Даина Чавиано - Остров бесконечной любви

• Название: Остров бесконечной любви
• Автор: Даина Чавиано
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-389-13065-4

У книги кубинской писательницы, живущей в США, Даины Чавиано «Остров бесконечной любви» счастливая судьба: она переведена на 26 языков и стала самым популярным романом за всю историю кубинской литературы. В центре сюжета семейная сага, протянувшаяся двумя параллельными линиями в двух различных эпохах и на нескольких континентах, так как действие разворачивается в Африке, Китае, Испании, на Кубе и в США. Внимание главной героини, молодой журналистки по имени Сесилия, приковано к дому, населенному призраками. В Гаване в одном баре она встречает пожилую женщину, которая из вечера в вечер ждет таинственного посетителя. Сверхъестественные события смешиваются с обыденной жизнью, вымышленные персонажи – с историческими, магия – с реальностью начала XXI века, и все это, повинуясь колдовскому ритму болеро, необратимо меняет судьбу молодой женщины…

---

Дана Чавиано Остров бесконечной любви

Daina Chaviano

LA ISLA DE LOS AMORES INFINITOS

Copyright c Daina Chaviano, 2006

www.dainachaviano.com

All rights reserved

© К. Корконосенко, перевод, 2017

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017

Издательство АЗБУКА®

* * *

Моим родителям

Ты в моем сердце,

хоть я далеко от тебя…

Эрнесто Лекуона(Куба, 1895 – Канарские острова, 1963)

Часть первая Три источника

Из записок Мигеля

МОЙ КИТАЙЧОНОК… МОЯ КИТАЯНОЧКА…

Это нежные обращения, так называют друг друга кубинцы, совершенно не имея в виду азиатскую кровь собеседника.

То же происходит и с выражениями «черненький» и «черненькая» – они не обязательно относятся к людям с таким цветом кожи.

Это просто формы обращения к другу или к любимому человеку, и восходят они к той эпохе, когда началось смешение трех основных этносов, формирующих кубинскую нацию, – испанского, африканского и китайского.

Синяя ночь

Было так темно, что Сесилия ее почти не видела. Скорее, различала силуэт за столиком у стены, рядом с фотографиями священных покойников: вот Бенни Морé, гений болеро; вот Рита Монтанер, любимая примадонна всех музыкантов; вот Эрнесто Лекуона, первый универсал среди кубинских композиторов; темно-коричневый chansonnier[1] Снежок, с белой и сладкой как сахар улыбкой… Полумрак помещения, почти безлюдного в этот вечерний час, уже начинал заполняться дымом «Данхилла», «Мальборо», а где-то и «Коибы»[2].

Девушка не обращала внимания на болтовню своих друзей. Она впервые оказалась в этом месте, и хотя и признавала за ним известное очарование, свойственное ей упрямство – или, быть может, скептицизм – до сих пор мешало ей примириться с очевидным. Воздух этого бара был насыщен энергией, ароматом колдовства, как будто здесь открывалась дверь в другую вселенную. Как бы то ни было, Сесилия решила самостоятельно проверить слухи об этом погребке, носившиеся по всему Майами. Они с друзьями уселись неподалеку от барной стойки, одного из двух освещенных мест во всем заведении. Другим местом был экран, на котором мелькали эпизоды из жизни яркой роскошной Кубы, правда картинки эти давно устарели.

И вот тогда Сесилия ее увидела. Поначалу это был только силуэт, чуть темнее окружающего сумрака. В отблесках экрана Сесилии показалось, что женщина поднесла бокал к губам, но движение это было столь мимолетным, что девушка не поверила своим глазам. Почему же Сесилия вообще остановила взгляд на этой фигуре за столиком в углу? Возможно, из-за странного ощущения одиночества, которое ее сопровождало… Однако Сесилия пришла сюда не затем, чтобы снова растравлять свою тоску. Она решила не обращать внимания на женщину и заказала выпивку. Вот что поможет ей разобраться в головоломке, в которую превратилась ее душа – местность, всегда казавшаяся ей знакомой, но в последнее время больше напоминавшая лабиринт.

Сесилия покинула родину, убегая от множества обстоятельств, – их было столько, что теперь не стоило и перечислять. И когда она смотрела, как исчезают за горизонтом здания, ветшающие вдоль Набережной, – тем странным летом 1994 года, когда столько народу уплывало из страны на плотах, средь бела дня, – она поклялась никогда сюда не возвращаться. Четыре года спустя Сесилия все еще плыла по течению. Ей не хотелось думать о стране, которую она оставила, но до сих пор девушка чувствовала себя иностранкой в городе, где проживало больше всего кубинцев в мире – за исключением Гаваны.

Сесилия сделала глоток мартини. Ей почти удалось увидеть, как отблескивает ее бокал и как колышется легкая прозрачная жидкость, щекочущая ноздри своим ароматом. Девушка попыталась сосредоточиться на этом крошечном океане меж ее пальцев, а еще на том, другом ощущении. Что это было? Она что-то почувствовала, едва вошла в бар, рассмотрела фотографии музыкантов и полюбовалась видами старой Гаваны. Взгляд девушки снова зацепился за неподвижный силуэт в дальнем углу, и в этот момент стало ясно, что там сидит старуха.

Сесилия перевела взгляд на экран, где океан-самоубийца бросался на гаванскую Набережную, а Бенни в это время пел: «…когда тебя поцеловал я, душа моя нашла покой». Но мелодия вызвала в девушке чувства, противоположные смыслу слов. Сесилия нашла спасение в очередном глотке. Несмотря на желание все забыть, девушку одолевали постыдные эмоции, тошнота подступала при встрече с тем, что ей хотелось презирать. И это чувство ее пугало. Сесилия не узнавала сама себя в этом болезненном сердцебиении, которым отзывалось в ней болеро Бенни Море. Она обнаружила, что начинает тосковать по жестам и присловьям, даже по целым фразам, которые так ненавидела, когда жила на острове, – по жаргону окраинных кварталов. Ей до смерти захотелось услышать все это в городе, где в изобилии водятся «hi», «sweetie» и «excuse me», вкрапленные в испанский язык, который исходил сразу отовсюду, а потому ниоткуда.

«Боже мой! – подумала Сесилия, извлекая из бокала оливку. – Подумать только, сколько усилий я потратила там, чтобы выучить английский!» Девушка на секунду заколебалась: съесть оливку сейчас или оставить на последний глоток? «И все из-за того, что мне приспичило читать Шекспира в оригинале», – вспомнила она. И раскусила оливку. Теперь она его ненавидела. Разумеется, не плешивца из театра «Глобус» – его она боготворила по-прежнему. Но ей до смерти обрыдло слушать язык, который не был родным.

Сесилия уже раскаивалась, что в приступе ярости проглотила оливку, – ее мартини больше не походил на мартини. Она снова взглянула на угловой столик. Старушка сидела все там же, почти не притрагиваясь к бокалу, картинки на экране ее как будто гипнотизировали. Из колонок полился низкий жаркий голос, пришедший из другой эпохи: «Как больно, как больно остаться совсем одной…» О господи, что за банальность! Как, впрочем, и все болеро. Но именно это и чувствовала сейчас Сесилия. Ей стало так стыдно, что она поперхнулась. И надрывно закашлялась.

– Дорогуша, не пей так быстро, я сегодня не гожусь на роль няньки, – хохотнул Фредди, которого звали не Фредди, а Факундо.

– Перестань ее контролировать, – пробормотал Лауро по прозвищу Ла Лупе, который на самом деле звался Лауреано. – Не мешай ей заливать свои печали.

Сесилия подняла взгляд от бокала, ощутив на себе тяжесть молчаливого призыва. Ей показалось, что старушка на нее смотрит, но клубы дыма мешали в этом убедиться. Эта женщина действительно рассматривает столик, за которым сидят Сесилия и двое ее приятелей, или взгляд ее прикован к площадке, на которую выходят музыканты?.. Картинки перестали мелькать, и экран, точно райская птица, взлетел к потолку и пропал где-то среди потолочных перекрытий. Возникла секундная пауза, а потом музыканты заиграли с такой огненной страстью – аж душа в пляс пошла. И этот ритм причинял Сесилии неизъяснимую боль. Это было как укус воспоминаний.

Она заметила, как ошарашены туристы нордической внешности. Видимо, им непривычно наблюдать, как юноша с профилем лорда Байрона лупит по барабанам, словно в него вселились бесы, а рядом мулатка трясет косами в такт бегающим по клавишам пальцам, и здесь же негр с волшебным голосом и серебряной серьгой в ухе, похожий на африканского царя; негр пел во всех регистрах, так что оперный баритон неожиданно поднимался до совсем уж носовых звуков.

Сесилия скользнула взглядом по лицам соотечественников и поняла, чтó делает их столь привлекательными. Дело было в неосознанности смешения, в невозможности признать, что все они совершенно разных кровей, – а быть может, это было и не важно. Девушка посмотрела на соседей, и ей стало жаль этих викингов, пойманных в ловушку своего идиотского однообразия.

– Пойдем танцевать. – Фредди потянул ее за руку.

– С ума сошел? Я такое никогда не танцевала!

В юности Сесилия часто слушала песни о лестницах в небеса и кладбищенских поездах[3]. Рок был бунтарством, и это наполняло душу страстью. Но юность ее умерла, и теперь Сесилия отдала бы что угодно, чтобы станцевать эту гуарачу[4], заставившую всех посетителей подскочить со своих мест. Как она завидовала танцорам, которые вертелись, замирали, сплетались и расплетались, не сбиваясь с ритма!

Фредди утомился упрашивать и потянул за руку Лупе. И они вдвоем отправились на площадку танцевать в толчее. Сесилия сделала еще глоток своего доисторического мартини – напиток был уже на грани исчезновения. За столиками оставались только она да старушка. Даже потомки Эйрика Рыжего[5] – и те присоединились к всеобщему буйству.

Сесилия допила коктейль и, уже не скрываясь, поискала взглядом старушку. Девушка ощутила смутное беспокойство при виде этой фигуры, такой одинокой, чуждой веселой суматохе. Дым, точно по волшебству, неожиданно рассеялся, и Сесилии удалось присмотреться к старушке. Та с интересом поглядывала на танцевальную площадку, зрачки ее блестели. И вдруг она поступила совсем неожиданно: повернулась к Сесилии и улыбнулась. Когда Сесилия улыбнулась в ответ, старушка отодвинула стул от столика – это определенно было приглашение. И девушка без колебаний его приняла.