Александр Леонтьев - Клоун Солнца

• Название: Клоун Солнца
• Автор: Александр Леонтьев
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2017

Повесть «Клоун Солнца» – не просто рассказ о первой любви и дружбе, о преданности и предательстве, о сложности переходного возраста. На самом деле это притча о том, какой высокой ценой обретается подлинное чувство, о том, какой невидимой, крепкой нитью мы все связаны и как все похожи в попытках преодолеть страх и стать человеком. Достоверный психологизм, неповторимая интонация, пронзительная искренность и лиричность – все это делает повесть Александра Леонтьева «Клоун Солнца» значительным явлением в современном литературном процессе.

---

Александр Леонтьев Клоун Солнца (повесть)

Пролог

Летит, летит паутина, опутывая все серебристыми нитями, деревья стоят, как завороженные. Медленно, величаво течет река, струится, рябит на плесах, бежит к морю.

Вдоль реки бежит мальчик, лесная тропинка мелькает между высокими кленами, раз, раз – накатывает с шумом кровь к сердцу, раз, раз – вздымается пыль под ногами.

На дальнем берегу под багряно-желтыми кронами сидит на корточках рыбак, привстает, чтобы проверить, хорошо ли натянута леска, щурится, закрываясь ладонью от солнца.

Длинные, размытые, янтарные тени деревьев плещутся в реке, наклонились чуть ивы, кое-где вспорхнет птица, или вдруг пролетит бабочка. Синева неба ясная, спокойная, ветер доносит из садов запах пахоты и нагретых солнцем плодов.

Лесная тропинка мелькает между деревьями, мелькает перед глазами…

Раз, раз – стучат ноги о прохладную пыль, горят босые ступни, раз, раз – перепрыгивает мальчик ветки и сухой валежник…

Вот он остановился, и, отдышавшись, присел на поваленный бурей ствол акации.

На мелководье, у самого берега, он заметил уток-нырков, уточку и селезня, и рядом с ними целый выводок утят, которые отщипывали кусочки водорослей с длинных стеблей травы, иногда они вдруг взлетали, пробуя силу крыльев, проносились несколько метров над рекой и с радостным плеском приводнялись, окатывая друг друга брызгами; вот скользнул между камышами уж, охотясь за лягушками, которых там была тьма-тьмущая, бугристых, большелапых, буро-зеленых, пучеглазых, – показалась над водой его острая голова с желтыми точками на затылке, и, извиваясь долгим телом, он стремительно поплыл дальше, распугивая утят.

Из-за реки подул ветер, зашелестел с сухим треском камыш, и пахнуло осенью, а мальчик все смотрел, как мальки ходят стайками у корней в прозрачной воде.

Вдалеке, на самой середине реки, всплеснул сом; это заметил и рыбак, он еще раз проверил, как натянута леска, и правильно ли установлены колокольчики на донке.

В глубине леса послышалось: ку-ку, ку-ку…

Кукушка куковала долго, очень долго, – несколько раз мальчик сбивался со счета, и, подумав, что, наверно, это к его долгой жизни, улыбнулся.

А тем временем мама-утка, выйдя на берег, чистила перышки своему малышу, а папа-селезень кружился в воде, зорко высматривая камышового кота, которые еще водились в плавнях.

Рыбак наконец поймал крупную рыбу и, довольный уловом, бросил ее в садок.

Предзакатное солнце золотило верхушки деревьев, на цветах кашки важный шмель деловито зарывался в пыльцу, отпугивая пчел, и так ласково пригревало августовское солнце, так мирно бархатисто гудели пчелы, что мальчик вновь заулыбался.

– Тим!

Неожиданно раздалось в тишине и сумраке леса.

Мальчик повернулся и долго всматривался в смутные тени между деревьями.

– Вот ты где?

Появилась из-за кустов, споткнувшись о колючую плеть ежевики, девочка-подросток.

Выгоревшие волосы у нее ерошил ветер.

– Вера? Ты что, следишь за мной?

Поднялся он, отряхивая шорты.

– Вот еще, – отвернулась она, покраснев. – Все ужинать собираются, а тебя все нет.

– А-а, ну идем… – бросил он, равнодушно скользнув по ней взглядом, и побрел прямо через кустарник к лагерю, где уже разводили костры.

Девочка задумчиво смотрела ему вслед.

«Странно, почему я так часто думаю о нем».

Она смутилась, пытаясь разобраться в новых мыслях и чувствах, которые вдруг нахлынули на нее.

Ей хотелось поделиться с кем-то своими переживаниями, но она так боялась, что над ней подсмеются.

Смахнув с лица серебристую паутину, она встряхнула короткими кудрями и решительно зашагала вслед за ним к стоянке.

Двухместные и четырехместные палатки стояли полукругом на поляне между кленами, под обрывом на легкой зыби покачивалась моторная лодка, байдарки лежали на песке, у самой реки.

Солнце закатывалось за холмы, которые розовели на горизонте, а потом вдруг последний луч погас, птичий щебет смолк, и сумрак стал прятаться под деревья.

Ребята уже давно натаскали хворост, разожгли костры, и разогревали жаркое в походных котелках.

Ночь опустилась на землю быстро и неожиданно, но вот костры разгорелись, и тьма отступила.

Тимофей подсел к костру, и тренер насыпал ему в жестяную походную миску половник жаркого, которое отдавало пряным дымком.

Переход был долгий, все проголодались и ели с удовольствием.

Угли рассыпались, с тихим шорохом, потрескивали сучья и ветки.

Он смотрел сквозь огонь на струящееся расплавленное олово реки, которая сияла в свете луны и звезд.

«Как чудесно!» – тихо произнес он, глядя на лица друзей в отблесках костра.

Заметил Веру и подумал: «Интересно, что с ней?»

Но вскоре мысли его потекли в другом направлении: он вспомнил дом, маму, и что скоро в школу…

На рассвете река сверкала в оранжевых лучах солнца, и приходилось жмуриться, когда они на байдарках пересекали фарватер.

Весь день они шли против течения, тренер всячески подбадривал их, а иногда, обогнав группу на моторке, шел впереди на малом ходу, чтобы они могли отдохнуть, пристроившись в отработке.

Когда солнце, перевалив экватор, зависло огненным красным шаром над противоположным лесистым берегом, и они совсем выбились из сил, – вдали показался белый город, сверкая куполами Воскресенского собора.

Часть первая

Только под вечер он оказался у своего дома; во дворе между высотками с визгом носилась малышня, в беседке подростки играли в карты.

Он остановился возле березы, которую они посадили с отцом, и провел ладонью по гладкой коре дерева, мелкая листва зашелестела, и на асфальт полетело несколько желтых листьев.

Из-под детской горки навстречу ему выбежала, виляя хвостом, клокастая, стареющая собака Фимка, у которой слезились глаза и пожелтели зубы, но которая каждый год исправно одаривала мир потомством, – вот и сейчас за ней выкатилось несколько пушистых комочков, совсем недавно открывших глаза и увидевших мир; Тим часто их подкармливал, и поэтому ни Фимка, ни щенки его совсем не боялись, но Фимка привечала его не только за кормежку, но и по старой дружбе, помня, наверное, еще то время, когда они вместе возились в деревянной горке.

С радостным урчанием Фимка бросилась ему в ноги, он зажал ее умную морду между колен, потрепал бугристый загривок за ушами, и она от удовольствия мелко-мелко завиляла хвостом.

– Чего ты ее постоянно чешешь? У нее ж вон, какой лишай на спине! – бросил, подходя, дядя Егор, охранник с автомобильной стоянки, его удивляло, почему именно к Тиму собака бросалась с такой искренней радостью.

– Это не лишай, а подпалины, – отозвался Тим, улыбаясь.

– Да-а, – протянул дядя Егор, – запаршивела, а когда-то была масть, даром что ли за ней женихи гоняются, вон опять приплод принесла, – примирительно добавил он, вытирая затылок платком.

– Напомни матери, что пора платить за стоянку, – добавил он.

– Ладно, скажу.

Тим поднялся, отпихнув Фимку, – и та бежала за ним до самого дома, путаясь под ногами и преданно заглядывая в глаза.

* * *

Ведро с грохотом полетело в колодец, со звоном ударилось о воду, кувыркнулось, и, зачерпнув воды, замерло, мигая серебристыми звездами.

Утолив жажду, Тим поставил ведро на сруб и огляделся.

Их фамильный дом был единственный среди многоэтажек, которые окружали его дугой, в форме подковы.

Дом был необычный: цоколь был выложен из белого пильного камня, а стены первого и второго этажа – из красного кирпича, мансарда была выполнена по проекту отца, а плоская крыша с загнутыми краями напоминала китайскую пагоду.

Когда-то здесь стоял деревянный дом, который построил еще его прадед; на первом этаже в зале висела на стене фотография, на которой он был в форме железнодорожника: худощавый, прямой, с открытым лицом и ясным взглядом чуть изумленных глаз.

Тим помнил, как отец сказал однажды: «Хорошо было жить тогда и рисовать такие красивые лица».

На что бабушка, которая, по ее словам, пострадала от прежней власти, хоть и дослужилась до высоких чинов, отрезала:

– Вот и рисовал бы лагерников с красивыми лицами в Воркуте.

Отец не спорил, – с бабой Шурой лучше было не связываться.

Она много такого рассказывала, во что Тим верил с трудом: уж слишком отличался мир, в котором жили его предки, от мира сегодняшнего.

Да, их дом всегда выделялся среди прочих, которые хозяева продали без сожалений, – а они свой отстояли.

Чего только не предпринимала строительная компания, чтобы завладеть им: сваливала мусор у ворот, и перекрывала воду, и кипятила смолу с подветренной стороны, так что дым залетал в окна, но не тут-то было: бабушка, которая последние годы тихо грустила на пенсии, обретя новую цель в жизни, развила такую бурную деятельность, что им даже дали разрешение в мэрии на еще один водоотвод, чего не удавалось добиться и в лучшие времена, когда был жив дед Тима.