Макарий Огибенин - День в раскольническом скиту (из моих путевых воспоминаний)

• Название: День в раскольническом скиту (из моих путевых воспоминаний)
• Автор: Макарий Огибенин
• Жанр: Религиоведение

Основу книги составляет рассказ православного священника Огибенина Макария Мартиновича о посещении им раскольнического скита в Пермской губернии. С особым колоритом автор описывает быт старообрядцев конца XIX века.

Текст подготовлен на основе оригинального издания, вышедшего в Санкт-Петербурге в 1902 году.

Также в книгу включён биографический очерк «Исполнил клятву Богу…», написанный внучкой автора Татьяной Огибениной. В качестве иллюстраций использованы фотографии из семейного архива Огибениных.

Адресовано краеведам, исследователям истории и быта староверов и всем, кому интересна история горнозаводского Урала.

---

Макарий Огибенин День в раскольническом скиту (из моих путевых воспоминаний)

Об авторе

Макарий Мартинович Огибенин, 1937 г.

Макарий Мартинович Огибенин родился в 1870 г. в Висимо-Шайтанском заводе в семье рабочего. Образование получил домашнее.

В 1890-х годах проживал у родственников-старообрядцев в Томской тайге. Свои наблюдения о быте старообрядцев описал в книге «День в раскольническом скиту», изданной в Санкт-Петербурге в 1902 г.

С 1901 г. – член епархиального Миссионерского комитета. В том же году назначен псаломщиком в Николаевскую единоверческую церковь посёлка Верх-Нейвинский. Сочетался браком с Ольгой Ксенофонтовной Багарядцевой (1882 – 1944 гг.).

Преосвященным Никанором, епископом Екатеринбургским и Ирбитским, 7 сентября 1903 г. рукоположен в сан диакона и направлен в православный приход Верх-Нейвинского завода. В честь святой Пасхи в 1905 г. удостоен грамоты архипастырского благословения.

7 апреля 1905 г. переведён в Богоявленский кафедральный собор Екатеринбурга. В тот же год 27 июня переведён в Христорождественский собор г. Кыштыма. Позднее служил в Курганском Рождества-Богородицком соборе.

С 1911 по 1919 гг. служил в Тюменском Знаменском соборе. В Тюмени рукоположен в сан священника.

В начале 1920-х годов служил в селе Антипино Алтайского края. В 1922 г. – священник Троицкой единоверческой церкви в селе Теплодубровском Тюменской губернии. В 20-х – начале 30-х годов служил в Казахстане. С 1931 года – священник Николаевской православной церкви Верх-Нейвинска.

Скончался 8 июля 1937 г. от инсульта. Похоронен на православном (дальнем) кладбище в Верх-Нейвинске. Место погребения утеряно.

День в раскольническом скиту

Титульный лист оригинального издания, 1902 г.

Страница из оригинального издания, 1902 г.

I

В 1886 году служил я приказчиком у одного богатого мясоторговца. В числе подведомых мне рабочих-скотогонов был один крестьянин, раскольник беспоповщинского толка (часовенный) Терентий Конев, уроженец одного из заводов Верхотурского уезда. Это был человек совершенно не грамотный, но до фанатизма пропитанный старообрядческими взглядами, – горячий сторонник всего того, что старообрядцы называют «древними обрядами». Высокого роста, сутуловатый, с чёрными, как смоль, волосами, которые он стриг в кружок и на макушке выстригал. Товарищи скотогоны иногда от нечего делать, сидя где-нибудь в степи у костра, спрашивали Терентия: «Для чего ты, Тереха, свою голову так выстриг? Ровно поляну среди леса». Терентий обведёт своим грустным взглядом всех присутствующих, как-то особенно грустно улыбнётся и скажет:

– Где же вам, братцы, понять всего! Ведь вы люди неграмотные, а наши «старички» от Писания говорят, что этот наш обычай самый что ни на есть настоящий, христианский. Все, кто не подпал под власть антихриста, должны носить волосы так, как я ношу, чтобы отличить слугу Божьего от слуги антихристова.

– Полно врать, Терентий! Где же об этом писано, – спросил я его, – что во дни антихриста можно будет отличить верующих от неверующих по тому, как они острижены?

– Да где же мне ответить, коли я человек неграмотный! Божье-то Писанье – глубина во какая!

И при этом он многозначительно ткнул пальцем вверх и затем вниз, как бы показывая, насколько для него обширно Писание.

– Сами знаете, что и ваши попы читают в церкви Евангелие вот по эстольку, – сказал Терентий, указывая на свой мизинец. – А вот поговорили бы вы, Михайло Максимыч, с нашими старцами, тогда и вы уразумели бы истинную христианскую веру. Они ведь свой век живут в пустыне, молятся денно и нощно да всё читают старинные книги. А как живут-то! Настоящие, тоись, райские «анделы».

Однажды в октябре, возвращаясь, мы гнали уже скот в пределах Пермской губернии и в один холодный пасмурный день остановились кормить его на покосе какого-то крестьянина. Было ещё не поздно. Терентий подошел ко мне и, чтобы не услышали рабочие, тихонько заговорил:

– Михайло Максимыч! Не желаете ли съездить к нашим отцам в пустыню? Они вот тут недалече живут, верстах в пятнадцати отселева. Дорогу я знаю хорошо и проведу вас прямёхонько! Вот видите эту тропинку (она едва была заметна на скошенном покосе и уходила налево в лес) – по ней и поедем. Дорога хорошая!

Предложение Терентия, по правде сказать, было для меня очень заманчиво, мне представлялась возможность посетить раскольнический скит и ночевать в тёплом помещении. Недолго думая, я согласился. Терентий живо оседлал лошадей, и через пять минут я и Терентий были уже на лошадях. Подъезжая к скиту, мы услышали ржание лошадей и стук топора, Терентий, сняв шляпу (строгие староверы не носят фуражек, называя их антихристовой шапкой с железным носом, то есть козырьком. – Авт.), истово перекрестился и промолвил:

– Вот и подъезжаем, слава Богу!

Не желая оскорбить религиозных чувств своего спутника, и я сделал то же самое. Минуты через две мы подъехали к речонке, через которую был построен плохонький мостик. Поднявшись на противоположный берег, мы увидели построенный среди леса, на равнине, скит. Он состоял из так называемых «отходных» маленьких келий в два и три окна, кельи были расположены без всякой симметрии. Ближе к речке была построена конюшня, где помещались скитские лошади, а рядом с ней забранный жердями сеновал. Здесь мы слезли с лошадей и привязали их у ворот сеновала. Среди келий выделялось своими размерами главное здание – молитвенный дом. Он был построен из сухоподстойного леса, с неопиленными уголками, так что сразу было видно, что постройка его производилась на скорую руку и, как надо полагать, в зимнее время, потому что вместо моха из пазов торчало сено. Примыкавшие к молитвенному дому с западной стороны сени были довольно обширны, но низки и сплошь заставлены ларями и разными кухонными принадлежностями.

Когда мы подошли к двери молитвенного дома, Терентий предварительно кашлянул в кулак и громко, нараспев, начал произносить:

– Господи, Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас! (это условный знак, общепринятый во всех старообрядческих скитах, без которого неприлично и даже грешно, по их мнению, входить постороннему лицу в келью. – Авт.). Сквозь запертые двери слышно было пение: «И на людях Твоих благословение Твое». «Отцы» были, по-видимому, очень заняты пением, и из-за чего не слышали воззвания моего бедного Терентия, почему он постепенно и стал повышать свой голос, повторяя молитву Иисусову. Это мне начинало надоедать, и я предложил ему зайти в келью без молитвы.

– Что вы, Михайло Максимыч! Да как это можно! – замахал руками Терентий и посмотрел на меня с таким страхом в глазах, с каким смотрят на людей, которые сознательно решаются совершить какое-либо преступление.

Пение, наконец, прекратилось, и вопли моего бедного чичероне не остались «гласом вопиющего в пустыне». Нам отворил дверь старичок-монах, сказав:

– Аминь святой молитве!

– Бог спасет на аминь! – серьёзным тоном ответил Терентий, как будто в этом именно «амине» заключалось если не всё, то, по крайней мере, половина спасения.

– Милости просим, гости дорогие! – сказал отворивший нам монах.

Когда мы вошли в келью, Терентий шепнул мне:

– Пожалуйста, вместе не молитесь, старичков не огорчайте. А сам очень истово начал молиться, низко кланяясь в пояс.

В это время я стал рассматривать внутренность молельни. Во всю переднюю стену были полки в четыре ряда с множеством икон и с обильным освещением лампад и восковых свечей. Перед самым иконостасом была прибита широкая, покрытая какой-то голубой материей, полка, заменявшая аналой, на которой лежали раскрытые книги. В пении участвовало несколько монахов, послушников и мальчиков, – пели по крюкам и в унисон. Пение, как мне показалось, было гнусливое, грубое и неприятное, читали протяжно, но внятно. Поклоны клали все в один раз. Тот же монах, который нам отворил дверь, пошёл доложить о нас отцу игумену Паисию, не замедлившему явиться к нам.

Пока он подходил, я успел несколько его порассмотреть. Это был старец лет 70-ти, роста выше среднего, с тёмно-русой в проседь длинной бородой, постническим, жёлтым, измождённым лицом, правильным носом и с густыми русыми бровями, из-под которых бойко смотрели серые глаза. На нём была ряса из чёрной дешёвенькой материи, а поверх рясы мантия из грубого чёрного сукна, с красным кантом по кромкам, покрывавшая его только до талии. (В будничные дни монахи обыкновенно носят короткие мантии, а в торжественные праздники они надевают очень длинные. – Авт.). На голове у отца Паисия была надета камилавка, плотно облегавшая его голову. Околыш камилавки был каракулевый, шириною в вершок, а на камилавку был надет, из такого же сукна, как и мантия, каптырь, который сзади был обрезан по талию, а по бокам спускались ниже рук концы в виде крыльев. По кромкам каптыря, как и у мантии, были красные канты. В руках у отца игумена была из чёрного опойка лестовка. Он подошёл к нам и поклонился мне, но руки не подал, так как старообрядцы, держащиеся строгих правил, руки никому не подают, считая это смертным грехом и соблазном последнего антихриста. У них на этот случай есть даже собственное, в старообрядческом духе, стихотворение, под заглавием «Увещевание древлеправославных христиан на время антихристово», где, между прочим, говорится: