Масуме Абад - Я жива (Воспоминания о плене)

• Название: Я жива (Воспоминания о плене)
• Автор: Масуме Абад
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906859-95-2

Они думали, что их взятие в плен – это трагическая ошибка и, будучи гражданскими лицами, они вскоре будут освобождены. Однако их доставили на территорию Ирака, в одну из самых страшных тюрем баасовского режима. Четыре юные иранские девушки плечом к плечу прошли через сорок месяцев кромешного ада. Подвергаясь нечеловеческим физическим и моральным пыткам, месяцами не видя солнца, ничего не зная о судьбе своих близких, они смогли выстоять. Им посчастливилось вернуться домой, но память о тех страшных днях не отпускает их ни на мгновение вот уже три десятка лет. Этой памятью Масуме Абад делится со всем человечеством в своей документальной книге.

Для широкого круга читателей.

---

Каждый день сестра Мейманат, я или Сейед вели с детьми беседы. И по прошествии некоторого времени нам, наконец, удалось понемногу завоевать доверие ребят и пробудить симпатию по отношению к нам. Иногда с разрешения директора приюта мы отводили детей к себе домой, чтобы познакомить их с доброй и дружественной атмосферой, которая царит в кругу семьи. Больше всех из нас дети полюбили Сейеда, они просто влюбились в него! И ласково называли его «дядя Сейед».

Однажды по случаю наступления Нового года – Навруза – Сейед взял к себе домой двенадцать воспитанников приюта. Отец Сейеда, будучи человеком набожным и приветливым, радушно принял детей и всячески их развлекал, а мать Сейеда приготовила для них разные вкусные домашние кушанья, сладости и фрукты. Всем детям даже раздали подарки. Во дворе дома Сейеда росло большое дерево зизифус[60], которое называли зизифусом Сейеда. Вместо одного раза оно давало плоды несколько раз в году. Сейед говорил: «Отец настаивал на том, чтобы я привел детей домой, чтобы они отведали плодов этого дерева».

Как и все семьи тех времен, семья Сейеда держала в своем доме кур и петухов. Мать Сейеда приготовила для детей омлет из куриных яиц. Дети с удовольствием поели омлет со свежим хлебом и плоды дерева зизифус. После этого они долго играли и резвились, а вечером, довольные и радостные, вернулись в приют. Но не прошло и нескольких минут после их возвращения, как они стали ругаться между собой, и через пару мгновений ссора переросла в драку. Сейед попытался разнять ребят и выяснить, в чем дело. Он беспокоился о том, что детям не понравилось у него дома и то, как они провели там время. Он спросил их: «Дети, разве вам не понравилось, как вы провели время у нас дома? Что вас огорчает, почему ругаетесь?»

Хасан ответил: «Дядя Сейед, это очень несправедливо! Сухраб собрал все косточки от плодов зизифуса, пробрался внутрь клетки, где содержатся куры и петухи, и скормил их им, и убил их всех. Если ты пойдешь домой, ты сам увидишь, что он сделал с этими бедными курами и петухами». Часть детей была опечалена этим происшествием, а те, которые отличались особенным озорством, смеялись и забавлялись.

Несмотря на все их баловство и проказы, я любила их, причем не из сострадания. Во взглядах и объятиях детей я видела мир, призывавший к дружбе, доброте и любви. Сами нуждавшиеся в любви и внимании, они всегда старались восполнить доброе отношение других по отношению к себе. Те, что были постарше, говорили: «Дядя Сейед, Бог даст, мы восполним твое добро!».

Никакая работа и никакое место не были для меня столь приятны и умиротворительны, как минуты пребывания с этими детьми. Мы привыкли друг к другу и постепенно стали единой семьей. Дети знали всех наших родных. Нам хотелось, чтобы ребята испытали радость дружеских и семейных отношений и перестали вызывать в окружающих жалость по отношению к себе.

Я предпочитала проводить время либо с детьми, либо дома. Я, которая до этого возраста любила пошутить и подурачиться, день ото дня менялась, становилась все более чуткой и восприимчивой. Я сильно похудела, постоянно следила за своей речью, мыслями и сердечными побуждениями. Я выбрала для себя аскетический образ жизни и стала избегать контактов с людьми, что мне казалось лучшим способом уберечься от греха. Круглыми сутками я предавалась богопоклонению и молитвам. Неверная интерпретация и неправильное понимание мной материалов, преподававшихся на уроках господина Мотахара, а также предостережения, получаемые от него, привели меня к затворничеству. Мать умоляла меня выйти из дома и возобновить свою социально-культурную деятельность – деятельность, которая привлекала бы внимание людей и могла заслужить их похвалу и одобрение. Ее раздражало то, что в летний зной я надевала зимние вещи и говорила ей: «Мир не создан для того, чтобы человек получал удовольствие от жизни». Я относилась ко всему с особой щепетильностью и в вопросе знаний хотела превзойти своего учителя.

Прошло некоторое время. Господин Мотахар узнал о моем затворничестве и в назидание мне сказал: «Жизнь складывается по принципу умеренности и баланса. Никакого фанатизма! Важно помнить о том, что Всевышний оказывает помощь людям, когда они едины, вместе. Вы должны находиться среди людей и не грешить. Камень попадает в двигающийся поезд. Если вы праведник, вы должны присутствовать на жизненной битве, быть в миру, чтобы испытать свое благочестие, смелость и мужество. Показателем уровня благочестия, веры и совести не является совершение намаза и соблюдение поста. Счастливый конец не подразумевает отшельничество и затворничество в монастыре. Путь равновесия и умеренности требует рационализма, развития компетенции и наращивания потенциала. Вы должны поразмыслить о себе и о том, что вас окружает. Для повышения уровня вашего благочестия надо иметь терпение и выдержку. Разве можно упасть в воду и не намокнуть? Почему вы не расстаетесь с берегом, почему боитесь волн? Неужели вы думаете, что можете вступить на арену битвы с вашим эгоизмом так, чтобы ни одна стрела не попала в вас? Когда человек рождается, это означает, что Всевышний официально приглашает его в этот мир. Следовательно, отказ от мирской жизни и отшельничество – большой грех. Зачастую человек доходит до того, что даже вера и богослужения портят его. Путь мира и согласия с рабами Божьими в мирской жизни предписан пророками в Священном писании. Будьте бдительны, ибо этот путь очень узок и тернист».

В конце лета для меня обрисовались две перспективы: первая – развлекательная программа в виде поездки в Исфахан вместе с приютскими детьми, вторая – участие в лагере в Хоррамабаде и Тегеранском лагере Манзария, что носило политический, культурный и воспитательный характер. Моя имя фигурировало в списках участников обеих программ. Дядя Сейед вместе с Хусейном Атеш-каде, Мехди Рафии[61], Али Джейрани с Мохаммадом Ислами-насабом и Мейманат Карими отправились в Исфахан, а я вместе с Али Асгаром Зарей, Хамидом Акбари, Азарнуш и Захрой Алмасиан поехали в лагерь Манзария в Тегеране. Я знала, что программа в этом лагере составлена с акцентом на самовоспитание и очищение, поэтому решила направиться именно туда. Моя мать очень обрадовалась тому, что я какое-то время буду находиться вне Абадана, не догадываясь о том, что этот лагерь является своего рода продолжением тех занятий и программ самопостроения, в которых ранее я принимала участие.

Мое возвращение из лагеря совпало с рождением ребенка моего брата Карима, который жил в Тегеране. Мейсам появился на свет тридцать первого числа месяца шахривар (двадцать второго сентября), одновременно с вторжением Ирака в Иран. Мама не хотела, чтобы я возвращалась в Абадан, и просила меня остаться еще несколько дней в Тегеране для того, чтобы я присмотрела за женой Карима и маленьким Мейсамом. Потому что Саддам напал на нашу страну, и в Абадане шла война.

Глава четвертая Война и плен

Учебный 1980 год начался гулом бомбардировщиков «МиГ»[62]. С полетами иракских истребителей-бомбардировщиков в городе стали раздаваться звуки, которые невыносимо было слышать. Школьный звонок сливался воедино со звуками снарядов, рыхливших землю под ногами малолетних школьников. Владельцы магазинов в ужасе закрывали их и бежали домой, к своим семьям, но никто не знал, откуда раздаются эти наводящие ужас звуки. Некоторые говорили, что где-то произошел взрыв, другие, более осведомленные, говорили, что преодолен звуковой барьер[63]. Вместо песен, посвященных школе и началу учебного года, по радио передавали военный марш, сигнал боевой готовности и сирену воздушной тревоги. За короткий промежуток времени улицы города пропитались запахом смерти, повсюду раздавались стоны матерей, потерявших своих детей, крики напуганных детей и звуки непрерывно разрывавшихся мин. Беззащитные мирные люди стали мишенью для вражеских орудий.

Приветственные слова по случаю начала учебного года, звучавшие по традиции из уст начальника Управления по делам образования, на этот раз сменились новостью о его мученической смерти. Господин Самад Салехи[64] и тридцать его коллег поздравили абаданских школьников с началом нового учебного года своей кровью. И стало так, что школьники вместо ручек взяли в руки оружие. Запах пороха заменил запах новых учебников, одежда басиджей (ополченцев) – школьную форму, окопы – школьные парты. Смерть на поле боя стала домашним заданием, учителя – командующими, а ученики и студенты – мучениками. Война застала всех врасплох – учителей, инженеров, докторов; стариков и молодежь, женщин и детей. Саддам обрушился на наши города, подобно кровожадному дракону-людоеду; как ядовитая ненасытная змея, он питался кровью сынов и дочерей этой земли.

Новости, которые я получила из Абадана, взволновали меня так, что я начала упрашивать и умолять Карима не препятствовать мне во что бы то ни стало вернуться в Абадан, и он согласился. Я даже не стала дожидаться, пока жена Карима выпишется из родильного дома. Рано утром я добралась до Ахваза. Рахим приехал в Ахваз за мной и встретил меня на вокзале. Мы вместе пошли в Штаб по координации и поддержке фронта при Нефтяной компании. Большое количество женщин-добровольцев было занято оказанием услуг по поддержке фронта – они помогали медицинскому персоналу, ухаживали за ранеными, заботились о престарелых и инвалидах. Несколько дней я оставалась в штабе, но все мои мысли по-прежнему были заняты детьми из приюта, я беспокоилась о них. Наш мирный, живой и активный Абадан превратился в ристалище военных действий. Шок от сознания того, что началась война, был настолько велик, что мало кто помнил о детях из приюта. Даже в мирное время судьба этих несчастных детей мало кого волновала, тем более в кровавые дни войны! Иракские бомбардировщики беспощадно бомбили город. Распространялись противоречивые слухи о ходе боевых действий. Баасовский режим Ирака осуществлял дикие вылазки, нападая на беззащитных людей. Каждый день до меня доходили новости о разрушении той или иной части города. Воспоминания о приветливых улочках, благоухающих цветах и солнечных днях Абадана сжимали мое сердце. У нас не было известий о наших близких. Мозг отказывался верить в реальность происходящего. Казалось, вот-вот раздастся финальный свисток, извещающий об окончании какой-то жуткой игры. Все вокруг изменилось до неузнаваемости. Душа была полна тревоги за своих родных. Но больше всего я все же беспокоилась о приютских детях. Я должна была вернуться в Абадан. Этот город – разрушенный или благоустроенный – был моим родным городом. Я неустанно говорила Рахиму, что должна вернуться домой. Он злился и отвечал: «Абадан больше не является тем местом, где ты должна находиться! Там идет война! Ты понимаешь это, Масуме?! Война – это не военные учения и не культурная акция, в которых ты привыкла принимать участие! Это – война!». Несмотря на слова Рахима, я все больше наполнялась решимостью вернуться в Абадан. Угрызения совести ни на мгновение не стихали внутри меня. Каждый день я искала способ уехать в Абадан. Под артиллерийскими обстрелами передвигаться по дороге Абадан – Ахваз было почти невозможно. Транспорт отвозил солдат и привозил обратно их трупы. И не было пути для моего возвращения домой.