Фернан Кайзергрубер - От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945

• Название: От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945
• Автор: Фернан Кайзергрубер
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-227-07443-0

Воспоминания пехотинца добровольческой штурмовой дивизии СС «Валлония» – откровенный рассказ о ходе событий кампании на Восточном фронте 1941–1945 гг. Унтершарфюрер Кайзергрубер участвовал в боях на Кавказе, в сражениях под Корсунем-Шевченковским и Черкассами, а в ходе обороны – на реке Одер. Прямолинейно, без прикрас и желания оправдаться, автор объясняет, как и почему вступил в германскую армию, делится наблюдениями об отношении к валлонским добровольцам командования и чиновников рейха, а также о том, как их встречали в оккупированных странах. Он рассказывает о своих товарищах, командирах, о боевых действиях, о подробностях солдатского быта.

Воспоминания Фернана Кайзергрубера – это взгляд участника событий на боевые действия иностранных добровольцев в составе вермахта во время Второй мировой войны.

---

Я даже не сразу понял, что инструктор уже рядом со мной и со всего маху хлопает меня по спине. Думаю, он испытывает такое же облегчение, что и я! Появились головы моих товарищей, они смотрят на меня. Я же, в свою очередь, прячусь в укрытие на время испытания Кобю. И снова могу спокойно дышать, без того, чтобы думать, как бы не совершить ошибку, но, кажется, я все еще слегка дрожу. По крайней мере, в самый ответственный момент я точно не дрожал! Но вот я слышу взрыв гранаты Кобю, и очень хорошо, что я в укрытии, ибо мои мысли до сих пор блуждают где-то далеко от происходящего в данный момент. Мои товарищи встали, я тоже. Кобю также прошел испытание. Мы устроили перекур и обсуждали события перед тем, как вернуться в деревню.

3 июля. Вечером нам объявили о завтрашней церемонии. На немецком или французском нам велено: привести в порядок форму, начистить ботинки, вычистить оружие. 4 июля вся наша пехотная группа выстраивается на площади для парада. Генерал Рупп, командир 97-й егерской дивизии, к которой относимся и мы, вручает множество наград и орденских ленточек Восточного фронта «старикам» из контингента 8 августа. Наши знамена, прислоненные к составленным в пирамиду винтовкам, придавали окружающей село степи атмосферу праздника и торжественности. Немецкий капеллан отслужил мессу, и мне кажется, что все, даже не верующие вроде меня, приняли в ней участие. А в это время немецкие танковые соединения с севера продвигаются восточнее Северского Донца в сторону нижнего Дона, чтобы окружить Ростов-на-Дону, который продолжает сопротивляться перед тем, как оказаться в полной осаде[33].

Глава 5. Только вперед!

7 июля в 16:00 мы выходим из Щурова, после ночного марша расквартировываемся в Славянске, в парке. Здесь несколько белых оштукатуренных домов, обветшалых, как и все остальное. Штукатурка тут везде. В парке несколько статуй с отбитыми головами, в беспорядке валяющимися на земле. Было бы несложно вернуть их на соответствующие туловища, словно в детской головоломке; все статуи стереотипны. Все эти Сталины, Ленины и прочие вожди режима столкнулись с сильным противником. Вахмистр Тинан делает перекличку и раздает почту. Впервые за все время в России я получил известия из дома и несколько бандеролек с сигаретами. Максимальный вес – 100 граммов. Но у меня таких добрая дюжина, и я делюсь ими со своим товарищем де Брином. Тут я должен сделать небольшое отступление. Во время нашего обучения он как-то показал мне фотографию своей дочери, светло-русой блондинки, и я сказал, что она очень даже в моем вкусе. Хотя, только между нами, у меня брюнетка. На что де Брин, посмеявшись, парировал, что она не для меня, но тем не менее дал ее адрес. Пойманный на слове, я написал девушке шутливое письмо, что я, бедный и несчастный, обижен ее отцом, который не делится со мной содержимым своих посылок, особенно сигаретами, с той щедростью, на которую я рассчитывал. В то время я действительно не получал никаких посылок. Я и думать забыл о том письме, как вы понимаете. Прошло четыре месяца, и я ни разу об этом не вспомнил. Каким же приятным сюрпризом было получить эти бандероли и письмо, где она очень мило объясняла, что в наказание отцу за нежелание поделиться сигаретами с товарищем она отправляет предназначенные ему сигареты мне. И, на беду, поскольку я надеялся, что она все же выслала отцу сигареты, он не получил ни единой бандероли. Вот почему, сгорая от стыда и смущения, я поделился сигаретами с де Брином. Наши ребята здорово повеселились по этому поводу!

Здесь же я встречаю нашего Prévot – наставника, вынужденного вернуться в полевой госпиталь из-за болезни. Истощенного, с явными следами недуга на лице. Еще тут есть что-то вроде соленого озера с такой плотной водой, что можно держаться на ней безо всяких усилий, и я крайне изумляюсь, впервые видя купающихся русских женщин, причем без бюстгальтеров! На следующий день, 9 июля, среди дня мы покинули свои квартиры, чтобы отправиться к берегам Северского Донца, где разбили лагерь на ночь. 10 июля мы свернули лагерь, чтобы форсировать реку. Одна часть обоза переправилась по понтонному мосту, построенному немецкими саперами. Другая, с которой был и я, форсировала Северский Донец вброд.

Берега в этих местах исключительно песчаные, но, поскольку они с одного берега покатые, мы без особых усилий преодолели этот берег и спустились. На другом берегу оказалось все наоборот. Повозки у нас большие и тяжелые, поэтому лошади, хоть это и померанцы (порода тяжеловозов. – Пер.), крепкие, как слоны, не могли продвигаться более чем по нескольку сантиметров за шаг, пока и вовсе не смогли двинуться с места! И снова тяжкие испытания легли на наши плечи! Никто из тех, кто пережил такое, не забудет до самой смерти, и, когда бы мне об этом ни напомнили, я покрываюсь потом при одной только мысли об этом. Нам пришлось не только забирать с повозок свои ранцы и снаряжение, но и выгружать все остальное: провиант, амуницию, оружие, которое далеко не пушинка. Короче, все, что необходимо любой армии для кампании, должно было быть взято с собой. Это означало, что нам пришлось тащить все на себе, проваливаясь в песок по самый верх ботинок. Песок попадал внутрь, идти становилось еще тяжелее. Солнце палило немилосердно, песок вокруг раскалился. Пот лил ручьем, пропитывая нас с головы до ног. Все работали обнаженные по пояс. Мы должны были подталкивать повозки по песку к броду, а потом по крупным валунам, которыми было усеяно дно реки. Повозки раскачивались и опрокидывались, сбрасывая своих возчиков в воду, и нам приходится ставить повозку на колеса при помощи слег, которые нужно было вырубить топором. Лошади нервничали и вставали на дыбы, и нам приходилось управлять этими животными весом более 500, а то и все 700 килограммов. Снаряжение, все что находилось в повозках, нам приходилось переправлять вброд, спотыкаясь о валуны, соскальзывая с них или проваливаясь в ил, при этом всю дорогу до противоположного берега нас терзали мириады комаров и слепней! Честное слово, мы запросто могли рухнуть там замертво. Это был титанический труд. Мы калечили себя, наши пальцы и наши ноги дробились под колесами повозок. Крики, ругань, удары, чтобы заставить лошадей двигаться. Все мы находились на грани полного изнеможения. Тем не менее мы должны были сделать все возможное, чтобы форсировать реку. Должны двигаться дальше! Моя глотка пересохла, а вода в фляге стала такая же теплая, как и воздух. Повсюду песок, он хрустел у меня на зубах. Впивался в кожу и перемешивался с потом. Дыхание тяжелое и прерывистое, я задыхался! И здесь тоже были трупы русских солдат, прибитые к берегу, ну и плевать! Мы шли туда, где есть течение, и споласкивали рты! Я начинал завидовать каторжникам в каменоломнях Кайенны!

После многочасовой работы вся поклажа и повозки, весь обоз, наконец-то оказались на другом берегу. Мы попытались сдвинуть с места пару груженых повозок, но все впустую! Они не сдвигались ни на метр, а лошади, которым досталось не меньше нашего, просто падали. Снова приходилось разгружать и тащить на себе груз, который тяжелее свинца, метр за метром, за край дюн! Жара стояла такая, что форма тех, кто падал в воду, или штаны тех, кто намочил их, пересекая брод, высыхали за четверть часа, но этого было вполне достаточно, чтобы вызвать раздражение кожи, которая обветривалась и трескалась, что заживает совсем не быстро! 10, 20, 30 раз приходилось идти вброд, чтобы все переправить. То, через что мы прошли, просто бесчеловечно! Даже лошадям это не под силу! Пришлось некоторых из них пристрелить. Надо успокоиться, взять себя в руки, дабы сдержанно и благопристойно описать все то, что мы перенесли тогда. На самом деле это просто неописуемо. Это выходит за рамки человеческих представлений[34]. И это еще не закончилось!

Как только повозки заново нагрузили за линией дюн, их пришлось подталкивать вместе с поклажей еще 8–10 километров. Мне казалось, что я стал похож на скелет с нервами, костями, мышцами и кожей, покрывавшей их, полностью лишенный всякой жидкости или даже влаги, если бы не пот, который высыхал не сразу! Можно было напиться воды, но она тут же выходила через поры. И разумеется, мы все время тащили на себе наше снаряжение: ранец на спине, сухарный мешок, противогаз, саперную лопатку, винтовку и подсумок с патронами – по меньшей мере 30 килограммов, но наверняка чуть больше, – и постоянно, в качестве довеска, дабы облегчить жизнь лошадям, мы подталкивали тяжелые повозки и орудия! Но кто придет на помощь нам? «Infanterie! Du bist die schönste aller Waffen»? – «Пехота, вы самые лучшие из всех родов войск». Тогда я отдал бы что угодно, лишь бы оказаться в люфтваффе.

Те, в ком еще остались силы шутить и ругаться, все равно шагали и толкали, точно так же, как и те, кто больше не зубоскалил и не богохульствовал. Так нам пришлось тянуть и толкать еще 8–10 километров, но теперь уже с передышками, потому что временами мы выбирались на участки дороги с более или менее твердым грунтом. Это слегка облегчало нам жизнь, но никоим образом не давало отдыха. И нам казалось, будто мы движемся уже целую вечность. Многие из нас набили водяные мозоли на ногах. Ну вот, дабы отвлечь нас, появилась новая пытка, еще более выматывающая! В конце концов, неудивительно, ведь наши ноги промокли после многих часов хождения по броду. Лопнувшие мозоли обнажали плоть, которая немедленно начинала гноиться. Мой товарищ Мол более не в состоянии это терпеть и получил разрешение старшины Шено остаток пути проехать на повозке. Он не толстый, но кажется, будто со вчерашнего дня сбросил с десяток килограмм. Нет, правда, черты его лица заострились и в них осталось только усталость и страдание. А на что похож я? Понятия не имею, и меня это мало волнует. Лучше не знать! Мне тоже приходится беспокоиться о мозолях и постараться найти хоть какой-то способ, чтобы ступать по земле было не так больно. Бог его знает, почему эти усилия только прибавляли усталости и делали передвижение еще ужаснее! Еще я спрашивал себя, почему у меня на правой ноге две водяные мозоли, а на левой только одна? У нее что, какие-то привилегии? Я шел по дороге, шаг за шагом, километр за километром, и теперь мой товарищ Бьюринг шагал, если можно так выразиться, в ногу со мной. Ближе к вечеру, выдохшиеся и смертельно уставшие, мы вошли в деревню, чье название у меня не нашлось сил спросить. Обезвоженные, мы пили все, что попадалось под руку, в основном воду, немного молока и падали на землю. Мне кажется, я заснул прежде, чем коснулся земли. Спали без задних ног. На следующий день, 11 июля, наш марш продолжался, но через боль, поскольку мои мозоли кровоточили.