Терри Биссон - Старьёвщик

• Название: Старьёвщик
• Автор: Терри Биссон
• Издательство: АСТ: Транзиткнига
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-026536-0

Время пришло.

Устаревшие шедевры искусства действительно «сброшены с корабля современности».

Специальные правительственные агенты – «старьевщики» – обязаны отыскивать их, заносить в каталоги и… уничтожать.

А такая профессия связана с немалым риском… зато хорошо оплачивается!..

---

Обвинение в ответ воспользовалось правом разделения подсудимых и вытеснило Дамарис из дела, а соратников в спешном порядке отправили в помещение для смертной казни поздним вечером одиннадцатого декабря 20… года. Государство поплатилось семью днями. Как и в предыдущем случае, трансляция имела бешеный успех. Дамарис принудили (ДК писал «разрешили») смотреть на процедуру из лос-анджелесской окружной тюрьмы по закону «О лицезрении последствий преступления» 20… года.

Пока президент и его специальная команда судей рассматривали автоматическую петицию о помиловании Дамарис, взрывы и акты саботажа скорее участились, чем спали. Цели теперь включали гораздо больше объектов, чем просто искусство и индустрия развлечений, в том числе несчастную панду из Вашингтонского зоопарка. Выяснилось, что любая группа или индивид с личными проблемами могли назваться александрийцами. Атаки производились во имя избавления от европейского искусства, мужского искусства, истории белых, «обезьяньей» культуры, еврейской пропаганды. Банда, именовавшая себя александрийцами, объявила сидячую забастовку и голодовку в записывающей студии Гамбурга, требуя «избавления от записей». Сам Интернет перестал работать на сорок три ужасающих часа при участии загадочного хакера под именем alexandria.com. Двенадцатого января (десять дней спустя) президент даровал Дамарис помилование, судья Леви-Гомес-Ито сменила смертный приговор на девятнадцать пожизненных сроков заключения, каждый соответственно по двадцать четыре года. Четыреста пятьдесят шесть лет заключения, четвертый по продолжительности срок, когда-либо назначенный в Калифорнии, и самый длинный, когда-либо вынесенный знаменитости. Его отбывание сделал возможным только новый наркотик, «Полужизнь», который предоставлял заключенным возможность дожить до конца наказания.

Апелляции Дамарис исчерпались, равно как и собственность и банковский счет, и ее переправили в камеру в «Конце пути», просторной новой частной тюрьме в Вегасе. Однако в последнюю минуту пожертвование со стороны неизвестного благотворителя задержало процесс, оплатив опротестование и ее помилования, и решения суда. В обеих апелляциях она просила смерти. Пока они рассматривались, Дамарис перевели в новую, только открывшуюся тюрьму, с максимумом охраны и минимумом удобств, для ожидания решения президента. Тем же утром двадцать художников и писателей, музыкантов и режиссеров по всему миру (все они говорили по-английски) получили электронный денежный перевод, подтверждение брони на самолет и загадочное приглашение в «главный американский город» для строго секретного двухнедельного «культурного конгресса». Им не следовало говорить кому-либо о своем отъезде или о цели поездки. Ни один из двадцати приглашенных не ответил отказом. От миллиона отказаться сложно.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Это была не Гомер. Хотя и собака. Или собаки. И слышал я скорее не рычание, а храп.

Звук шел отовсюду, но царила полная темнота. Я поднялся с колен, осторожно пытаясь не ступить обратно в дыру, из которой только что вылез, и зажег фонарь Вергилия.

Бетонный пол. Проволочные клетки в три яруса закрывали стены за исключением узкой двери за моей спиной.

В каждой клетке сидело по собаке. Все спали. Большинство храпело, другие подвывали, некоторые повизгивали.

Я принялся искать Гомер, клетка за клеткой. Луч света ударил в маленького терьера, тот открыл глаза и затявкал. Лай подхватил сосед по клетке, большой сеттер. Все больше и больше собак присоединялось к хору.

Я понимал, что шум переполошит охрану. Поэтому и заторопился, освещая каждую клетку фонарем. Теперь все собаки проснулись, и большая часть лаяла. Во всех клетках сидели собаки, за исключением одной пустой – сильно меня обеспокоившей – и трех у двери, где содержались крошечные «медвежата», недавно вошедшие в моду.

Гомер оказалась в углу, на самом нижнем ярусе в мелкой клетке, помеченной табличкой «Последняя веранда», рядом стояла аптечка со стеклянной дверцей. Черные глаза-пуговки не открывались.

– Гомер? Она казалась слишком умиротворенной, чтобы ее беспокоить, несмотря на весь шум. На мгновение мне захотелось оставить ее там я закрыть еще одну страницу в своей жизни, страницу о наследстве моего отца (а она щенок щенка его старого пса, которого он оставил нам с мамой). Я протянул пальцы сквозь проволоку и тронул нос, оказавшийся мокрым и теплым. Гомер умирала, и я знал это.

Потом она открыла один глаз, посмотрела на меня и заскулила. Ее глаза изменились, стали большими и карими.

Клетки были заперты. Я вытащил оружие из кармана и использовал его в качестве молотка, чтобы сломать замок. Понадобилось несколько ударов, и все время я шептал:

– Гомер! Давай, девочка! Слышишь меня, старину Шепа?

Она пошевелилась, попыталась встать, но не смогла. Вначале я не понял. Потом вспомнил о «Полужизни». Может, они уже начали применять лекарство?

Я выбил стекло в аптечке рядом с ее клеткой. В отдалении завыла сирена.

На трех бутылочках с таблетками надпись гласила: «Полужизнь». Там же стояли два маленьких баллончика с изображением монаха в капюшоне – «Последняя воля». Я сгреб все и сунул в карман.

За дверью послышались приближающиеся шаги, эхом отдающиеся от голого бетона. Потом крики, уже ближе. И в отдалении все та же сирена. Теперь уже все собаки лаяли – все, кроме Гомер.

– Давай, девочка!

Я схватил ее за ошейник и вытащил из клетки. Гомер сильно ударилась об пол и застонала от боли или, может, от страха. Я потащил ее к дыре посреди пола. Нога вновь отказывалась повиноваться.

Щелкнула дверь. Ручка задрожала и повернулась. Еще больше криков и топота снаружи.

Я пропихнул Гомер в дыру и прыгнул за ней, пытаясь приземлиться на здоровую ногу и использовать ее в качестве амортизатора. Промазал и ударился одеревеневшей ногой, споткнулся в темноте о Гомер. Она снова застонала.

Надо мной появился свет. Собаки перестали лаять.

Подтянувшись, я потащил железную крышку лаза. Та проехала половину пути с жутким скрежетом, потом застряла. Колодец все еще оставался открытым, я видел сквозь него свет и слышал крики.

– Стой!

В колодец ударил луч света.

Я высунул из дыры револьвер и попытался найти курок.

БАМ!

БАХ!

Крики. Свет погас. Собаки снова залаяли. Я сунул револьвер обратно в карман. Вот уж не предполагал, что он исправен!

Уложил Гомер в маленькую красную тележку. Хвост и голова свисали через бортики.

– Говорит охрана! – раздался голос, исходящий словно из бычьего рога. – Вы нарушаете закон!– Уже нет, – прошептал я.

Таща за собой тележку, прокрался в глубь туннеля, в темноту. Я не хотел зажигать свет. Нога отошла, но была горячей, мокрой и липкой. Я обнаружил, что если похлопать в ладоши несколько раз как можно тише, то пальцы перестанут завязываться узлом.

Как только мы завернули за угол, я остановился.

Позади слышался жуткий скрежет железа. Неужели они последовали за нами в дыру? Я снова вытащил оружие. Выглянул из-за угла, шершавого от камней и проволоки.

Свет потихоньку исчезал. Охранники закрывали колодец, а не открывали его. Мы в безопасности.

Пока что.

Я включил фонарь Вергилия и закатал штанину. Нога вновь начала кровоточить. Куппер сделался розовым и блестящим. Я попытался содрать его, однако он будто превратился в часть моей плоти.

Меня терзала жестокая боль, но что делать? Я раскатал штанину, встал, почти врезавшись в вонючий, протекающий потолок туннеля. Гомер лежала в тележке словно большая рыба в маленькой лодке, свисающая через края со всех сторон. В свете фонаря Вергилия ее единственный открытый глаз выглядел карим и мутным. Нос оставался теплым.

– Давай, девочка, – сказал я, и мы принялись спускаться с горы.

Со всех сторон слышалось возбужденное тихое бормотание копателей. Мы миновали выдолбленную комнату, где двое диггеров, оба нагие и исцарапанные, истекающие кровью, вгрызались в стену. Один из них, кажется, был женщиной.

– Булавка! – говорили они. – Розетка, крышка бутылки, жвачка, циферблат, ножницы, часы.

Вскоре мы добрались до первых газовых горелок с их резким, дымным запахом. Я еще раз пшикнул в рот «Последней воли». Руки тут же попытались сложиться вместе, как в молитве. Вначале я держал левую руку в кармане, потом начал толкать тележку двумя руками со сплетенными пальцами. Так стало немного лучше.

Нога уже не болела, хотя я знал, что кровь не остановилась. Чувствовал, как она заполняет ботинок.

Мы прошли еще несколько команд диггеров и шахтеров с тележками, похожими на мою. Я ни с кем не говорил, и никто не замечал меня, пока я не нашел Вергилия на дне – он рассортировывал мусор в большие тележки и баки.

– У тебя получилось, – сказал он. Казалось, мой успех его удивил.

– Гомер, – представил я. – Вот, держите.

Я вытащил взятые из аптечки два баллончика со спреем из штанов с одной полосой, кинул ему. Полупустой оставил себе. Позже пожалел, что не оставил все три. И пожалел, что не отдал все три Вергилию. Проще говоря, я оставил достаточно, чтобы разрушить свою жизнь, и слишком мало, чтобы ее спасти.