиры-очарователи

• Название: Факиры-очарователи
• Автор: Луи Жаколио
• Жанр: Путешествия и география

---

Самой младшей из них не было и тринадцати лет, а старшей вряд ли сравнялось восемнадцать.

Среди этих очаровательных созданий, проходивших с улыбкой мимо нас, я не заметил ни одной, которая не оставила своего благосклонного взгляда на моем молодом друге. Одна из них едва заметно наклонила свою голову, пройдя возле него, на что он не обратил внимания, да, кажется, кроме меня этого никто не заметил.

Я понял, что это не невольное движение головы и что в этой стране, где каждый жест, каждый взгляд подвергается строгому осуждению, этот кивок должен иметь свои последствия. —

Баядерка, привлекшая мое внимание, была красивая девушка с продолговатым, как у итальянской мадонны, профилем, с прелестной фигурой, затянутой в шелк вишневатого цвета, вышитый золотистыми блестками, пышные волосы едва сдерживались священной повязкой, а громадные черные глаза казались бархатными под густыми длинными ресницами, пунцовые губы безукоризненного рисунка и прелестные белые зубки довершали ее красоту, ножками и ручками индусские женщины славятся, так что девушка являла собою образец совершенной восточной красоты. Этой молодой баядерке могло быть, самое большое, от шестнадцати до семнадцати лет, и красота ее достигла полного и пышного расцвета.

Должно быть, она заметила мой пристальный взгляд, потому что, протанцевав по приказанию главного брамина со своими подругами в благодарность за нашу жертву, она ни разу не обернулась в нашу сторону и ушла на галерею, ведущую в помещение баядерок.

— Возможно, что и я ошибся, — сказал я себе, — но, кажется, моему другу предстоит приключение, о котором он и не подозревает.

Я ничего не сказал ему, велел немного придержать лошадей, чтобы было удобно разговаривать, и заговорил о молодых девушках, которых мы только что видели.

Мой компаньон был в восторге от них и всю дорогу только и рассыпался в похвалах жрицам Шивы.

— Я бы отдал десять лет жизни, чтобы быть любимым, хоть день одной из этих красавиц! — вскричал он, наконец.

— А какую бы вы выбрали?

— Ту, у которой были изумрудные серьги в ушах.

— Это была именно та, которую и я приметил.

Я не удержался от искушения сказать ему, что бывают разные случаи, и что, может быть, такой жертвы, как десять лет жизни, и не потребуется.

Он ухватился за мои слова и начал умолять объяснить в чем дело.

Я ответил ему, что это просто мое предположение, и что

я, в сущности, ничего не знаю.

Мы вернулись в Пондишери. В тот же день вечером, как я этого и ждал, к моему другу явился один из музыкантов пагоды с поручением от баядерки.

Поручение это состояло в том, что музыкант передал надорванный лист бетеля, что должно было обозначать: «имейте доверие».

Молодой человек, не говоривший на тамульском наречии, попросил меня быть переводчиком, и вот разговор между мною и этим гандгарбой (музыкантом):

— Кто послал тебя? — спросил я музыканта, который стоял молча, как того требовал индусский-этикет, в ожидании, пока его спросят.

— Салям, доре (добрый день, господин), — отвечал он, — пусть боги охраняют твои дни и ночи, а в час кончины пусть глаза твои увидят сыновей твоего сына… Меня послала баядерка Нурвади. Иди, сказала она, снеси этот лист бетеля молодому франки (французу) и говори с ним безбоязненно.

— Молодой франки с большой улицы Багура, — заговорил я на языке музыканта, — не знает прекрасного языка Коромандельского берега, говори, я переведу ему твою мысль.

— Нурвади увидала молодого франки и сейчас же почувствовала, что всемогущий Кама пронзил ее сердце тысячью стрел. А франки заметил ли Нурвади?

— Мой друг франки, — ответил я, — заметил Нурвади и сейчас же почувствовал, что всемогущий Кама пронзил его сердце тысячью стрел.

— Хорошо!.. Около девяти часов, когда Ма (луна), склоняясь к востоку, исчезнет в волнах, и священные слоны ударят в звонкие гонги, возвещая время, Нурвади придет, чтобы вернуть молодому франки золотые иглы, которые его взгляды воткнули ей в сердце.

— А когда именно?

— Сегодня ночью.

Эта быстрая развязка не удивила меня. Индусские женщины еще более капризны, нежели европейские, и их желание — закон для окружающих.

— Хорошо, гадгарба, — отвечал я церемонно и повторяя его величественные жесты, — когда Ма, склоняясь к востоку, исчезнет в волнах, и когда священные слоны ударят в звонкие гонги, молодой франки будет ожидать прекрасную Нурвади и вернет ей стрелу любви, которую она вонзила ему в сердце.

— Будет ли молодой франки осторожен?

— Будь спокоен.

— Салям, доре!

— Салям, гадгарба!

И, повернувшись, индус побежал по направлению Вилленура.

— Что хотел этот человек? — спросил меня тогда мой заинтересованный друг, не поняв ни слова из нашего разговора.

— Он пришел сказать, что случай, о котором я вам говорил несколько минут тому назад, явится сегодня в лице прелестной баядерки, которую вы покорили одним взглядом. Мой друг не поверил, предполагая мистификацию, и я еле смог убедить его в противном.

Я должен был передать ему слово в слово наш разговор с музыкантом и уверить, что ни один индус не решился бы на такой поступок без поручения баядерки.

Потом, чтобы объяснить моему другу, еще не умевшему привыкнуть к Индии, ее нравам и обычаям, я начал говорить о том, что индусская женщина не может тратить время на флирт и ухаживание за нею иностранца, который ей понравился, малейшая неосторожность может стоить жизни ее возлюбленному, да и ей самой, так как индусы, очень снисходительные ко всему, что скрыто, становятся неумолимыми ко всякой открытой вине… И вот, лишенная возможности пережить самой и дать пережить своему возлюбленному все те восхитительные моменты, которые нам дает начинающаяся любовь, индуска сама быстро идет к развязке , и также быстро прерывает ее, уверенная, что останется безнаказанной. Ничего не значит, если потом пройдет какой-нибудь слух, лишь бы никто не застал ее на месте преступления.

В назначенный час Нурвади явилась к молодому франки в паланкине, совершенно неузнаваемая в той массе шелка и кисеи, которая ее окутывала с ног до головы. Гандгарба провожал ее, но он остался у дверей, получив на чай, носильщики паланкина удалились с их ношей. Все туземные слуги были отпущены на четыре дня.

Я уже по опыту знал, что вряд ли баядерка останется здесь более трех дней. Я был свидетелем трех, четырех таких приключений, и будь то баядерка или женщина из высших каст, несмотря на все мольбы продлить их пребывание, все они исчезали по прошествии трех дней.

Сны имеют огромное значение у индусов. Жена, проснувшись в одно прекрасное утро, заявляет своему мужу: «эту ночь я видела во сне любимую птицу Ковинда, и чей-то голос прошептал мне на ухо: в следующую ночь, когда священные слоны пагод ударят в гонг, встань и, взяв с собою лишь одну служанку, иди прямо вперед, пока не встретится тебе какая-нибудь из пагод Вишну, войди в нее и молись в ней три дня и три ночи… помни, если ты не послушаешься, то твою семью ожидает большое несчастье».

В следующую ночь добрый муж сам торопит свою жену, чтобы она покинула дом в час, назначенный богами.

Бесполезно говорить о том, что служанка давным-давно подкуплена и уже сговорилась с прекрасным чужеземцем, который их ждет, а по возвращении она будет клясться, что они это время провели в пагоде.

Обыкновенно жена называет одну из соседних знаменитых пагод, где и на самом деле исполняют свои обеты сотни верных, а так как к тому же на улице, в храме, индуски появляются закутанные в облака кисеи, то никто не может ее узнать и свидетельствовать против нее.

В таком виде и под таким предлогом индуска может отправляться, куда ей угодно.

Такие приключения у них гораздо чаще встречаются, нежели принято это думать, и я никогда не слышал, чтобы се застали на месте преступления муж или родители, религиозный предрассудок выше и сильнее всего, сильнее подозрения, сильнее уверенности. Никогда ни один муж не посмеет последовать за женой, ни последить ее, если та, по приказанию свыше, отправляется на молитву. Если бы, к несчастью, оказалось, что его подозрения ошибочны, то его ожидает жестокое наказание за то, что он осмелился усомниться в своей жене и в приказании богов.

Очевидно это дело женской изворотливости, сумевшей вдолбить это в головы мужей… Ни страх, ни двери, ни запоры, ни черные евнухи с саблями в руках не могут удержать женщину, которая любит или просто хочет удовлетворить свой каприз.

Индусы не ревнивы, но при условии, чтобы все было шито-крыто, и никто не мог бы подозревать неверность его жены. Самая добродетельная женщина, но случайно подвергнувшая себя подозрению, осуждается, как самая большая грешница Больше всего индус боится быть смешным.

Баядерка не нуждается во всех этих ухищрениях, ничто не запрещает ей отдать свое сердце человеку своего племени, по окончании службы на пагоде, она свободна и может вечерами делать, что ей угодно, уходить и возвращаться по желанию, но одно ей строго воспрещено — любовь к иностранцу, баядерка должна избегать всего, что может доказать, что она полюбила чужеземца, потому что если это откроется, то ей грозит изгнание из храма и даже из ордена баядерок, но, в сущности, они мало чем рискуют, так как между ними всеми существует как бы молчаливое соглашение покровительствовать любви своих подруг.