Руслан Нурушев - Сказки о разном

• Название: Сказки о разном
• Автор: Руслан Нурушев
• Жанр: Русское современное

Сборник сказок, повестей и рассказов – фантастических и не очень. О том, что бывает и не бывает, но может быть. И о том, что не может быть, но бывает.

---

Я потер виски. Как такое может быть, чтобы вообще – вообще! – ничего не помнить о себе?! В голове время от времени мелькали какие-то картины, неясные, смутные, может даже воспоминания, но ведь когда не помнишь их, то и определить нельзя, воспоминания это или лишь фантазии. Я поднял голову. Может, документы какие-нибудь поискать? И еще раз оглянул комнату. Или фото – должна же быть хоть зацепка какая-нибудь. И я принялся перерывать шкафы, полки, тумбочки, а то придет кто-нибудь, а я не знаю ничего, – может, я в дом чужой залез?

И мне повезло: документов я не нашел, но на дне пыльного ящика в столе я наткнулся на пачку фотографий, и цветных, и черно-белых. Но я рано радовался: протерев их от пыли и разложив перед собой, я вдруг понял, что ничего это мне не даст, – хоть плачь, хоть смейся, но ведь лица своего я тоже не помнил! Я кинулся искать хоть какое-нибудь завалящее зеркальце или что-нибудь его заменяющее, перерыл весь дом, но – странный дом! – ничего не нашел, словно боялись его жильцы отражений, даже мебель была без полировки, а посуда вся – алюминиевая или фарфоровая. Я устало опустился на стул. Идиотизм какой-то! Лица своего узнать не можешь! И, главное, не знаешь, что же сделать?

Я вяло перебирал фотографии: какие-то парни на вечеринке (любым из них, в принципе, мог быть и я), девушки на танцах, чьи-то дети. Одну фотографию – мужчина средних лет с грустным взглядом – вообще окаймляла траурная рамка. Может, я уже умер? Я усмехнулся и, отложив снимки, ощупал лицо. Нет, пальцами себя не «разглядеть», хотя, говорят, слепоглухонемые могут. Как люди раньше без зеркал жили? Были ведь, наверняка, племена, что в пустынях жили и ни зеркал, ни поверхностей водных не видели. Неужто жили (целые жизни проживали!), так и не узнав себя в лицо, не зная своего взгляда, цвета глаз, красивый ты или урод?

Привыкли мы к зеркалам, привыкли разглядывать и постоянно подглядывать за собой, за своими выражениями, улыбками и ухмылками, что без них как без глаз. Я вот вроде бы и зрячий, и всё на месте, а разглядеть себя не могу! Странно, вообще, жить без зеркал – знать всех в лицо, кроме себя. Хотя знать себя, наверно, и не обязательно – с собой вряд ли где столкнешься, и риска, что при встрече себя не узнаешь, поэтому почти что никакого. Хотя отворись сейчас дверь и войди я сам собственной персоной, наверно, не узнал бы. Интересно, какой я из себя?

Я еще долго сидел над фотографиями, пытаясь вспомнить хоть что-то, хоть какую-нибудь зацепку. Пытался вычислить себя по иным признакам: изучал и сравнивал телосложение, фигуры, руки и одежду сфотографированных, пытался разглядеть краем глаза свой профиль – тень на стене, но опознать себя не удавалось. Может, конечно, меня там и не было – я же не знаю, чей это дом. К тому же, если это давние фото, то мог и измениться сильно – пополнеть, похудеть или просто повзрослеть. Я даже срезал клок волос, пытаясь определить себя по их цвету, но многие фото были черно-белыми, и определить точно оттенки не удавалось. А среди цветных подходила лишь одна – только не смейтесь! – та траурная фотография мужчины с грустным взглядом. Я грустно посмотрел на него и усмехнулся. Как я его понимаю! Если бы я умер, у меня, наверно, тоже был бы такой же взгляд (типун мне, конечно, на язык!). Я со вздохом отбросил снимки, – надо искать другой способ.

Я не помню, сколько так сидел, обхватив голову, слегка раскачиваясь на стуле, но когда взгляд случайно скользнул по столу и застыл на стопке тетрадей, меня осенило – почерк! Может, письма мои где-нибудь завалялись? (Если, конечно, это мой дом.) Вначале я сел и быстро исписал тетрадный лист всякой чепухой – скажем так, сравнительный образец, – а затем принялся методично перерывать шкафы и ящики. Набрав кипу бумаг, я принялся сортировать их – на явно не мои и могущие принадлежать мне. Я не обращал внимания на их содержание, меня интересовал только почерк – написание букв, их наклон, соединение и прочие особенности.

И труды были вознаграждены: я нашел, что искал! Это был небольшой блокнотный листок – записка, – но когда прочитал ее текст, я не знал, смеяться или плакать: «Я в городе, хочу купить Наташке подарок. Буду вечером последней электричкой. Не скучай. Лена». Мало того, что оказался Леной, я еще, оказывается, не здесь, а в городе! Ищу подарок какой-то Наташке! Я на всякий случай ощупал себя со всех сторон и успокоился – нет, я здесь, и Леной быть определенно не мог, признаки пола мужского были налицо (слава богу, что не на лице, а то и этого бы не знал!).

Я еще раз взглянул на два листка, что лежали передо мной, – с моим почерком и почерком неизвестной Лены – и почесал затылок. Хотя, черт возьми… Я, вообще-то, кажется, упрямый человек, но факты мне тоже не уступали – почерк был, как говорится, идентичен. Может, я в шутку эту записку когда-то написал? Или пол сменил? (Тьфу-тьфу, конечно, типун мне на язык, но, может, поэтому и забыл себя?) Или вообще признаки пола путаю по беспамятству? Я вскочил и нервно заходил по комнате из угла в угол. Идиотизм какой-то! Мало того, что не знаю, кто я, – не знаю даже, я кто такой или кто такая!

Но мысли мои внезапно прервал стук калитки. Я побледнел. Гости? Или, наоборот, хозяева? А я кто? И я заметался по комнате, не зная куда деться, но прятаться было уже поздно. Дверь скрипнула, и я услышал, как в прихожую кто-то вошел. Я замер посреди комнаты. Кто я? Откуда? Как здесь очутился?

Но придумать ничего не успел – в комнату вошла женщина в темном платье, невысокая, с аккуратно уложенными на затылке волосами. Она вошла, но, увидев меня, остановилась как вкопанная. Я, вообще-то, ожидал чего угодно, но только не такого: она торопливо перекрестилась, побелев как полотно, и начала пятиться к дверям с застывшим ужасом в глазах, с трясущимися губами. А когда я робко шагнул к ней, пытаясь что-то объяснить, она взвизгнула и бросилась вон из дома. Испуганный не меньше, а, скорее, даже больше ее, я выскочил во двор, а потом, сам не зная зачем, и на улицу, но когда увидел, как шарахнулись от меня двое здоровенных парней, что вышли из соседней калитки, причем с тем же выражением ужаса, ужас обуял и меня. Господи, да кто же я?! Кто?! И бросился бежать.

«Луна и принц»

Здравствуйте, я – принц. Да, да, самый настоящий. Я должен был поцеловать и разбудить принцессу, и я ее поцеловал – и не раз! – но она так и не проснулась, и теперь я в тоске и одиночестве брожу по залам и коридорам спящего замка. Что мне теперь делать? Ведь всё должно было сложиться иначе. Принцесса должна была проснуться, и мы сыграли бы веселую свадьбу и зажили бы тихо и счастливо: я бы расширял королевство, она – растила детей, и даже старость наша была бы легка и приятна, и умерли бы мы в один день.

Но она не проснулась! Что мне делать? Ведь в ее пробуждении заключался смысл моего существования – да, да, смысл и цель. Ведь меня готовили к этому чуть ли не с младенчества, и, наверно, даже раньше. Когда мать-королева носила меня еще под сердцем, граф Калиостро, наш придворный предсказатель и мой учитель, магистр тайных наук, изрек отцу: «Вот родится принц, ваш наследник, великий правитель, которому суждено расширить королевство до Великого Океана на западе и до Великих Гор на востоке, и многие короли и императоры поклонятся ему. Я предрекаю ему великое будущее, и оно непременно исполнится, если он полюбит и разбудит спящую принцессу в заснувшем замке, что стоит далеко на севере, на берегу Лунного озера. Об этом мне поведали звезды».

Это и определило мою дальнейшую жизнь, – меня стали готовить к походу на север. По приказу отца придворные художники и ваятели, руководствуясь словесным описанием принцессы (со слов Калиостро, тот видел ее в своей юности), создали с десяток ее портретов и скульптур. Моя спальня была увешана и заставлена их мраморными и живописными трудами: «Принцесса на балу», «Принцесса на прогулке», «Принцесса принимает послов». Над моей люлькой-качалкой постоянно висел медальон с ее изображением, и первым воспоминанием детства были глаза принцессы – небесно-голубые, с ласковым, чуть насмешливым взглядом из-под длинных ресниц (а глаз матери я так и не запомнил – она умерла, когда мне не было еще и года). Каждый день мне читали на ночь сказку про спящую красавицу – только ее на протяжении многих лет, но мне это не надоедало (разве может надоесть рассказ о своем великом будущем?). Сказку сочинил специально для меня сам Калиостро. Мне дарили принцесс-кукол, голубоглазых, с золотистыми волосами, и я засыпал с ними в обнимку. Ведь я должен был полюбить принцессу, ибо, как объяснял Калиостро, только истинная любовь способна сотворить чудо и разбудить ту, что заснула много веков назад (а может, и тысячелетий, этого не знал даже граф).

И я полюбил ее, полюбил всеми силами души – вначале скорее как мать: я просыпался, я играл, резвился и засыпал в своей кроватке под ее ласково-строгими взглядами с картин и постаментов, я подолгу разговаривал с ней, сняв с шеи медальон с ее же изображением, с любовью разглядывая черты, что стали такими знакомыми и родными. Но по мере взросления я стал любить ее и как женщину, как молодую красивую девушку, – ведь она не менялась с возрастом. Я ночами напролет мечтал о дне, когда исполнится восемнадцать и я отправлюсь к Лунному озеру за своей мечтой, чтобы разбудить ее одним поцелуем, – это было для меня пределом мечтаний. Правда, отец постоянно бубнил мне, что я не должен чересчур увлекаться. Что это только начало, что на мне лежит высокая миссия и я должен расширить королевство, доставшееся нам в тяжелой борьбе с Империей, насколько это возможно. Но я слушал его невнимательно: что для него было средством, для меня стало целью, – ведь я действительно полюбил спящую.