Уильям Берроуз - Мое образование (Книга Cнов)

• Название: Мое образование (Книга Cнов)
• Автор: Уильям Берроуз
• Жанр: Проза

---

Итальянская дама. Я говорю:

-- Я не намерен жениться, -- а она отвечает:

-- Вы довольно-таки чересчур для этой сферы.

К стране применили Дьявольскую Сделку. Если страна имела когда-то возможность избежать этой сделки и по-настоящему выполнить свое предназначение, то это Америка.

И что же произошло?

-- Продайте мне Американскую Мечту, Американскую Душу, и я дам вам холодильники, кряхтящие от Ключевой Воды "Мальверн" и оленьей колбасы. Я дам вам цветное телевидение с дистанционным управлением. Я дам вам по две машины в каждом гараже.

(За счет тех, кто голодает в отдаленных незначительных районах Третьего Мира.)

-- Вы согласны?

Идиотский хор:

-- Да Да Да.

-- И я дам вам СИЛУ, чтобы сохранить то, что у вас есть.

Хиросима.

Еще бы -- мы тогда были единственными, у кого это было. Имелись и те, кто утверждал, что нам следовало пойти дальше и продолжить, и вывести всех "руских" и китайцев, и править всем этим ебаным миром. Маленькие люди. Испохабили большую балёху -- Слава Богу.

"Сек" -- это нефть. То, что Дуад(86) воняет горелой синтетикой, -естественно, продукты угольной смолы выжимаются из трансмутаций минерального говна, выдавливаются под гигантским нажимом, высвобождаются клизменными сверлами. Жженый пластик -- древняя вонь... как и гнилые апельсины. Анита Брайант, чистый вкус апельсинового сока в сотне миллионов глоток, ослепительные зубы, сладкое апельсиновое дыхание. Слишком прокисшее и гнилостное, гниль в основе "Тампаксов" и дезодорантов.

Вот "Маргаритка", дезодорант, вызывающий привыкание, -- он вводится внутривенно. Когда вы вколоты "Маргариткой", то пахнете свежескошенной травой, цветами, озоном, морскими брызгами... всем чистым. Но господи ты боже мой, стоит только "Маргаритке" у вас закончиться -- как же вы воняете. Причем "Маргаритки" требуется все больше и больше, чтобы только удержать свой запах на ровном киле.

А закончиться он может в уличной сутолоке или в супермаркете:

-- Боже мой, что это за вонь?

Круг сужается...

-- Это он... Это она...

-- Эй, послушайте, выметайтесь-ка вы отсюда.

-- Проучим грязного ублюдка.

Он мчится в туалет и выходит пахнущий водяными гиацинтами.

-- Мне кажется, здесь произошла какая-то ошибка.

Давай-ка ты лучше жми домой поскорее, мистер маргаритковый торчок.

Иэн и "Стоунзы". Смутное возмущение. Концерт. Я был одет в какой-то диковинный костюм восемнадцатого века. Но выступать не должен, нужно просто быть там, а вот этим я как раз и возмущался. Книга для "Савоя", концерт для "Ритца". "Представление". Мик Джеггер и Ник Рёг(87). "Разрезки". Энтони Бэлч. Затмение, смутность, точно пленку недодержали.

"В холодных переулках, что когда-то искрились смехом, как шампанским, ныне лишь пустое эхо вторит одиноким шагам моим, и сквозняки по пыльным комнатам гуляют, сквозь стекла битые небрежно пронося воспоминанья прежние и мысли. Тот паренек отсюда далеко, кто ими дорожил, и дух его здесь больше не витает". (Колин ЛеПовр)

Чувство вселенского ущерба и потери. Рыжая бродит по дому и пустырю на задворках, жалобно мяуча по своим пропавшим котятам. Прыгает мне на колени и тычется мордочкой. Затмение, кажется, закончилось, и свет медленно возвращается. Небо темнеет и гаснет, а подробности оставьте какому-нибудь Джо.

В интерьере -- Брайон. Мы все разместились в пансионе с просторными голыми комнатами, вроде "Сент-Мартина" в Кембридже, или он назывался "Сент-Мэри", где я останавливался на неделю, когда в Кембридже был Иэн -снимал большую комнату с видом на рынок. В ней имелся диван и одна узкая койка, а хозяйка постоянно шаркала вокруг, когда мы это делали, поэтому расслабиться было невозможно.

Озирая этот рынок, я понял, что такое цветоделение. Смотришь и выбираешь все красные краски; а теперь -- все синие; теперь -- зеленые ставни киосков, деревья, вывеску; желтые -- грузовик, номерной знак, пожарную колонку; красные -- дорожный знак "стоп", свитер, какие-то цветы; синие -- небо пальто надпись на борту грузовика... позднее из этого выработалась "цветовая прогулка". Вспоминаю напряженное ощущение -- никогда не удается этого достичь.

Такие упражнения не разрывают ассоциативных цепочек. Они только обозначают и определяют решетку, дают понять, что она существует, а это уже много. Человек, не знающий, что он в тюрьме, никогда не сможет сбежать. Как только начинаешь осознавать, что планета и твое собственное тело составляют тюрьму, из которой почти невозможно удрать: желтые -- грузовик, пожарная колонка, цветы за окном; мимо проезжает красная машина, проходит маленький мальчик в красной рубашке и кепочке, вот еще один большой красный автофургон сворачивает на Девятнадцатую улицу -- как только понимаешь, что ты в тюрьме, появляется возможность побега.

Что жжет у себя в проезде старая миссис Хемпхилл? Старые любовные письма, наверное, ворошит свой костерок... явное нарушение правил противопожарной безопасности, может, стоит заложить ее Департаменту Пожарной Охраны или осуществить гражданский арест -- желтая машина, голубая машина, вот еще одна синяя, поярче, как по заказу, еще один сдвиг к желтому -- белому -- бежевому -- не годится no bueno -- вот желтый, вот красный, вот снова желтый грузовик.

3 июня -- день рождения Иэна, и вовсе не удивительно, что в ночь воскресенья мне о нем приснился длинный типичный сон. Гораздо удивительнее, если бы такая стойкая голубая мечта мне не приснилась. Так, Иэну было бы сорок три -- или сорок четыре?

Итак, в сновидении 3 июня мы -- на большом судне. Там -- Иэн и Алан Уотсон, и нас приглашают в дом белого рабовладельца-гомосексуалиста. Какая-то связь с китайским рестораном. Я разговариваю с Аланом о бессмертии.

-- Ну, вот кто именно, -- провокационно интересуюсь я, -- бессмертен? Ты сам или какая-то другая инстанция, похожая на тебя?

И прошлой ночью мы -- на этом судне. Я спрашиваю Джеймса:

-- Мы разве не платим за Иэна, чтобы он остался еще на недельку?

Джеймс отвечает:

-- Платим.

-- Ну, так, -- требовательно спрашиваю я, -- где же он, на хуй?

На самом деле, я не видел его с тех пор, как он приехал, к тому же он настроен очень враждебно. Что это? Я взмываю вверх над комплексом футуристических зданий, настолько странных на вид, что я даже догадаться не могу об их предназначении. Вот возвращаюсь на судно, и Иэн стоит, улыбаясь, за стойкой бара. На нем белая рубашка без галстука, воротник расстегнут, выглядит он очень молодо.

Ресторан на Аляске. Я с кем-то, кого собирался убить -- причину не помню. На Аляске есть специальное место, отведенное для инакомыслящих. Ресторан огромен, пятидесятифутовые потолки, дымно, со всех сторон -наполовину под землей. Свет проникает в окна между колонн. Там стоят длинные столы с толстыми ломтями хлеба и яичницей с беконом.

Мне нравится. Мы снова выходим наружу, и я надеваю галоши, вроде женских -- на высоком каблуке. Она мне, кажется, малы.

Люди, выращивающие свое мясо на собственных телах... вроде ручного бекона и ножного ростбифа. Оно отрастает вновь, но недостаточно быстро, чтобы восстановиться полностью, поэтому им постоянно грозит опасность пожрать самих себя. В действительности, вкус печени настолько прелестен, что они едва сдерживаются, чтобы не разрезать себе тело и не съесть ее, хоть и знают, что это смертельно. Вместе с тем, восстанавливающая сила их поразительна. Если, скажем, они съедят половину печени, то выживут. А известно, что некоторые съедали свои сердца и умирали в гастрономических экстазах. Мозг особенно вкусен, и потрясающе видеть, как самоед ныряет прибором в отверстие в собственной макушке и ест сырой мозг, а на лице его отражается всевозрастающее идиотическое наслаждение.

У меня почему-то были нехорошие предчувствия об этой поездке на стрельбище. Едем к Гэри Палке пострелять в стог сена как в заслон. Билл Рич, Энн Уоттлингз, ваш корреспондент и Эндрю Уодсуорт, Ясновидящий Юноша, изменивший извращенной Англии. Нас подрезали машина, сворачивавшая на заправку, и какая-то японка в другой машине, и я подумал: Плохие знаки.

Заходим в оружейную лавку Людвига, и его симпатичный сын продает мне особые заряды 38 калибра в пластиковом пакете за $7.50 и немного пуль 45-го за $13. Мы выезжаем на стрельбище, я заряжаю этими 38-ми "ругер", и барабан не проворачивается. Капсюль торчит. Пришлось извлекать барабан, чтобы вытащить неисправный патрон. Потом -- еще раз то же самое. Потом осечка. Потом странный тихий хлопок. Но мы нашли пустую гильзу. Никто ни в одно говно не попадает, поэтому мой ангел-хранитель шепчет, что пора сворачиваться. На обратном пути нас подрезают еще дважды, один раз -- на повороте в Диллонз.

Сегодня утром, когда я пошел чистить пистолет, шомпол внутрь не проходит. Я толкаю изо всех сил... все равно никак, поэтому беру самый прочный шомпол, вгоняю его цилиндром, и выскакивает пуля, застрявшая в стволе дюймах в двух от отверстия. Очевидно, в патроне не было пороха -только капсюль. Хватило ровно на то, чтобы наглухо вогнать ее в ствол. Поэтому я запросто могу посвятить теперь свою руку Кху. Кху говорил мне: Засада. Засада. Закругляйтесь. Мы сделали лишь несколько выстрелов, но вдруг решили, что на сегодня хватит.