Сергей Кузнечихин - Седьмая жена Есенина (сборник)

• Название: Седьмая жена Есенина (сборник)
• Автор: Сергей Кузнечихин
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-699-95765-1

Герои повести «Седьмая жена поэта Есенина» не только поэты Блок, Ахматова, Маяковский, Есенин, но и деятели НКВД вроде Ягоды, Берии и других. Однако рассказывает о них не литературовед, а пациентка психиатрической больницы. Ее не смущает, что поручик Лермонтов попадает в плен к двадцати шести Бакинским комиссарам, для нее важнее показать, что великий поэт никогда не станет писать по заказу властей. Героиня повести уверена, что никакой правитель не может дать поэту больше, чем он получил от Бога. Она может позволить себе свести и поссорить жену Достоевского и подругу Маяковского, но не может солгать в главном: поэты и юродивые смотрят на мир другими глазами и замечают то, чего не хотят видеть «нормальные» люди…

Во второй части книги представлен цикл рассказов о поэтах-самоубийцах и поэтах, загубленных обществом. Условные «Поэт В.», «Поэтесса С.» или «Поэт Ч.» имеют реальных прототипов. При желании их можно узнать, но намного интереснее и важнее разобраться в конфликте поэта со средой и самим собой…

---

Акыны, у которых было много работы, ходили в главных авторитетах. Ну а те, у кого запаса пыли хватало на десять-пятнадцать минут, мыкались на правах мужиков. Позорнее всего было остаться без дела. Случалось, что возле какого-нибудь коллективного сборника собьется до чертовой дюжины авторов и каждый дует до звона в ушах, такие вихри враждебные веют над многострадальной книгой, что даже страницы из нее вылетают, а это уже могут истолковать как идеологическую диверсию, и начинаются извечные споры – кто виноват и что делать – вклеивать выпавшие страницы или прятать в мусорное ведро, пока начальство не заметило. Устранят следы преступления и снова начинают дуть, но уже осторожнее. Тяжела жизнь мужика в любой среде, и вымер бы он, бедолага, если бы не природная смекалистость. Если не хочешь быть выдворен из приличного общества – ищи приработок. И находили. Да как его не найдешь, если он перед глазами. У самых крутых авторитетов книг на заданную тематику не четыре и не четырнадцать, с переизданиями да с переводами у некоторых за сотню перевалило. Помните, как Маяковский декларировал: «Все сто томов моих партийных книжек». Для кого-то подобное заявление будет гиперболой или другой поэтической вольностью, а для кого-то реальной бухгалтерской цифирью. Так вот, попробуй-ка обдуй сто этих книжек – чахотку заработаешь, и губы от перенапряжения в высоконапорный шланг превратятся. Без помощи мужика никак не обойтись. Но авторитет потому и в законе, тем и отличается от простого смертного, что характер держать умеет и актерскими талантами не обделен. Помощи у кого попало просить не станет, а разыграет сцену так, что мужик сам на карачках к нему приползет и станет вымаливать разрешение помочь сдувать пылинки, да еще и поцапается с подобным себе за это право, а когда разрешение получит, одурев от счастья, выпачкает благодетеля соплями благодарности и начнет покрикивать на тех, с кем десять минут назад ползал возле ног авторитета.

Заканчивался библиотечный ритуал сдуванием пыли с собрания сочинений самого вождя. Открытие этого действа поручалось победителю соцсоревнования, то есть тому, кто за истекший год сумел напечатать наибольшее количество трудов о житие самого человечного человека. Имя победителя определялось на заседании авторитетной комиссии. Случалось, суток не хватало для выявления обладателя почетного права. Считали и пересчитывали по двадцать раз. Да и саму систему подсчета разрабатывали не один год. Сначала брали список публикаций – у кого длиннее, тот и первый, но романисты настояли, чтобы учет велся по количеству страниц. И тогда взбунтовались новеллисты, доказывая, что слово в рассказе значительно весомее, потеешь над ним гораздо обильнее. Романистов убедить не смогли, зато раздразнили рифмоплетов. Раскудахтались, как на птичьем базаре: тоже, мол, довод нашли, вы потом пишите, а мы – кровью, и начали спорить, что дороже – капля крови или ведро пота. Продолжался этот английский парламент несколько лет, но нервы портили не зря. Выработали-таки систему коэффициентов. Разделили, умножили, прибавили, отняли, возвели в степень, и этому возведенному доверялось право подуть на первый том великого собрания сочинений.

Один год расстарались, подсчитали для каждого участника индивидуальный балл и в соответствии с ним составили очередь. Расстарались и зареклись. Мало того что группу лидеров постоянно приходилось мирить и успокаивать, после распечатки полного списка и в хвосте буря поднялась, два пожилых поэта, занимающие третье и четвертое места от конца, доссорились до оскорблений действием. Ситуация, напоминающая футбольные чемпионаты в конце сезона, когда борьба за выживание в лиге острее, чем борьба за медали. От составления полного списка пришлось отказаться – здоровый климат в коллективе дороже мелких амбиций. Да и сдувание пыли с первоисточников – процедура скорее нужная, чем желанная. Вслух об этом не говорилось, но все понимали, какая пыль сдувается для души, а какая – для властей и прессы.

Завершался субботник групповым портретом. Участники выходили во двор библиотеки, куда заранее было доставлено длинное бревно. Реквизит взваливался на плечи, и фотохудожник делал исторический кадр. При этом одного из мужиков обряжали в партийную кепку и заставляли повернуть голову так, чтобы личность было определить трудно. После двух-трех штрихов опытного ретушера на снимке появлялся человек невысокого роста, которого можно принять за вождя, но в случае необходимости доказать, что сфотографирован обыкновенный рабочий в кепке, носить которые в нашей стране никому не запрещается. Это на случай, если снимком заинтересуется не собрат по перу или попутчица в южном экспрессе, а представитель компетентных органов.

Фотографию сделать нетрудно. Физики, химики и прочие мастера и умельцы технического прогресса на то и существуют, чтобы облегчать жизнь серьезным людям. С допотопным бревном намного сложнее: найди его, погрузи, привези, потом отвези, чтобы читатели не задавали праздных вопросов, споткнувшись о него. И плюс ко всему с каждым годом оно становилось все длиннее и длиннее. Плотно сомкнутые ряды, принимающие в штыки любого новобранца, вопреки всякой логике постоянно пополнялись. Приходили все новые и новые авторы воспоминаний о незабвенных встречах и, естественно, профессиональные сочинители, куда же от них денешься. Захотелось антисоветскому поэту Пете Вегину прошвырнуться в Италию, взял поэму Вознесенского «Лонжюмо» и по мотивам своего кумира создал «Лето Ленина». Попробуй, откажи ему после этого в заслуженном праве. Отказывали только тем, у кого не было влиятельных покровителей. Веничка Ерофеев, умирая с похмелья, принес к ним свою лениниану, куда там – на порог не пустили, заявили, что труды, изданные не на советских языках, рассматриваются в другом коллективе, а он даже на место под бревном не претендовал, ему лишь бы пожар потушить. Могли бы проявить милосердие, но не проявили. Правда, нашлась добрая библиотекарша и вынесла мученику бутылку хереса под подолом.

И тем не менее количество участников катастрофически росло. В коллективе нарастала нервозность, усилились сепаратистские настроения. Руководство лихорадочно искало выход из тупиковой ситуации и не находило. Спас, как всегда, мужик. Бывший работник завода резино-технических изделий, пользуясь старыми связями и уважением коллектива, взрастившего его из обыкновенных инженеров в инженера человеческих душ, изготовил надувное бревно. Заводчане постарались, закомуфлировали его под ствол вековой лиственницы, которая, как известно, не подвержена гниению и может смело претендовать на символ вечности. Подделка была выполнена лучшими мастерами. Руководитель субботника долго отказывался верить, что бревно резиновое, пока не отважился пнуть его, сначала робко, потом сильнее, а войдя в раж, врезал с разбега. После него получили дозволение попинать бревно и члены бюро. В общем, порадовал бывший инженер старших товарищей по литературному цеху. Избавил от непроходящей головной боли, от унизительных переговоров с работягами, привозящими и увозящими бревно, да и фотографироваться с ним намного легче, люди все в возрасте, ослабшие от сидячей жизни. В благодарность за великое изобретение поэта, который к сорока годам еле выпустил две тонюсенькие книжицы, сразу же издали массовым тиражом в твердом переплете и на внеочередном собрании выбрали в секретариат.

Четыре года бревно для субботника привозили в багажнике обыкновенной «Волги» и не могли нарадоваться. Но счастье долгим не бывает. Когда подделку в очередной раз взвалили на плечи, она неожиданно обмякла. Трагедия усугубилась тем, что фотограф щелкнул именно в тот момент, когда бревно, с характерным звуком испустив воздух, стало превращаться в кишку и концы его безвольно обвисли.

Снимок неизвестно какими путями попал в буржуазную прессу. В Союзе разразился грандиозный закрытый скандал. Никого, правда, не посадили, но из четырех инфарктов два закончились летальным исходом. Несчастный изобретатель повесился.

Потом за границей появились мемуары одного из участников рокового снимка, в которых он признался, что, после того как его книгу о шушенской ссылке Ленина, выдержавшую шесть изданий за десять лет, книгу, которую он, следуя многочисленным пожеланиям читателей, значительно расширил, отказались печатать в престижной и хорошо оплачиваемой серии, он, измученный постоянным невниманием критики, безденежьем и бесправием, специально выдернул пробку.

Но публикация, как всегда, запоздала. Бедный изобретатель умер с чувством вины, полагая, что бревно спустило из-за его ошибки в расчетах. Если бы он успел прочесть чужую исповедь, тогда бы… Но сослагательного наклонения в истории, к сожалению, не существует.

МОРАЛЬ

Во-первых – если поэт издал и переиздал себя десятки раз, это еще не значит, что его будут долго помнить.