Лотар-Гюнтер Букхайм - Лодка

• Название: Лодка
• Автор: Лотар-Гюнтер Букхайм
• Издательство: Военная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005

«Лодка» — книга о войне и о людях на войне. «Лодка» — история о юношах, практически мальчишках, жадных до приключений, оболваненных нацистской пропагандой, знающих толк в технике. Они бросают вызов природе, сражаясь с невидимым врагом. У многих пока нет опыта, им многим неведомы отчание и одиночество, им не знакомы ужасы войны. В аду подводной войны альтернатива простая — либо тебя не поймают, либо тебе конец. Под водой раненых не бывает. Из 40 тысяч германских подводников домой не вернулись 30.000.

---

— Что происходит?

Турбо по прежнему смотрит, уставившись на меня.

— Ты можешь мне сказать, что происходит?

— Мы стоим на месте.

Мы остановились? Как могло такое случиться? Даже когда я спал, любое изменение скорости фиксировалось моим подсознанием. А теперь двигатели остановились, а я даже не услышал этого?

Раздается словно удар кулаком по боксерской груше, затем чмокающие шлепки: волны бьются о наши цистерны плавучести. Лодка безмятежно покачивается.

— Вас вызывают на мостик.

Помощник по посту управления — человек обстоятельный. Он разделал принесенную им весть на удобоваримые кусочки и не предлагает второй порции, пока я не проглочу первую:

— Командир наверху — вас также вызывают туда — дело в том, что мы остановили лайнер.

Словно для придания своим словам вящей значимости, он кивает, после чего удаляется, избегая дальнейших расспросов.

Остановили лайнер? Старик, верно, сошел с ума. Что за чушь? Новый подвиг? Или это возврат к старым дням, когда взятые на абордаж вражеские корабли вели за собой домой в качестве трофеев?

Так тихо! Занавеска напротив распахнута, впрочем, как и та, что снизу. Вокруг ни души. Они что — все ринулись на абордаж?

Слава богу, хоть на центральном посту остались двое. Запрокинув голову, я спрашиваю:

— Разрешите подняться на мостик?

— Jawohl!

Дует влажный ветер. Небо полно звезд. В темноте виднеются коренастые фигуры: командир, штурман, первый вахтенный офицер. Бросаю быстрый взгляд за бульверк: О боже! — прямо над нашей страховочной сеткой высится гигантский корабль. На девяноста градусах, левым бортом к нам. Залит сиянием огней от носа до кормы. Это пассажирский лайнер. В нем никак не меньше двенадцати тысяч гроссрегистровых тонн, если не больше! Стоит прямо перед нами! Лежит в дрейфе! Тысячи желто-белых огненных язычков отражаются на черной глади океана сверкающими блестками.

— Я тут уже битый час разбираюсь с ней, — ворчит Старик, не поворачивая головы.

Собачий холод. Меня всего пробирает дрожь. Штурман передает мне свой бинокль. Спустя две или три минуты Старик заговаривает снова:

— Мы остановили ее ровно пятьдесят пять минут назад.

Он держит свой бинокль у глаз. Штурман начинает объяснять шепотом, что случилось:

— Мы просигналили им нашим фонарем…

Командир перебивает его:

— Просигналили, что торпедируем их, если они используют свой радиопередатчик. Скорее всего, они еще не воспользовались им. И они должны были сообщить нам свое имя. Но корабля с таким названием нет. «Reina Victoria» — так или что-то в этом роде по-испански. Первый вахтенный не смог найти в справочнике такого корабля. Неладно что-то в датском королевстве![130]

— А как же вся эта иллюминация? — не задумываясь, восклицаю я.

— Какая маскировка может быть лучше, чем зажечь все огни и объявить себя нейтральным судном?

Штурман прокашливается.

— Смешно, — говорит он между своих рук, удерживающих бинокль.

— Слишком смешно, на мой вкус, — ворчит командир. — Если бы только мы знали, есть ли на эту посудину запись в реестре. Я послал запрос. Сообщение было отправлено уже давно.

Значит, Старик все-таки послал радиограмму! Это же чертовски опасно. Неужели это было действительно необходимо?

— Ответа все еще нет. Может, наш передатчик вышел из строя?

Это уж слишком! Радировать — в нашем положении! Чтобы быть полностью уверенным в том, что они нас запеленгуют!

Кажется, Старик прочитал мои мысли, потому что он добавляет:

— Я должен быть уверен в том, что делаю!

Снова охватывает ощущение нереальности происходящего: что этот огромный корабль — всего лишь обман зрения, оптическая иллюзия, которая может пропасть с оглушительным хлопком в любую минуту — а затем раздадутся вздохи облегчения, смех восторженных зрителей — представление закончилось.

— Ему уже полчаса как известно, что он получит торпеду, если не вышлет к нам шлюпку, — говорит Старик.

Первый вахтенный офицер тоже приник к своему биноклю. Тишина. Это настоящее безумие: этот гигантский лайнер, возвышающийся над нашим бульверком. На нашей раздолбанной скорлупке не хватало только в пиратов играть! Старик совсем из ума выжил!

— Мы перехватываем радоволну, которую он использует. Но одному Богу известно, чем все это кончится. Первый вахтенный офицер, передайте ему снова по-английски: Если шлюпка не окажется здесь через десять минут, я открываю огонь. Штурман, судовое время?

— 03.20!

— Сообщите мне, когда будет 03.30.

Впервые я вижу на мостике радиста Инриха. Он высоко взгромоздился над бульверком, держа в руках тяжелую сигнальный фонарь, посылая в сторону лайнера вспышки света, пронзающие тьму.

— Невероятная наглость! — возмущается Старик, видя, что другая сторона не отзывается на наши сигналы. — Однако, черт побери, всему есть… предел!

Радисту приходится три раза повторить свой запрос, прежде чем среди ярко освещенных иллюминаторов парохода вспыхивает сигнальный прожектор. Первый вахтенный офицер шепотом повторяет вместе с радистом каждую букву: точка — тире — точка, тире — проходит вечность, прежде чем весь ответ полностью передан. Старик категорически отказывается читать его по буквам.

— Ну что? — наконец рявкает он на первого вахтенного.

— Он торопится, как только может, вот что они передают, господин каплей!

— Торопится, как только может! Что он хочет этим сказать? Сперва он сообщает нам фальшивое название, затем передает эту околесицу. Судовое время, штурман?

— 03.25.

— Ну и нахал! Сообщает нам вымышленное имя, потом усаживается там, не собираясь ни хрена делать…

Командир, набычив голову и засунув руки в карманы брюк, переминается с ноги на ногу.

Никто не решается произнести ни слова. Не слышно ни единого звука, кроме плеска волн о цистерны плавучести, пока Старик вновь не разражается хриплой бранью:

— Спешат изо всех сил — что он хочет этим сказать?

— Что-то не так? — подает снизу голос шеф.

— Если через пять минут их шлюпка не прибудет сюда, тогда я кое-что пошлю им, — отрывисто заявляет Старик.

Я хорошо понимаю, что он ждет одобрения штурмана, но тот хранит молчание. Он подносит бинокль к глазам, затем снова опускает, но только и всего. Проходят минуты. Командир оборачивается к нему: штурман пытается поднять бинокль, но слишком поздно. Ему приходится выразить свое мнение:

— Я — я — не знаю, что и сказать, господин каплей! Не могу даже сказать…

— Что вы не можете сказать? — перебивает его Старик.

— Здесь что-то не так, — запинаясь, отвечает штурман.

— Вот и я того же самого мнения! — отвечает Старик. — Задержка — преднамеренная. Они вызвали эсминцы. Или авиацию.

Он произносит это так, будто старается убедить сам себя. Запинающийся голос штурмана заставляет обратить на себя внимание:

— …стоит немного подождать.

В конце концов, мы не можем играть в пиратов на нашей дряхлой посудине. Старик, похоже, не в состоянии продолжать напористую игру. Слава богу, что мы лишились орудия. Иначе он непременно открыл бы огонь, чтобы расшевелить людей на этом корабле-призраке.

— Зарядить первый торпедный аппарат!

Какой ледяной голос! Он стоит наискосок от меня за моей спиной. Я чувствую его нетерпение своими лопатками. Это нельзя назвать атакой — это стрельба, как в учебном тире. Наш противник застыл в неподвижности. И мы тоже. Практически выстрел в упор: мы, как говорится, приставили дуло к самой мишени.

Две волны, одна за другой, глухо разбиваются о цистерны плавучести. Потом снова воцаряется тишина. Слышится лишь тяжелое дыхание. Неужели это действительно штурман? Внезапно раздается громкий, отрывистый голос Старика:

— Все, штурман, с меня довольно! Видно что-нибудь?

— Нет, господин каплей! — отвечает Крихбаум из-под своего бинокля таким же резким тоном. Несколько секунд молчания, и затем он продолжает более спокойно. — Но я не рад…

— Как это прикажете понимать — вы не рады, штурман? Вы что-то видите — или же нет?

— Нет, господин каплей, ничего не видно, — с колебанием говорит он.

— Тогда к чему эта метафизика?

Опять пауза, в продолжение которой плеск волн отдается неожиданно громким эхом.

— Ладно! — вдруг выкрикивает командир, очевидно, в ярости, и отдает приказ. — Первому аппарату приготовиться к подводному пуску!

Он делает глубокий вдох и затем негромким голосом — словно рассказывая о самых заурядных вещах — он отдает приказ первому аппарату произвести пуск.

Корпус ощутимо вздрагивает от толчка, когда торпеда отделяется от лодки.

— Первый аппарат пуск произвел! — докладывают снизу.

Штурман опускает свой бинокль, первый вахтенный тоже. Мы все застыли, словно прикованные к месту, повернув лица в сторону сияющей цепочки иллюминаторов.