Дмитрий Яворницкий - История запорожских казаков. Военные походы запорожцев. 1686–1734. Том 3

• Название: История запорожских казаков. Военные походы запорожцев. 1686–1734. Том 3
• Автор: Дмитрий Яворницкий
• Жанр: История
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-227-06628-2

XVII век ознаменовался непрерывной чередой измен, предательств и перебежек казачьих гетманов и шляхты вместе с войсками к разным участникам конфликта. Все большее значение стал приобретать казачий полковник Мазепа, который в 1685 году был избран гетманом. Казалось, ему удалось поставить казаков на службу новой империи. Однако закончилось все это чудовищной и вероломной изменой накануне Полтавской битвы. Мазепа сделал ставку на победу шведского короля. Эта роковая ошибка имела драматические последствия для всего днепровского казачества.

---

О сношении запорожцев с польским королем гетман Мазепа узнал от самого же запорожского посланца Процика Лазуки. Процик Лазука, посланный с тайным наказом от кошевого атамана и войскового писаря в Варшаву на сейм еще в декабре месяце, в «Пилиповский» (Филиппов) пост, не только не оправдал возложенного на него доверия, но даже раскрыл все планы кошевого и самого короля сперва одному своему приятелю Федору Ельцу и потом через него самому гетману Мазепе. Федор Елец, казак Киевского полка, с дозволения своего полковника, ездил «в польскую сторону с торговыми вещами» и пробрался в самую Варшаву. В Варшаве он увидел давнишнего своего знакомого Процика Лазуку, вошел с ним в приязнь и даже заключил на том с ним клятву. Процик Лазука «ради благочестивого христианства» обещал Ельцу объявить обо всем, что скажут ему король и коронный гетман литовский, и для того приказал ему из Варшавы заехать в город Немиров и там ожидать его, Лазуки, прибытия. В Немирове же Лазука обещал дать своему приятелю и лист к коронному гетману от запорожского войска. Федор Елец всем тем воспользовался как нельзя лучше: он свиделся с Лазукой в селе Ковалювце возле Немирова и потом сам был доставлен киевским полковником Григорием Карповичем к гетману Мазепе. Мазепа, тотчас по прибытии к нему Ельца, немедленно отослал его в Москву и вместе с ним послал писанное к нему лично Проциком Лазукой из Польши письмо. Сам от себя гетман писал в Москву, что посланец запорожских казаков Процик Лазука давал ему «предостерегу» о неприятельском с польской стороны против великих государей намерении, сообщал известие о намерений великого литовского гетмана Сапеги в предстоящую зиму исполнить злое намерение поляков в отношении русских и прислал даже запорожский лист, до гетмана коронного писанный и нарочно им, Мазепой, удержанный, в котором «безумное атамана кошевого и писаря объявляется суесловие»[137].

Вслед за прибытием Ельца пришло к Мазепе письмо и от Лазуки. Лазука доносил, что, будучи на сейме в Варшаве, он слыхал сам-на-сам от короля о том, что у них было постановлено. Во-первых, определено было – сейму не быть в течение семи лет; во-вторых, решено было, что поляки заключат мир с ордой втихомолку, а относительно похода на орду пустят только одну славу; поляки уже получили город Каменец, но распускают слух, будто будут воевать его мечом. Кроме того, король изустно сказал Лазуке о том, чтобы запорожцы, дети его, немного пообождали, и тогда он, как благожелательный для своих подданных отец, отберет их к себе. «А что король говорил мне (бодай ему не допомог Бог в том!), я сообщу твоей милости тайно от других. И слыхал я снова из королевских уст, что поляки будут около Долонного и около Бердичева сена робить, там же будет и войско их зимовать, и то будто бы для того, чтобы ударить на татар. Листы те, которые король будет посылать, отправляй, милостивый добродею, до Сечи тем же человеком, которому я выдал их, ибо то умный и опытный человек[138]. Лист, который написан был из Сечи до короля, я отдал королю; а лист, который написан был до польного гетмана, я задержал у себя и посылаю его для лепшего уразумения твоей милости. А того человека, будь ласков, награди, так как я сам, покинув все в Немирове, не имею худобы никакой, ибо, как идет поголоска, того человека, где-то за городом, в Курчаке, татары разбили и чуть было в неволю не захватили. Изложив все это твоей панской милости, остаюсь благожелательным как перед светлым государем. Тебе, милостивому государю, пану и добродею, тот человек скажет устно очень секретную речь, которую я слыхал от польного гетмана и своими глазами видел его. Твоей милости Процик Лазука, полковник на тот час будучий»[139].

В Москве уже знали о сношениях запорожских казаков с Польшей от находившегося при польском короле русского резидента Волкова. Волков успел донести в Москву о цели приезда запорожских посланцев в Варшаву и о результате их миссии. Посланцы, явившись к королю, передали ему, что запорожцы не получают от Москвы хлебных запасов, что они сильно стеснены и не могут свободно ходить на низовья Днепра за добычей; что это обстоятельство поставило их в необходимость помириться с крымским ханом, но что они теперь бьют челом королю, чтобы он принял их под свою оборону и прислал бы им свой указ о том, как им быть с московскими царями и крымским ханом. Кроме того, Волков доносил, что он осведомился у коронного гетмана Яблоновского о причине приезда запорожских посланцев к королю, и гетман ответил, что запорожцы приехали для вступления в королевскую службу под тем предлогом, что к ним цари не присылают хлебных запасов и что у них оттого большой голод, но что король ни в коем случае не примет их под свою протекцию, так как не желает нарушать мирного договора Польши с Россией. От тайного же сторонника своего, какого-то подольского православной веры шляхтича, занимавшего должность покоевого при королевской особе, русский резидент слыхал, что король призывал к себе Лазуку и Забияку и дал им обещание принять запорожцев в оборону «тайными вымыслами». Имея дружбу с Крымом, король всеми мерами старался произвести между городовыми и запорожскими казаками смуту с той целью, чтобы всех вообще казаков привести к себе, потому что вечный мир, установленный между Польшей и Россией, королю невыгоден и непотребен, – ему жаль городов и земель, уступленных московским государям[140].

Процик Лазука, возвратившись в Запорожскую Сечь, привез с собою 300 червонцев, данных королем для раздачи низовому товариству. Об этом немедленно известил гетмана Мазепу его тайный сторонник Михайло Сожко, запорожский войсковой писарь[141]. Тогда гетман послал от себя в Сечь казака Горбаченка и приказал ему сойтись с Проциком Лазукой и подробно от него разузнать о всех разговорах, которые он слыхал в Польше. Процик Лазука в тайной беседе с Горбаченком сообщил ему, что запорожских посланцев король принял с большим почетом, что коронный гетман увещевал их служить королю, а сам король, вручая Лазуке 300 червонцев для раздачи запорожскому товариству, обещал прислать потом побольше через каких-то знатных особ киевских. Сам от себя Лазука просил Горбаченка передать гетману Мазепе, чтобы он не верил полякам: «Из того, что я слыхал там от коронного гетмана и других знатных панов, вижу, что они зла желают нашей Украине»[142].

Не получив таким образом от польского короля решительного ответа, запорожские казаки снова вернулись к вопросу о дружбе с крымским ханом и на этот раз решили закрепить с ним вечный мир. По этому поводу между товариством образовалось две партии – одна партия за союз с Крымом против Москвы; другая партия за союз с Москвой против Крыма. Одним казалось выгоднее быть в миру с Крымом, чтобы пользоваться добычей соли и рыбы в крымских озерах; другим казалось полезнее держаться Москвы, чтобы получать от царей денежное и хлебное жалованье.

Первая партия, однако, взяла верх над второй, и запорожцы в начале 1690 года вновь вошли в сношение е крымским ханом.

Гетман Мазепа, узнав о таком решении, послал января 11-го числа запрос в Москву о том, как ему поступить с государевой казной, присланной для запорожского войска с запорожскими посланцами Каплинцем и Максимом, находящимися в Батурине.

Казну велено было задержать, а запорожских посланцев отпустить в Сечь.

Марта 5-го дня гетман отпустил посланцев в Сечь и с ними отправил гадячского сотника Подлесного да батуринского казака Даниила Бута с обширным листом оставить «непотребное дело» и снова возвратиться к русским царям. Вместе с запорожскими посланцами отпущен был бывший кошевой атаман Филон Лихопой, который, выехав еще прошлой осенью с товарищами из Запорожья, прожил в течение всей зимы на становищах в малороссийских городах. Отпуская Каплинца и Филона Лихопоя в Сечь, гетман советовал им по прибытии на Кош объявить всему войску в том, чтобы оно, во имя всегдашней своей верности московским государям, сменило настоящего кошевого Ивана Гусака и войскового писаря Михаила Сажка и вместо них выбрало других лиц, а перемирие с басурманами порвало раз и навсегда. Того требует и честь славных рыцарей низовых, и прямая польза их.

«Мои милостивые приятели и братия, господине атамана кошевой и все старшее и меньшее товариство войска их царского пресветлого величества. Не меньшая печаль и немалая скорбь Нам, гетману и всему войску запорожскому городовому от того происходит, что вы, братия наша, то ж что и мы, будучи Малой России истинные сыновья, не хочете в общей с нами обретатись единомышленное™ и по присяге вашей не радеете быть у великих государей своих, их царского пресветлого величества, в надлежащем послушании и покорности, но столь далеко забрели в упрямстве своем и ожесточились, что обратили всегдашнюю монаршескую милость великих государей во гневе и, несмотря на многократные указы монаршеские и непрестанные напоминания разорвать с басурманами мир, вы все-таки, к удивлению всего христианского мира, никакой готовности к разорванию мира не показали. Напротив того, еще не так давно, в присутствии находившегося в Запорожье царского посланного, как сам, ваша милость, атаман кошевой, так и писарь ваш Сашка, многое пререкание чинили против монаршеского имени и тем пресветлым монархам нашим еще большую досаду причинили, и хотя государи, как христианские цари, не отменили своего обыкновенного милосердия, приказав отпустить к вам ваших посланных Ивана Каплинца с товарищами, но все же ни своего милостивого жалованья, которое уже на дороге находилось, ни хлебных запасов и перевозных переволочанских денег посылать к вам не велели, посланных ваших мы без задержания к вашим милостям отпускаем и с ними своих посланцев, с нашим листом, сотника полкового гадячского, Тишку Подлесного с товариством посылаем и, не теряя надежды на склонение сердец ваших, прилежно и горячо напоминаем, чтобы вы, ваша милость, оставив неповиновение монаршеской воле, безотлагательно склонились к счастливому и похвальному с неприятелями разрыву и больше с ними проклятого союза не держали. Еще недавно то было, когда вы, ваша милость, видя учиненное, вследствие необходимых и уважительных причин, монаршеское с басурманами перемирие и не найдя в том для себя никакой корысти, но вспоминая смелые против басурман дела своих предков, сами против них воспалились, как содержится это в нашей памяти, и хотя снова, ради окупа невольников чинили с ними, басурманами, мир, однако же делали то на короткое время и долго не держали его. А ныне, когда все христианские государства находятся с ними в войне, вы, не стыдясь страха божьего, не рассудив о вашей правдивой христианской должности, так долго и так твердо держите с ними перемирие, что, несмотря на приказание монархов своих, разорвать не хочете. И не стыдно ли вам, живя под своими монархами и защищаясь монаршескою милостью, держаться такого упрямства, которое вместо славы знатную грамоту приносит? Для прибыли ли или для доброй памяти на предбудущие века вы то делаете, что указа монаршескою, которого, как божьего повеления, всем нам надлежит слушать, вы не послушали? Уже ли у вас нет такого человека, искренне любящего правду, который бы дал вам толчок, ради исполнения воли монаршеской и распространения доброй славы вашей, к чиненню промысла над теми неприятелями басурманами? Всем вам, как старшим, так и меньшим, достойно было бы здравым умом и единомышленным советом рассудить о том, что то дело есть дело очень бесчестное и в предбудущие времена на войско срамоту приносящее; когда христианские монархи со своими святыми союзниками неприятелей басурман со всех стороне воюют, вы, с басурманами братаясь, чините им охлождение и отдохновение. В самом деле, пошел бы крымский хан из Крыма на помощь упадающему турчанину, если бы вы в воинских промыслах против басурман обретались и если бы вы к перемирию и всему христианству вредительному, и монархам своим противному, не пристали? Но когда те неприятели, после многих над ними от христиан побед и без вашего им вспомоществования, притеснены будут до конечного разорения, на что и нужно, при помощи божией надеяться, то тогда как вы поступать будете и на кого у вас будет надежда в то время? Польская страна, как сами знаете, в той же союзной войне против басурман обретается и поступка вашего похвалить не захочет. А если бы кто-нибудь (из поляков) в том и дал вам поблажку, то тут самая память вам подскажет, что если бы войску запорожскому было хорошо при польской державе жить, то не было бы надобности и Хмельницкому восставать против того. И если вы испортите то, что сделали раньше вас добрые молодцы, то какова же из того выйдет вам похвала? И так ради будущих неудобств и страшного бесчестья, которое вы себе навлечете, вы, ради Бога, ради спасения ваших душ и ради целости малороссийского народа, учините послушание своим пресветлым монархам, разорвите то свое христианству вредительное с неприятелями басурманами перемирие; оставьте ту ненадобную отговорку, будто того учинить нельзя ради товариства, на добычах обретающегося, ибо я знаю, что тому товариству в один час можно послать предостережение, так что с них ни един волос не пропадет. И коль скоро вы то благое и богобоязливое послушание учините, тотчас мы постараемся о том, что вам пришлют милостивое монаршеское жалованье и от нас борошно и деньги перевозные; сверх того вам умножится и на будущие времена монаршеская милость и наша региментарская любовь, и дача особая будет дана. А главное из того розмирья выйдет то, что все христианские народы возрадуются от вашего постоянства; если же к тому и промыслы свои покажете, то заслужите похвалу всего света, доброю молвой везде расходящуюся. А что посланным вашим в Батурине учинилось печальное дело и что там были убиты до смерти два ваших товарища, то ради того случая не печальте сердец ваших, потому что убийство то случилось по одной злобе убийц, а не по приговору кого-нибудь, и наказание тем убийцам, по указу царского пресветлого величества, будет по истине и по справедливости»[143].