Лотар-Гюнтер Букхайм - Лодка

• Название: Лодка
• Автор: Лотар-Гюнтер Букхайм
• Издательство: Военная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005

«Лодка» — книга о войне и о людях на войне. «Лодка» — история о юношах, практически мальчишках, жадных до приключений, оболваненных нацистской пропагандой, знающих толк в технике. Они бросают вызов природе, сражаясь с невидимым врагом. У многих пока нет опыта, им многим неведомы отчание и одиночество, им не знакомы ужасы войны. В аду подводной войны альтернатива простая — либо тебя не поймают, либо тебе конец. Под водой раненых не бывает. Из 40 тысяч германских подводников домой не вернулись 30.000.

---

— Бульон — дерьмовый, — усмехается Арио. — но зато очень питательный.

Пришедший с мостика палубный матрос прикидывается удивленным:

— Что это за охотники на привале?

Затем он пытается протиснуться в их кружок, но Арио моментально портит ему настроение:

— Не надейся на этот раз улизнуть с моим бутербродом! Ты вчера опять повторил свой фокус. В следующий раз я тебе голову вобью между плеч!

Матросик намазывает себе маслом еще один кусок хлеба, усаживается поудобнее и обращается ко всей честной компании:

— Позвольте мне открыть вам маленький секрет — вы все тупые свиньи.

На это заявление никто и не думает обижаться.

От волнения я не могу оставаться на одном месте. Вернувшись в каюту младших офицеров, мне не приходится долго прислушиваться, чтобы понять, о чем они говорят на этот раз. Слово имеет Зейтлер:

— Когда я служил на тральщике, у нас на борту был один урод вроде этого.

— Если по какой-то случайности урод, о котором ты рассказываешь, — это я, то ты вполне можешь рассчитывать получить страховку от несчастного случая! — объявляет Френссен. — причем очень быстро.

— Как ты мог принять это на свой счет? Ты ведь у нас просто гений! Кто говорит о тебе?

— Если башмак подошел[69] … — встревает Пилигрим.

Я оглядываю каюту. Радемахер задернул свою занавеску. Зейтлер строит из себя обиженного; очевидно, он передразнивает Френссена, который только и ждет, чтобы с ним заговорили.

Открывается люк на камбуз. Следующий, ведущий в моторный отсек, тоже распахнут. Гул дизелей заглушает все разговоры. «Десятиминутная готовность!» — слышу я чей-то голос. Сутолока, брюзжание, проклятия: вахта машинного отделения готовится заступить на смену. Сейчас, должно быть, 18.00.

Вновь на мостик. Скоро начнет смеркаться. Темные тучи закрывают серое небо.

Звук от впускных сопел турбонагнетателей, всасывающих воздух по обе стороны от мостика, перекрывает шум дизелей.

— Не хотел бы я оказаться на месте командира этого конвоя, когда на них накинется вся наша стая, — громко заявляет Старик из-под бинокля. — Они еле тащатся! В конце концов, они не могут двигаться быстрее своего самого тихоходного парохода. И никакой возможности маневрирования. Некоторые капитаны просто обречены стать мишенями — а если весь этот выводок еще и будет постоянно совершать предсказуемые повороты по жестко установленной схеме — боже мой! Они все привыкли двигаться только по прямой, и правила предотвращения столкновения судов в открытом море писаны не для них…

Спустя немного времени он продолжает:

— Каждый, кто ходит на этих нефтеналивных танкерах — либо сверхчеловек, либо ненормальный. Неделями тащиться на посудине, до краев наполненной бензином, в ожидании попадания торпед! Нет уж, увольте меня!

Он долго молча вглядывается в бинокль.

— Они сильные парни, — наконец ворчит он. — Я слышал об одном моряке, которого экипаж эсминца выудил из воды в четвертый раз. Он три раза плавал[70] , три раза его спасали, и он пошел в рейс в четвертый раз — это о чем-то говорит. Само собой, им хорошо платят; любовь к Родине плюс солидный банковский чек — наверно, это лучшая почва для выращивания героев.

Затем он сухо добавляет:

— Впрочем, иногда обходятся одним алкоголем.

У нас уже некоторое время поднята рамочная антенна. Теперь мы посылаем приводные радиосигналы для других подлодок в нашем районе. Переставляльщики флажков в штабе в Керневеле тоже получают короткие сигналы, передаваемые с часовыми интервалами, внешне беспорядочный набор букв, из которого, однако, они получают все, что им следует знать о конвое: координаты, курс, скорость, количество кораблей, систему охранения, нашу ситуацию с топливом и даже погоду. Изменения нашего курса дают им возможность представить картину движения конвоя. Нам запрещено атаковать, пока не подтянутся другие лодки.

Настроение в лодке изменилось. В каютах стало необычайно тихо. Похоже, возбуждение спало. Большинство членов команды лежит, решив употребить последние часы перед атакой на сон.

На центральном посту все системы давно уже испытаны, все контакты проверены и перепроверены по нескольку раз. Теперь помощникам на посту управления нечем заняться. Один из них разгадывает кроссворд и спрашивает меня, не знаю ли я французский город, начинающийся на «Ли» —

— Лион.

— Спасибо. Подходит.

С кормы появляется шеф.

— Ну, как тут дела? — интересуется он.

— Хорошо, насколько я могу судить.

Похоже, никакая проблема, кроме топливной, не тяготит шефа. Он успел в свое удовольствие обежать всю лодку, так что теперь он садится на рундук, чтобы поболтать:

— Вроде бы все вычисления оправдали себя. А я уж было разуверился. Бог мой, в какое дерьмовое время нам приходится патрулировать! А раньше было veni, vidi, vici[71]: в добрые старые времена можно было залечь на океанском маршруте и ждать, пока кто-нибудь сам не выйдет на тебя. Теперь их Величества редко балуют нас своими посещениями — в общем-то, правильно делают, с их точки зрения.

19.00. На посту управления лежит приготовленная оптическая система ночного наведения, вокруг которой суетятся три человека: проверяют механизм пуска торпед.

Мне показалось, что кто-то произнес:

— Целая вереница посудин — мы просто обязаны попасть в них!

И снова на мостик. Сейчас 19.30. Здесь собрались все офицеры, за исключением инженера-стажера. Шеф забрался на стойку целеуказателя и уселся там, как охотник в засаде на дереве. Наш курс — 180 градусов. Небо позади столбов дыма расслоилось на кроваво-красные полосы, словно там поставили гигантскую палатку. Солнце опустилось за тучи. Красные тона медленно переходят в бледно-шелковистую зелень. Несколько облаков с рваными краями медленно плывут низко над линией горизонта, все еще подсвеченные закатным светом. Своим плавным движением, залитые розоватым оттенком, с вкраплениями более ярких блесток, они похожи на каких-то экзотических золотых рыбок с широкими хвостами. Их чешуя, сверкая и искрясь, отражает падающий на нее свет, а затем снова меркнет. Иногда на них появляются темные пятна, похожие на отпечатки пальцев.

На востоке встает ночь. Один участок неба за другим заполняется темнотой, которую мы ожидали с таким нетерпением.

— Штурман, запишите: «19.30 — сумерки — горизонт немного приблизился — ясно различимо построение конвоя в четыре колонны — ночью собираемся атаковать». Будем считать это черновым наброском для занесения в боевой журнал.

Старик отдает приказание в машинное отделение. Рев дизелей незамедлительно сбивается с ритма и стихает. Опять вокруг нас слышны лишь звуки бесконечного странствия по волнам. Белая грива нашего кильватера исчезает, превратившись в ярко-зеленый шлейф, тянущийся по пятам за нами.

Теперь мы оказались далеко впереди коновя. Замысел заключается в том, что несмотря на быстро ухудшающуюся видимость у нас еще будет достаточно времени заметить их каждую смену курса, чтобы скорректировать наш таким образом, чтобы палубные надстройки пароходов все время оставались низко над горизонтом.

В небе уже появился диск луны, как будто из белого мела, который постепенно начинает светиться.

— Может, придется еще чуть-чуть подождать, — обращается ко мне Старик.

Не успел он договорить, как наблюдающий за правой кормовой зоной сообщает:

— Мачты сзади по ходу!

Все наши бинокли разворачиваются в том направлении. Я ничего не вижу.

— Черт его дери! — бормочет Старик.

Я скашиваю на него глаза, чтобы понять, куда направлен его бинокль. Затем я навожу бинокль на горизонт и начинаю медленно вести влево, стараясь повернуть его на тот же угол. С большим трудом можно отличить горизонт от вечернего неба. Я продолжаю искать. Есть! Действительно, мачта! Тонкая, как волос! Дымного плюмажа нет — значит, корабль сопровождения. Корвет? Эсминец? Тральщик, описывающий свой большой ежевечерний круг, чтобы очистить окрестности от мин до наступления темноты?

Они уже заметили нас? В их «вороньих гнездах» всегда сидят лучшие моряки!

В любом случае, мы оказались прямо перед ними с западной стороны, где тьма еще нигде не сгустилась в достаточной степени. Мы слишком четко выделяемся на фоне горизонта.

Почему Старик ничего не предпринимает? Он сгорбился, как гарпунер у своей пушки, ожидая, когда снова забьет фонтан кита. Не отнимая от глаз бинокль он командует:

— Обе машины — самый полный вперед!

Никаких указаний относительно рулей глубины. Никакой команды к погружению.

Турбины взревели. Лодка прыгнула вперед. Бог мой, эти белые буруны кильватерного следа выдадут нас Томми! Конечно же, наш корпус выкрашен в серый защитный цвет, но этот белый след и синеватое облачко выхлопных газов над ним… Сейчас дизели изрыгают из себя столько дыма, как неисправный трактор. Затянутый плотной пеленой выхлопов, горизонт за нашей кормой полностью пропадает, а вместе с ним и иголочка мачты. Я не могу понять, вырастает она или уменьшается.