Алексей Смирнов - Деревянные лошадки Апокалипсиса. Рассказы

• Название: Деревянные лошадки Апокалипсиса. Рассказы
• Автор: Алексей Смирнов
• Жанр: Триллер

В сборник вошли рассказы разных лет: мистические, фантастические, сюрреалистические – самые разные, но в большинстве своем проникнутые черным юмором и сарказмом.

---

– Всем в укрытие!

Броневик был устроен так, что несмотря на непрошибаемость, внутри все было прекрасно слышно. До Карпа донесся удаляющийся топот. Карп, словно только что обнаружил содеянное, потрогал прочные стены и перегородки, толкнул, надавил. Он понял, что пропал. Разоблачение казалось неминуемым, даже если ему повезет уцелеть. Повезет ли? Еще вопрос, есть ли в этом везение. Карп с отрешенным видом посмотрел в окно. Видимый мир будто вымер. С тупой деловитостью прошлепал куда-то голубь. Солнечный свет щедро заливал кафе-одноэтажку, но стекла темнели не по-доброму. В мозгу Карпа проплывали образы: вот змеиный лик Казуара бледным маяком грозит из-за плеча командира. Вот коммунальная Зоя Наумовна, в присутствии которой неизвестно почему стыдно посетить сортир. Вот Шишак, молочный брат питекантропов, нагнавших на Карпа пещерный ужас в участке. Аккуратный колченогий юрист-поганка, которому в жизни не понять, как хорошо и покойно может спаться в любимом сундуке. И, разумеется, Дина – символ садистической женственности. Она о ком-то напоминала, но о ком? возможно, ту самую? нет, не разобрать – настолько прочно был вытеснен недавно любимый объект.

«Один так один» – пронеслось в голове, и сразу стало легко и пусто. Краем глаза Карп уловил быстрое движение справа: черная тень – конечно же, c дурными намерениями – метнулась прочь. Он автоматически нажал на спуск, и, не удерживая пляшущую рукоять, окатил окрестности дугою пуль. Две из них изменили лицо отважного Чибиса до полной неопознаваемости. А Карп даже не понял, в кого попал, ему были видны одни только раскинутые ноги в грубых армейских ботинках и кусочек бесполезного бронежилета. Карп отшатнулся от пулемета и без сил опустился на пол. Будущее, и без того бледненькое и чуть теплое, теперь не сулило ничего сколько-то интересного и вскоре приказало долго жить. Карп прислушался к своим еле теплившимся желаниям: осталось, как и можно было ожидать, одно основное. Прятки не удались, но одиночество – пусть временное, пусть не окончательное, но максимально в этом мире достижимое – еще могло осуществиться. Вскользь подумалось о Всевышнем – довольно-таки безразлично. Всепоглощающий любящий Господь, для которого жаль самости – съест, исполненный чувств.

Запуская лазерную пушку, Карп не очень-то помнил объяснения Чибиса, но все у него получилось хорошо. На крыше что-то облегченно щелкнуло, и миниатюрное устройство задергалось наподобие машинки для поливки газонов. Тончайший луч описывал круги и синусоиды, разрезая все в радиусе пятнадцати километров вокруг и на сто метров над и под землей. Он рисовал затейливые фигуры, доставая пассажиров метро и лифтов, заводские трубы и канализационные стоки, кошек и голубей, высотные новостройки и заболоченные подвалы. С высочайшей долей вероятности он разыскал в неведомых пределах ту единственную и неповторимую, что даже не удосужилась запомнить Карпа в лицо и, не моргнув глазом, не слушая ничего, отправила в гнуснейший гадюшник, – в котором, кстати, тоже перестали мычать, визжать, протоколировать и пить водку, а вместо этого теперь лежали в самых разных позах, разъятые на две, три, четыре и более части.

Стекла в витринах дружно лопнули и осели, взрываясь тяжелым звоном. Мир вокруг разразился гудками, свистом и далекими криками. Тут же подключились взрывы: рвалось везде, высоко в небо взмывали обломки чего-то, и что-то время от времени изрыгало жаркие столбы дыма, пара и огня. Невесть откуда прямо в стекла броневика ударила струя кипятка. С тихим шипением, плюясь голубыми искрами, опадали и свивались в кольца разрезанные провода.

Собственно, участие Карпа во всем этом уже не требовалось. Карп вернулся под сиденье. Происходящее порождало в нем как ужас, так и ледяное спокойствие. Он вовсе не собирался мстить этому миру, не держал на него особого зла, он просто защищался, но логики в случившемся не видел – что-то явно было не так, не вполне связано воедино, не до конца понятно. Но стихия, хочешь не хочешь, гуляла, не зная преград, и Карп прекратил выискивать странности и несообразности. Покой, полный рева и грохота, снизошел к нему и увлек куда-то далеко, где набиралась сил тишина.

8

Тайное не всегда становится явным. Поэтому общество, как бы не было устроено, не любит тайны и склонно наказывать стремящихся от него спрятаться.

Карпа нашли, когда он выдал свое присутствие неприятным запахом. В отделение милиции обратилась женщина и пожаловалась, что в шкафу, который она несколько дней назад заперла и с тех пор ни разу не отпирала, сегодня утром она нашла труп молодого мужчины и представления не имеет, кто бы это мог быть. Следствие достаточно быстро установило личность погибшего. Лица, которые следствие вели, заключили, что жилец сверху, движимый неясными побуждениями, проник в шкаф заявительницы и там, приведя себя в состояние опьянения суррогатом алкоголя, уснул. Хозяйка же, не ведая ни о чем, повернула, воротясь домой, ключ, и сделала это машинально, без злого умысла. В результате непрошеный визитер задохнулся, не просыпаясь.

Поднялись наверх. Погибший, как выяснилось, вел крайне замкнутый образ жизни. В большом старинном сундуке, превращенном зачем-то в постель, нашли стопку исписанных листов. Оказалось, что покойный баловался разработкой новых принципов устройства общества. Выглядело это нескладно и неосуществимо. Ярким примером агрессивной позиции автора являлись фантазии на тему некой боевой группы, подчиненной Губернатору и вершащей самосуд прямо на улицах города, действуя при этом весьма жестоко и неразборчиво. Писавший все эти нелепицы излагал свои взгляды то в форме научного трактата, то – низкопробного бульварного боевика, ведя повествование в основном от третьего лица, но иногда срываясь и на первое, и даже на второе, встревая в сюжет, а также отождествляя себя с вымышленными персонажами.

Ситуация оставляла чувство гадливости. Карпа, досконально изучив его потайную жизнь, отправили, как и положено, в судебно-медицинский морг.

Там учинили еще одну проверку: не спрятаны ли какие тайны внутри самого погибшего. Циркулярной пилой ему вскрыли череп, извлекли мозг и мелко его нарезали цельнометаллическим тесаком. Потом распороли от горла до пупа, вынули все, что увидели, разложили и подвергли анализу. Запустив руку в грудную полость, вышли ею в рот через глотку и выдрали язык с гортанью: органокомплекс. В итоге ничего серьезного не нашли, хлебнули спирта, зашили сапожной иглой, а череп набили трусами Карпа и скрыли содеянное, приладив на место отпиленный кусок черепушки.

Больше у общества дел к Карпу не было, и его спрятали навсегда – вовсе, между прочим, не желая именно прятать. Он оказался сокрыт там, где и многие другие, и очень надежно – так, как и не мечтал никогда в истекшей жизни. Но обществу вряд ли можно поставить это в заслугу, ибо ищущий да обрящет, а Карпа никто особенно не искал.

(c) май-сентябрь 1996

Вечернее замужество Греты Гансель Быль

Грета Гансель – так стояло в ее поддельном паспорте, стоившем бешеных денег.

Грета следила, как Слава, розовея по цвету вина от радости за себя и за то, что все выходит так славно и гладко, наполняет ее фужер. Вино-квадрат, шашнацать сахеру на шашнацать спирту, попирало геометрию: оно, заключенное в округлую емкость, естественно и легко претворялось в багровую ленту и расплывалось от удовольствия в конечном, пузатом сосуде, где обмирало.

– Достаточно, – лукаво улыбнулась Грета.

– Доверху, до краев, – заспешил Слава. В его нарочито непререкаемом тоне обозначился суетливый страх.

Грета вздохнула:

– Ты не понял. Вообще достаточно, я больше не буду пить.

Слава подался назад и театрально застыл: одна рука с початой бутылкой, другая – с пустой ладонью, распахнутой укоризненно.

– Как! – огорченно выкрикнул Слава, переборщил и пустил петуха. – Грета Батьковна, так не годится! Не порти обедню, окажи милость!

Делая, как делает напористый танк, когда он ломает несерьезные гражданские баррикады и вминает в землю жалкие надолбы, Слава рухнул на колени, пополз под стол, намереваясь облобызать, обсосать, а то и укусить замшевую туфельку, которая, животным мышиным чувством угадав неизбежное, быстро отпрянула и подобралась.

– Нет, – сочувственно повторила Грета. – Я буду пьяная.

– И отлично! – донеслось из-под стола. Грета подняла скатерть, заглянула на голос. Туфелька ожила и толкнула Славу в лоб.

– Мне нельзя, – на сей раз Грета заговорила с нажимом. Тон ее сделался деревянным, напряженно-безразличным. – У меня была травма мозгов, очень тяжелая. Со мной случаются припадки.

Славина голова, простучав о столешницу, вынырнула наружу. Лицо Славы оставалось лицом ангела, но ангела, уже начавшего движение вниз, в самобытную бездну.