Сухбат Афлатуни - Муравьиный царь

• Название: Муравьиный царь
• Автор: Сухбат Афлатуни
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-386-09241-2

Когда люди любят друг друга, но не могут быть вместе, они меняются. Любовь срастается с болью, и обе пронизывают каждый день, каждую минуту их жизней. Лена и Лёня связаны навсегда, но у Лены – семья, а Лёня считается пропавшим без вести. Мир, в котором они живут, опрокинут в страшную сказку: в нем старики перестают умирать, и дети вынуждены сдавать их в страшные «геронтозории» среди лесов и болот… неужели пропавшему без вести Лёне удастся воскреснуть в непроходимых чащобах?

Роман-сказка, роман-притча, эта книга – и о любви, и о том, что есть вещи поважнее любви, но не возможные без нее.

---

С. Афлатуни Муравьиный царь

© Афлатуни С., текст, 2016

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2016

* * *

Сухбат Афлатуни переводится как «Диалоги Платона», а на самом деле под этим витиеватым псевдонимом живет и пишет Евгений Абдуллаев – один из самых интересных современных русскоязычных прозаиков Средней Азии (он живет в Узбекистане).

С Узбекистаном у большинства ассоциируются сегодня только негативные образы: гастарбайтеры, отрезающие головы детям; нищета и унижение человеческого достоинства; отсутствие прогресса и полное погружение в какой-то доисторический мрак по всем фронтам… а ведь именно Средняя Азия, живущая на могущественных руинах древних царств, это наша магическая окраина, на которой Россия контактирует с исламским миром, вызывающим сегодня столько споров и разногласий в связи с действиями ИГИЛ… Средняя Азия – наша сказка, это, наконец, родина старика Хоттабыча, заменившего советским детям диснеевского Аладдина.

«Муравьиный царь» создавался во многом в тени главного романа Сухбата Афлатуни – «Поклонение волхвов». И если «Поклонение волхвов» ветвистое эпическое полотно, завораживающее и пленяющее самим стилем письма, то «Муравьиный царь» – нервное, искреннее постмодернистское произведение о сложной судьбе женщины-архитектора, полюбившей одного, а вышедшей замуж за другого, и весь этот традиционный для русской литературы любовный треугольник разворачивается на фоне апокалипсического буйства фармацевтики: из-за приема лекарств старики перестали умирать, превращаясь в нечто пугающее и опасное…

В «Муравьином царе» причудливо соединились сказка и быль, пугающее и доброе, фантастика и реальность. А сам Афлатуни больше всего похож на бродячего философа, кочевника, в нем нет и капли того пафоса, что присущ многим авторам современной прозы. И мне верится, что из своих философских странствий этот автор принесет еще не один сюжет и благодаря ему Средняя Азия снова станет для русского читателя страной сказкок и приключений, куда хочется возвращаться и которую хочется любить.

Ваша Юлия Качалкина

Часть I Теплое лето в Бултыхах

Во второй вечер возникли проблемы с брюхом. Всю косметичку вытрясла. Потом целую ночь таблетки из-под себя выгребала. А папа спал на раскладушке, как всегда.

Проснулись мы с мамой одновременно, ночь, сосны.

– Лен… Как твой живот? Что молчишь? А?

– Нормально, мам. Спи.

Проснулась, все еще дрыхнут. Умылась, губки нарисовала.

Вышла. Тишина…

Бултыхи!

Солнце только встало, ходит кошка. Кис-кис… Кис-кис, дура! Убежала.

Хорошо как, господи. Подошла к сосне, кору поковыряла.

Главное, все из головы выкинуть, что вертится. А то всю ночь снилось что-то про строительство, сметы, техобоснования, объясняла каким-то отморозкам, что колонны должны быть дорического ордера. Дорического, придурки! А они такие лыбятся и духи дарят.

Тихо, аж в ушах звенит. Спуститься к озеру.

Какая красотень, а?

Ничего здесь не изменилось. Деревья, цветочки. Кошка опять, сучка, прибежала. И запахи – травы, хвои. Посидела на скамейке.

На завтрак рисовая кашечка такая, йогурт. Девушка котлеты еще несет. Нет, мне не надо. Не надо, по-русски говорю же. А папа записался на фитобочку.

– Ты сам, – мама ему, – как фитобочка.

И хлоп его по животу.

Папочка напряженно улыбается. Так. Сказать маме, что не надо.

После завтрака ходили на бе́лок.

В тот раз тоже куча белок была. Эти уже их внуки.

– Правнуки… – Лёник достает орешки. – Или пра-пра-правнуки.

– Пра-пра-пра-пра… – дразню и трусь щекой о его куртку.

Заходим, папа телик смотрит. На экране мое лицо.

Мама на него набросилась – выключил.

Хотела ведь, чтобы номер без телика, как тогда. Специально в тот же самый номер договорилась. Ну как же! Мамочка чуть голодовку не объявила.

Телик у нее свет в окошке.

Вечером пошли на Тропу здоровья. Какой-то пипл в красных трусах жарит шашлык. И на меня то так, то сяк. Шашлык ему, что ли, скучно? Опять смотрит, цирк бесплатный нашел. Лет на десять меня младше, наверное. Или на двенадцать, карма моя. Ну вот что за глупость в голову лезет, а?

После обеда с Лёником ушли далеко в рощу, река узкая, быстрая, и ни одной рожи. Только пасечник по пути. А вот и наше место. Скидываю шмотки.

– Лень, надо было его, это, про мед спросить. Дураки.

– Я кончился, а ты жива… И ветер, жалуясь и плача…

Читает.

– Раскачивает лес и дачу…

В воду! Визжим, брызгаемся. Я без лифчика. Как тогда, в детстве.

Ленька отплыл, вылез. Отряхивается, изображая мокрого пса. А мне не холодно совсем. Совсем не холодно. Только левую грудь течением чуть относит, как поплавок. Волосы заколола, чтоб не лезли, а все равно лезут.

– Лёнька! Лёпсер-Попсер!

– А!

– Почитай еще!

– А?!

– Еще!

А облака такие, что дождь вот-вот. И как будто ничего не было. Никаких двадцати шести лет.

На ужин салат из свеклы. У всех красные губы.

– Семейка вампиров, – говорю.

– Вампиры чеснок не едят, – вставляет Лёник.

У самого, между прочим, самые красные.

После ужина гуляли к озеру.

Закат, краски – плакать хочется! А мамочка все время в своем репертуаре дергалась. То ей ветер, то сережку потеряла.

Папа с Ленькой вели себя отлично. Попытались о политике, но я на них посмотрела. Зато мамочка всё со своей сережкой.

– Мамочка, расслабься и посмотри, какой закат!

Обняла ее даже.

– Я тебе сто таких сережек куплю!

– Да уж, купишь! Особенно теперь…

– Ты чего-то сказала?

– Ой, да нет, ничего. Холодно чего-то! Замерзла я. Нога замерзла.

Ведь договаривались же! Весь закат своей сережкой обосрала.

В номере, конечно, нашла, целовала ее полчаса: «Ах ты моя сволочь!»

Гена работает на лодочной станции. Гена. Тот, красные шорты. Мистер Красные Шорты. Катамаранами заведует, лодками. Там же и спасатель.

– Спас кого-нибудь?

Улыбается. И не на пятнадцать лет младше, а всего на десять. Шашлыки на заказ делает. Сидим возле воды, пиво пьем. Налей мне еще. Бульк-бульк. Так себе пиво.

– Со знакомством, – говорит.

Ну, со знакомством, ладно. Хорошо вокруг, и вид ничего, сосны такие, только вот мошки. Еще одна! Кусаются, собаки.

– А я привык.

Ну да, ну да. Местный, кожа – не прокусишь. Смотрю на его кожу.

Нет, не из местных. Назвал город, откуда. Но я как раз комара хлопнула. Вот такого жирного!

Положил пустую бутылку, капнул пеной на штаны. Сегодня мы в синих трениках.

Итак, значит, Гена. Гена-Гена-Гена. Ген у нас еще не было.

И не будет.

* * *

Мама с утра сбегала уже в церковь. Вернулась довольная такая, светлая.

Вытащила целый пакет крыжовника.

Тысячу лет его не ела!

Вот так живешь, а столько всего вокруг не ешь.

Сунула мне его в ванную, мыть.

А тогда здесь церкви не было. И мама ни во что не верила. И папочка. Верил в науку, до сих пор «Наука и жизнь» на даче стопками валяется, в мышиных какашках.

А я верила в вампиру. Лёнька из лагеря привез целый сюжет. Укрывалась с головой. А вдруг вампира сможет сбросить с меня одеяло? А? Что тогда, а?

– Лен! Ты что там, уснула с крыжовником? Или мылом его моешь?

– Ага, шампунем!

Выключаю воду. Смотрю в зеркало. Два седых волоса. И вот еще один.

Генка очень смешной. При ходьбе щеки трясутся. Как хомяк, говорю ему.

Это плохо. Серьезно. Если какой-то мужик начинает мне казаться смешным – то это все, картина Репина, не успеваешь даже тормознуть. Машина вбок, в кювет и вверх колесами.

Сидим под старыми соснами. Он из Владикавказа.

Задираю голову. Как в кино, стволы вверх, как пальмы, перспективное сокращение.

– Да, красиво, – говорит. – По тебе муравей.

Еще говорит, что многие тут обратили на нас внимание. Что мы одеваемся странно.

Звонил Коваленок. Я же просила, что ж такое!

Не выдержала, сунула мобильный папе. Сама на балкончик. Сижу на плетенке, руки ледяные, папа мычит Коваленку фигню какую-то, бе-ме.

Врываюсь, выхватываю трубку. Говорю спокойным тоном:

– Я же просила, по всем вопросом – с Казимировым!

Через десять минут – Казимиров:

– Елена, все в порядке, я все объяснил.

Объяснил! Сказала, буду искать другого адвоката.

Не прямо, а дала понять.

Ну вот и башка. А-а… Куда опять анальгин? В косметичке целая аптека, а как нужно, так одни презервативы и уголь активированный.

Влезла под одеяло, задернула шторы. Голова! А!

Приперся Лёник, навонял кремом от загара.

Ходит по комнате… туда-сюда…

Наклонился:

– Отдыхаешь?

– Подыхаю.

– Помочь что-то?

– Чтоб скорее подохла?.. Ну, воды принеси.

Уходит в ванную.

Рожает он там эту воду, что ли?

– Голову приподними.

Приподнимаю. Не разлепляя век. Губы касаются теплого и мягкого. Мокрого.